Честный разговор с добровольцем о смерти за родину, долге воина и победе

Я столкнулся с ним в столичной подземке пару лет назад. Это мой товарищ по военному училищу Иван Чернов, с которым мы не виделись лет тридцать. Знал, что Иван давно живет и работает в Европе. Конечно, разговорились и тогда он неожиданно предложил: «Давай пойдем добровольцами?» Я сказал, что подумаю, но так никуда и не пошел. А он собрался и ушёл на войну.С Черновым мы встречались ещё несколько раз: и в окопах под Запорожьем, куда я приезжал, как военкор, и в Москве, когда он вернулся с медалью «За отвагу». И опять говорили о войне и мире.Ты есть русский шпион, ИванВ тот момент, когда в Донбассе развернулись первые ожесточенные бои, Ивану Чернову стало понятно, что, если он не вернется в родную страну, грош ему цена, как русскому человеку и офицеру, которым он продолжал себя считать, даже живя за границей.Впервые, с тех пор как Иван стал заниматься бизнесом, вначале в России, а затем и в Европе, он думал не о прибыли, а о чем-то большем, чем деньги. Оставалось только одно — послать европейцев к чертям и ехать на Родину. Чернов так сделал, и в дальнейшем ни капли не пожалел о своем решении.— Сказать, что я не оценивал риски, оставляя дело, в которое вложил не только деньги, но и часть своей жизни, нельзя, — рассказывал он очень спокойно, было видно, что совершенно не жалеет ни об одном своем поступке. — За то, что я русский и в разговорах за границей не скрывал, что поддерживаю Россию, меня жестко прижали. Даже попытались пришить шпионскую деятельность. Пришлось всё бросить и уехать на родину.Иван объяснил, что до этого наивно думал: если построил дом, платил налоги, зарплату сотрудникам, создал новые рабочие места, то должен стать за границей своим. Нет! Оказывается, так у них не работает.— Я так и остался для них «этим русским», — без сожаления отметил он. — Зато здесь я свой.Уйти на войну, как в пропасть шагнутьО том, что решение уйти добровольцем на СВО далось не так просто — «взял и ушёл», Иван рассказал откровенно. По его словам, было сложно, даже страшновато, окунуться в войну с головой, как говорят, прямо в омут. Он какое-то время помогал нескольким подразделениям, доставлял гуманитарку. Затем ездил на «передок» в качестве фотографа-военкора, его иллюстрации часто печатались в «АиФ». Кстати, Чернов— фамилия известная среди журналистов советской школы. Отец Ивана, Виктор Чернов, был лауреатом премии World Press Photo. А это, среди фотожурналистов, как олимпийское золото. Но Ивану хотелось именно служить, как все, по-настоящему.— Фотографировал я с детства. Люблю репортажи. Не люблю постановочных кадров, хотя без них тоже никуда. Но когда после командировок ко мне знакомые вполне серьезно стали обращаться — фронтовик, стало как-то не по себе. Какой я к черту фронтовик. Фронтовики на войне, а я только человек с фотоаппаратом, бывающий на «передке» по работе: приехал — уехал. Тогда-то я решил уйти добровольцем, но так, чтобы именно на передний край.Иван рассказал, что фотоаппарат у него и сейчас с собой, но снимает редко, в основном боевая работа: несение службы на постах, подготовка оружия, рытьё окопов.— Сначала командиры видели во мне корреспондента, но я настоял на своем и стал выполнять задачи рядового бойца. Напросился на передовую. Затем добился, чтобы ставили на боевые посты. Когда учился в военном училище во Львове, единственном в СССР, готовившем военных журналистов, нам говорили, что мы сначала военные, а затем журналисты. Через тридцать с лишним лет так оно и вышло.А ты сам убивал?На СВО Иван взял себе позывной Шумный. Мы там встречались, когда я приезжал в командировки. Много что обсуждали, но лишь недавно, уже, когда опять увиделись в Москве, я решился ему задать вопрос, который фронтовики не любят.— Ты сам врага в бою убивал?— Убить — не было самоцелью. Задача бойца — стоять до конца, не пропустить противника. Чаще приходилось вести плотный заградительный огонь, не дать врагу зайти на позицию ну, а кто попал, кто промазал — разбираться некогда. В бою врага надо уничтожать, по-другому не победишь. Это война.— А ты не думал, что когда-нибудь самому придется умереть за родину. У тебя бы хватило решимости это сделать?— Решимость умереть — сродни самоубийству. Погибнуть за Родину — другое... На войне, смерть кругом. Вот мы с тобой разговаривали «на передке», а нас с той стороны, возможно, уже и засекли. И запустили «птицу». Или загнали в ствол орудия снаряд, который через пару секунд разорвал бы на куски. Я видел, как это происходит. Только разговаривали с товарищем, а тут бах, осколок под каску влетел, и нет человека.Пойми, страшно бывает всем, но, я считаю, если солдат перед лицом неизбежной смерти думает не о гибели, а делает то, что должен: стреляет, бросает гранаты, бежит в атаку, то он совершает свой личный подвиг. Отсюда как раз и растет решимость к самопожертвованию. А как пойдет дальше, тут на все воля божья.У Ивана уже закончился контракт, и он вернулся в мирную жизнь. Чернов награжден медалью «За Отвагу».Ставка больше, чем жизньКогда Иван рассказывает, как так получилось, сразу понимаешь, что сейчас со мной в центре столицы разговаривает Шумный.Сильный взрыв оглушил бойца и словно вогнал на несколько сантиметров в землю. В двух шагах от Шумного зияла небольшая дымящаяся воронка. Она была похожа на дыру в земле, словно от удара лома, только с опаленными краями, из которой струилась нитка черной копоти.От контузии звенело в ушах, и солдат не слышал звук винтов украинского тяжелого коптера «Баба Яга». Это она только что отбомбилась по их позиции и ещё кружила над лесополкой, фиксируя на камеру поражение цели.Но Ивана сейчас это не волновало. К налетам он привык, а о том, что могут убить, даже не беспокоился, внутренне всегда был уверен, что этого не будет. Даже выдвигаясь на позиции, где по «открытке» (открытая местность — прим. ред.) надо было прошагать несколько сотен метров, он делал это уверенно и неспешно. Всегда контролировал боевую группу и слушал небо, пока остальные рысью перебегали под прикрытие «лесополки».Сейчас Шумного больше всего беспокоил пожар, который начинал разгораться всё сильнее. И если его не остановить, то лесополосу и их передовой пост, прикрывающий основную линию обороны, огонь спалит дотла. Вдобавок, весь БК взлетит на воздух.Как саламандра, крутился в огнеОбычно, заметив попытку тушить пожар, по группам российских солдат тут же отрабатывали украинские дроны-камикадзе. Три, пять, десять. Сколько надо, столько и прилетали, чтобы убить русских. Это на посту знали все, поэтому сбивать огонь бойцы не спешили.— Надо подниматься и тушить, иначе рванет, — понял Иван, увидев, что ветер всё сильнее раздувает пламя, расползающееся по обрывкам маскировочных сетей.— Прикинул, что если встать на крыше блиндажа в центре огня, то мой тепловой контур вражеский дрон в тепловизоре не выделит. Пламя меня скроет. Я поднялся наверх и быстро стал сбивать расползающийся огонь. По рации передавали дроновую опасность, «эфпевишки» шныряли по нашей «струне» (так бойцы называют лесополосы — прим. ред.) в поисках жертвы, прямо надо мной висел украинский разведчик, но оператор «птицы» не видел, что я делаю. Для него всё было красным, и я, и огонь. В итоге, огонь-то забил, но страшнее всего было выходить из этого пекла. Пока я там, мы с огнем одного цвета — красные. Выскакивая, сразу превращаюсь в мишень.Шумный успел вырваться из замкнутого смертельного круга, и на несколько секунд раньше, чем прилетели убийцы-камикадзе, нырнуть в окоп. Несколько «эфпевишек» взорвалось, врезавшись в бруствер.— Им было тяжело бить прицельно, — объяснил Иван. — Жар от потушенного огня меня всё равно защищал. Операторы дронов противника выдели, когда я, для них просто красная точка, выскочил из огня и побежал. В этот момент они могли меня достать, но я быстро спрыгнул вниз и исчез с камер их тепловизоров. Поэтому били наугад, вслепую.Подвиг на войне — осознанная необходимостьВпрочем, как объяснил Шумный, когда мы разговаривали в Москве, в мирной жизни многое из того, что делал на войне, сейчас бы совершить не рискнул. Там же совершать, то, что на «гражданке» называют подвигом, заставляла необходимость.— Многое из того, что делается на передке, мне бы и в голову не пришло повторить в мирной жизни. Но то, что здесь кажется невозможным, на войне вполне естественно. Я сейчас не представляю, как махал лопатой в центре костра, а вокруг летали украинские «эфпивишки», которые могли просто разорвать меня на куски. Но тогда это было естественной необходимостью, чтобы выжить самому и спасти других.Шумный спокойно объяснил, что там, на передовой, все эти «накаты», «закрепы», дроны-камикадзе, «зажигалки», обстрелы — не больше, чем обычная рутина войны. Но, как это ни странно, именно её-то некоторое время не хватает после возвращения в мирную жизнь.— Войну надо оставлять на войне, — словно обращаясь к себе, сказал Шумный.Обидно! Но не жалею ни о чёмНа самый конец разговора я оставил вопрос, который меня очень волновал.— А что самое тяжелой было для тебя, когда вернулся домой? — спросил Ивана.— Найти работу. Знаешь, что мне сказали, когда я обивал со своим резюме пороги разных контор в поисках работы? Участникам, кому за пятьдесят, будь у тебя хоть семь пядей во лбу, найти нормальную работу почти нереально. А у меня, как-никак, два образования: военное и РАНХиГС.— Но ты же сейчас работаешь?— Да. Спасибо, меня выручил друг.— И кем работаешь?— Водителем.— Не жалеешь?— Обидно. Но верни всё назад — поступил бы так же.

Подробнее читайте на aif.ru ...