фото показано с : rusnovosti.ru

И. ИЗМАЙЛОВ: Виолетта Волкова в студии, адвокат. Здравствуйте, Виолетта Владимировна. В. ВОЛКОВА: Здравствуйте. И. ИЗМАЙЛОВ: Давайте начнём с последнего громкого дела Савченко. Несколько минут назад пришла новость, что тема Савченко поднималась в переговорах Лаврова и Керри.

Это заявил МИД. Давайте и на наших с Вами переговорах тоже эту тему поднимем. Вы не видели вердикт пока, сам текст? В. ВОЛКОВА: Самого текста вердикта пока нет, но я слушала приговор, который был два дня в прямом режиме. Чем-то занимаешься, ходишь, а у тебя там из уха наушник торчит, а там монотонное бубнение. И. ИЗМАЙЛОВ: И Вы прям вслушивались? В. ВОЛКОВА: Естественно. Было же интересно, что там происходит. Все эти два дня у меня прошли под эгидой приговора Савченко. Конечно, приговор достаточно жёсткий. Изначально, когда ещё не было ни требований прокуратуры, ни поведения Савченко в зале судебного заседания, у меня было такое предположение, что меньше 18 ей наш суд не даст, за то преступление, которое ей инкриминируют. Потому что были примерно одинаковые прецеденты. Например, та же Евгения Хасис, которая была соучастницей убийства двоих граждан - Маркелова, моего коллеги, и журналистки Бабуровой. Она получила 18 лет за определённые действия, которые не были связаны с нанесением конкретных повреждений, которые привели к смерти этих лиц. Но свои 18 лет она получила. И учитывая, что уже за смерть двух людей мужчинам дают до пожизненного, то можно было предположить, что меньшим сроком, чем Хасис она не отделается. То есть где-то около 18 лет, может быть, 20 ей назначит суд, если её вина будет доказана. Но в данном случае были назначены 22 года. Я думаю, что это целиком и полностью за счёт того, как она вела себя в суде, как она настроила суд по отношению к себе. Это её поведение с соответствующими жестами, которые абсолютно точно и полностью демонстрируют неуважение к суду. Ещё пусть скажет спасибо, что её за это не привлекли. И. ИЗМАЙЛОВ: Хотя, честно говоря, надо было бы. В. ВОЛКОВА: Ну ей, видимо, добавили срок. Учитывая, что он находится в рамках испрошенного прокурором и того, который положен за аналогичные преступления по нашему Уголовному Кодексу, суд нашёл возможным назначить ей практически весь срок, который просил прокурор. Я просто сравниваю с делом Удальцова. У нас прокурор, государственный обвинитель, просил по этому делу 8 лет лишения свободы для Сергея. В результате суд назначил 4,5 - практически по низшему краю. Там минимум 4 года, но учитывая, что ему инкриминировали два преступления, и там была группа лиц, то срок был дан практически по низшему пределу санкции. Это и работа, которая была проделана по делу, и в том числе, поведение Удальцова на суде, который достаточно уважительно относился к тому суду, которому он подлежал. И. ИЗМАЙЛОВ: Мне кажется, что к суду всегда надо уважительно относиться, как бы там ни было. В. ВОЛКОВА: Естественно, вне зависимости от обстоятельств надо держать себя в рамках. И. ИЗМАЙЛОВ: Тем более что это всё было сделано демонстративно. Не то чтобы человек психует, или нервничает. А Вы говорите, что мужчинам могут дать до пожизненного. В. ВОЛКОВА: Естественно. Женщинам не предусмотрено пожизненное заключение. Это особенности нашей системы. И. ИЗМАЙЛОВ: Не гуманно. В. ВОЛКОВА: В общем-то, да, не гуманно. Из соображений гуманности пожизненное может быть применено только к мужчинам. И. ИЗМАЙЛОВ: А монотонное зачитывание приговора - это формальность? Ведь никто никогда ничего не может понять. В. ВОЛКОВА: Если читать как на сцене, с выражением, я думаю, что ни у одного судьи не выдержит голосовой аппарат. Очень страдают связки. Я это на себе чувствую, потому что работа связана с судоговорением. И иногда судоговорение занимает не 10-20 минут, а часами. Например, по тому же делу Удальцова, когда мы в прениях выступали. Это часами говоришь, рассказываешь. И в делах с присяжными заседателями я тоже выступала. Это большой труд, потому что с присяжными как раз не бубнежом занимается, а ещё играешь мимикой. Потому что обычные люди сидят, с ними пытаешься как-то взаимодействовать чисто по-человечески. Идёт и мимика, и ударения какие-то в словах. Для того, чтобы они заметили определённые моменты, обстоятельства. Конечно, это сказывается на связках, потому что когда говоришь очень много - тяжело. И. ИЗМАЙЛОВ: Может быть, они тогда бы только итог читали, а потом давали бы бумагами? В. ВОЛКОВА: Так можно, но только по экономическим преступлениям. Это тоже предусмотрено, это тоже защита прав гражданина. Например, у Навального так было, когда все возмущались, как же так, зачитали только результативную часть. Это предусмотрено законом, поэтому так и сделали. Зачитали результативную часть - и всё на этом. И. ИЗМАЙЛОВ: А остальное - кто хочет. В. ВОЛКОВА: Да, остальное берёте, и всю эту мотивировку читаете сами. Закон это предусматривает. Но когда происходят преступления против личности, не экономические, обязательно суд должен полностью зачитать весь приговор, для того чтобы он был понятен, чтобы впоследствии не было обвинений, что суд этого не прочитал, или не указал, а в последствии оно вдруг появилось в приговоре. На всякий случай, я так понимаю, что это именно для защиты прав осуждённого. И. ИЗМАЙЛОВ: Но разобрать это конечно непросто. На Ваш взгляд, можно ли условно делить дела на политические и неполитические? На дела, которые выходят в публичное пространство, в СМИ, в блоги, люди начинают активно обсуждать, спрашивать пресс-секретаря президента. Все, конечно, говорят, что давайте дождёмся решения суда, не будем оказывать давление, всё как полагается. Но в этих ситуациях процесс проходит как-то по-особенному? В. ВОЛКОВА: Я бы, во-первых, делила дела на публичные и непубличные. Например, дело той же Васильевой тоже было публичным, но политическим не было. Дело Сердюкова, которое было закрыто по амнистии. Оно тоже было публичным, и тоже всем было очень интересно. И точно так же задавались вопросы Пескову. Но, тем не менее, политическим его назвать нельзя. А есть дела ещё публичные и не публичные, но всё же политические. Когда человек попадает в места не столь отдалённые за свои убеждения. Скажем, дело националистов, того же Тихонова и Хасис. Они националисты, они свои политические убеждения выразили, к сожалению, в убийствах лиц, с которыми они были не согласны. Конечно же, дело политическое. Конечно же, оно громкое. Также много есть дел не политических и громких, и много политических, но абсолютно не громких, не публичных, о которых мы практически ничего не знаем. И. ИЗМАЙЛОВ: Возвращаясь к истории с Савченко, Вы бы взялись её защищать? В. ВОЛКОВА: Такая возможность была, ко мне обращались за защитой Савченко. И моему коллеге точно так же поступал звонок, Дмитрию Аграновскому. Нам отдельно друг от друга предложили подумать над тем, могли бы мы её защищать. Но мы и подумать не успели, потому что буквально через день защиту принял Марк Захарович Фейгин, и потом пригласил тех адвокатов, с которыми ему интересно было работать. В тот момент, когда другой адвокат принял защиту, этот вопрос отпал сам собой. И. ИЗМАЙЛОВ: А у Вас в этот момент - личное - всегда отключается, и Вы берёте только профессиональную часть? Вы смогли бы быть на суде защитниками по обвинению в сожжении Дома профсоюзов в Одессе? В. ВОЛКОВА: Да. Всё дело в том, что если человек действительно виновен, если правильно собраны доказательства и правильно отработало следствие, то ни один адвокат никогда не сможет защитить такого человека. А если следствие неправильно собирает обвинения, вроде бы все понимают, что он совершил убийство, но обвинения собраны не качественно, не правильно, то адвокат в данном случае - это не человек, который поддерживает. Не надо нас идентифицировать с лицами, которые совершили преступление. Мы показываем следствию на его ошибки, мы показываем суду, что работа следствия произведена некачественно. В данном случае должно выключаться моральное, и включаться профессиональное. И. ИЗМАЙЛОВ: Но как? Допустим, что какие-то процессуальные вещи были собраны неправильно, и Вы чувствуете, что можете выиграть, дело рассыпется, и их отпустят. Но вы-то знаете, или они вам сказали, что да, мы сожгли Дом профсоюзов в Одессе, или убивали журналистов. Как потом? Они выйдут на свободу. Наверное, адвокат должен быть без эмоций, строго в процессуальных рамках. Но как быть дальше? В. ВОЛКОВА: Никак. Здесь либо ты профессионал, либо вон из профессии. Потому что если человек говорит, что не может защищать тех или этих, я не работаю с теми же педофилами, с убийцами, он не адвокат. Какое бы человек преступление не совершил, он имеет право на защиту. Если он имеет право на защиту, значит, необходимо гасить в себе эти внутренние порывы и включать профессиональное. Мы не оправдываем людей. И. ИЗМАЙЛОВ: А как же в процессе взаимодействия? С ним же приходится разговаривать, общаться - до суда, между судом. В. ВОЛКОВА: А как врач лечит убийцу, например, и нормального человека, который спасал жизнь? Точно так же, выключает свои внутренние принципы и лечит. Он давал клятву Гиппократа. Он обязан вылечить. Это убийца, он убил кучу народа, он истекает кровью. Что будет делать врач? Он отбросит всё, и будет лечить. Мы очень длительное время наблюдаем в соцсетях сообщения врачей, например, с Украины. По-моему, Николаева была последней - врач, которая говорила, что «я общалась с жителями Донбасса, да там их убивать надо». Врач, который высказался подобным образом - это сразу вон из профессии. И. ИЗМАЙЛОВ: А там все вон из профессии. И журналисты. В. ВОЛКОВА: И тем не менее. Когда ты работаешь с людьми, и когда к тебе поступает больной, надо это откладывать. Как больной родом с Донбасса должен себя чувствовать под руками этого врача? Соответственно, получается какая-то дискриминация в лечении? Точно так же получается и с адвокатом. Это какая-то дискриминация в помощи? И. ИЗМАЙЛОВ: С врачом проще. Врач может его вылечить - а дальше в плен. Я не беру сравнение с Донбассом, а Великая Отечественная война, например. В. ВОЛКОВА: Не врач берёт в плен. Врач лечит. Так и здесь, абсолютно точно так же. Если я помогаю человеку, это не значит, что я принимаю его точку зрения. Это не значит, что я соглашаюсь с тем, что он теоретически мог убить. Я говорю о том, что мы смотрим, правильно ли собраны доказательства или неправильно. Правильно ли предъявлено обвинение или неправильно. То же убийство может быть инкриминировано по-разному. Вспомните нашего боксёра, которому изначально инкриминировали убийство обычное, а потом всё-таки неосторожное. Разница в сроках огромная. Судьба человека в данном случае решается глобально. Правильно инкриминированное действие - это в том числе и работа адвоката. И я очень рада, потому что тогда было очень много копий сломано на этом случае. Но я очень рада, что мои коллеги отработали, и дело было инкриминировано именно так, правильно. Да, он получил небольшой срок. Да, действительно он очень быстро вышел. Но в данном случае, учитывая всё, что произошло, и даже весь негатив, который на него лился из каждого утюга, я удовлетворена, в том числе и работой своих коллег. Несмотря на то, что я в этом деле не участвовала, а смотрела опосредовано. То, что было сделано, было сделано правильно. И. ИЗМАЙЛОВ: Давайте поговорим о других коллегах. Хотя Вы говорили об адвокатской этике, но есть несколько моментов, которые требуют обсуждения. Вчера Памфилова заявила, что Савченко не повезло с адвокатом. В Twitter пришёл вопрос: «Как соотносится поведение Фейгина и профессиональная этика адвоката?» Здесь, я думаю, Вы лучше понимаете, о чём идёт речь. Первое, что бросилось в глаза - это его заявление о преступном суде или что-то подобное. Это неточная цитата, но корректно ли его поведение? Мы говорили об уважении к суду со стороны людей, которых судят. А здесь адвокат. В. ВОЛКОВА: Оценку деятельности адвоката должно давать адвокатское сообщество в виде сначала дисциплинарной квалификационной комиссии и впоследствии уже Совета адвокатской палаты, к которой адвокат приписан. В данном случае это Московская городская палата адвокатов. А Марк Захарович, я так понимаю, нахватался парламентских выражений от Савченко, и теперь это всё реализовывает в социальных сетях. Я не могу быть ему судьёй, может быть, я бы вела себя на его месте по-другому и осуществляла другую защиту. Но здесь всё-таки необходима не моя реакция, не моё отношение, а адвокатского сообщества в отношении определённых моментов поведения, ведения дела. Поведение неоднозначное, но не всегда такое поведение заслуживает наказания. Может быть, это часть защиты. И. ИЗМАЙЛОВ: Но уже приговор есть, и все дальнейшие высказывания уже не относятся к делу. В. ВОЛКОВА: Приговор есть, но в силу он ещё не вступил. Я видела в соцсетях письмо Савченко Надежды о том, что она запрещает Марку Захаровичу обжаловать свой приговор, подавать апелляционную жалобу, она будет считать это предательством. Но просит его о политической и юридической защите. И я всегда читаю такие письма, и думаю, что может быть приговор и не будет апелляционно обжалован, и думаю, как поступила бы я. Я пошла бы против воли клиента обжаловать приговор, вне зависимости от того, что считает клиент. И потом просто отдала бы себя на откуп. Ну, отказался бы от меня и апелляционной жалобы клиент, я бы считала, что по отношению к нему я выполнила всё. Потому что клиент считает себя невиновным. Вообще я очень не люблю слово клиент, я люблю слово доверитель и подзащитный. Потому что клиенты для меня - те, которые девочек снимают, ещё что-то. Для меня человек, который доверил тебе свою жизнь и защиту - это доверитель. Так вот когда твой доверитель против того, чтобы обжаловать незаконный на его взгляд приговор, но считает себя невиновным, ты просто обязан пойти и обжаловать его. Это моё личное мнение. И если бы это письмо написали мне - я бы пошла и подала эту жалобу. Кроме того, необжалование приговора в дальнейшем приводит к очень многим последствиям, потому что в тот же Европейский суд обратиться уже невозможно. Там есть допустимость жалобы. Допустимость жалобы предусматривает, что на территории, где вынесли приговор, прошли по всем инстанциям. Все инстанции - это как минимум инстанции вступления в силу, апелляционные. То есть если ты не ушёл в апелляцию, то Европа тебя не примет. Если считается, что в отношении Савченко так нарушено правосудие, что наш суд такой нехороший - пожалуйста, идите в Европу. Мы, например, недавно скоммуницировали жалобу Сергея Удальцова. Да, мы не согласны с тем приговором, который вынесен в отношении его. Мы пошли в Европу, нашу жалобу коммуницировали, и сейчас уже задают вопросы Российской Федерации относительно его дела. Этой жалобе придали приоритет. И. ИЗМАЙЛОВ: Тоже не очень хорошо звучит. Понятно, что это идёт в рамках юридической процедуры, но когда кто-то другой начинает влезать в нашу суверенную историю, извините, мы разберёмся без вас. В. ВОЛКОВА: Я понимаю, но это несколько другая ситуация. Это всё-таки судейская практика. В Европейском суде есть российские судьи, которых Россия туда направляет. И российские судьи от России точно так же осуществляют правосудие. Мы говорим о том, что наши судьи неправильно судят дела, которые к ним приходят из той же Испании? Если мы считаем себя частью европейского сообщества, значит, есть какие-то определённые нормы, которые необходимо выполнять. Да, у нас признали приоритет нашей Конституции перед международными нормами. Конечно, это всё будет рассматриваться. А после того, как Европейский суд примет своё окончательное решение по этому делу, оно будет рассматриваться в наших судах. И суд даст ответ, соответствует ли решение Европейского суда нашей Конституции. Но это обычная и нормальная юридическая процедура. Поэтому мы по ней проходим так, как требуется. Без оскорблений суда и таких действий, которые бы умаляли достоинства адвоката. И. ИЗМАЙЛОВ: Слышать оскорбления вообще от гражданина, а от адвоката тем более - странно, поэтому адвокатское сообщество должно говорить с Фейгиным. То есть правильно мы понимаем, что она попросила не обжаловать, и если они её послушают, то не будет обжалования? В. ВОЛКОВА: Если адвокат выполнит её волю и обжалования не будет, то в течение 10 дней приговор вступит в силу. Срок будет считаться с того момента, как он ей будет передан, и передан в переведённом виде. Потому что она просила на украинском языке, там и сурдопереводчик работал. Когда ей будет окончательно ясен приговор, в том числе на украинском языке, для неё пойдут сроки, она сможет подать определённые значимые документы. Сейчас может быть подана краткая апелляционная жалоба, что мы не согласны. А после того, как он будет переведён, и она сможет сама высказаться, можно будет доподать документы к указанной жалобе. И. ИЗМАЙЛОВ: На Ваш взгляд, надо Савченко обменять, раз есть приговор суда и довольно серьёзные преступления по всем статьям. В. ВОЛКОВА: Насколько мне известно, два гражданина России были выкрадены - это лётчик Ярошенко и Бут. И в принципе я на нашу власть не обижусь, если ту же Савченко обменяют на этих двух граждан. И. ИЗМАЙЛОВ: Вы слышали, наверное, сегодня депутат петербургского Заксобрания Вишневский просит Следственный Комитет проверить высказывание Жириновского на предмет оправдания терроризма. Многие зацепились за эти слова, сказанные им на телеканале «Россия», когда он говорил о терактах в Брюсселе. Не слышали? В. ВОЛКОВА: Не слышала, к сожалению. Я с некоторых пор за Жириновским не слежу, потому что он регулярно позволяет себе высказывания на грани фола, за которые может кто-то и понёс бы ответственность, но Жириновскому многое прощается, потому что он иногда говорит очень разумные вещи, хотя по большому счёту это и политический фрик. Он прям как шут при короле, который говорит в совершенно неподобающей форме, но вещи в принципе достаточно серьёзные, к которым стоит прислушаться. У меня такое отношение к Владимиру Вольфовичу. И в то же время, как говорят, за базаром надо следить. Поэтому немного надо фильтровать выражения. Но мы уже за 20 с лишним лет привыкли, что Владимир Вольфович себе позволяет такие непарламентские выражения. И. ИЗМАЙЛОВ: Процитирую. Комментируя трагические события в Европе, Жириновский заявляет: «Теракты сейчас идут в Европе и будут идти. И нам это выгодно. Пусть они там подыхают и погибают». Считают, что это подпадает под 205. 2 статью Уголовного кодекса - призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма. В. ВОЛКОВА: Нет, я не думаю, что это подходит. Это не публичное оправдание терроризма. На мой взгляд, здесь состава нет. Здесь скорее аморальное выражение своих политических мыслей. Вообще политика - это достаточно циничная сволочь, потому что, не будучи таким серьёзным циником по жизни, ты никогда не сможешь быть в политике. Потому что всегда необходимо понимать, что если где-то происходит что-то плохое, то не значит, что это плохо для тебя и твоего государства. К сожалению, это такая очень неприятная вещь. То, что многие политики думают про себя в голове, Жириновский спокойно говорит вслух. И. ИЗМАЙЛОВ: Но грань должна быть где-то. В. ВОЛКОВА: Грань должна быть, но скорее моральная грань. И. ИЗМАЙЛОВ: Смотрите ещё, из прошлого: «Вся страна сегодня - шариковы и швондеры». Где эта грань? В. ВОЛКОВА: Для каждого человека грань своя. Но Жириновский просто, видимо, более циничен, чем другие уже и в силу возраста, и в силу своих политических амбиций и политического пути. Поэтому он очень спокойно говорит такие вещи, которые у других вызывают неприятие. И. ИЗМАЙЛОВ: Вчера была коллегия, и Владимир Путин общался с прокурорами. Он сказал: «Помню очень хорошо, как был в Крестах, правда, много лет назад, - говорит Владимир Путин, - без анестезии зубы удаляют. Это что такое? Мы в каком веке живём?» Мы видим многие дела, процессы, но то, что происходит потом, уходит из публичного видения. А там происходят такие вещи. Что ещё там происходит, и почему действительно это возможно в XXI веке. В. ВОЛКОВА: Об этом, кстати, говорили девчонки из группы Pussy Riot, как бы к ним ни относились. Потому что когда они попали в эту систему, и увидели её изнутри, когда увидели, что там действительно рабство, оплата - 40-60 рублей за месяц труда, совершенно дикого и ежедневного, даже без выходных. Зубы без анестезии - это практически везде, потому что необходимо закупать оборудование. Кто повезёт того же заключённого в современную нормальную клинику? Кто за него будет оплачивать. И. ИЗМАЙЛОВ: Но в обычную поликлинику можно отвезти? В. ВОЛКОВА: В поликлинику нельзя отвезти, потому что это система внутри, он не может выйти из этой поликлиники. И. ИЗМАЙЛОВ: Я понимаю, а там нельзя сделать эту поликлинику? В. ВОЛКОВА: Для этого необходимо финансирование. И. ИЗМАЙЛОВ: Но это не те деньги. В. ВОЛКОВА: Как не те деньги? Вы посчитайте, сколько стоит нормальное стоматологическое оборудование, сколько стоят те же обезболивающие средства, различные виды нормальных пломб. Кто будет этим заниматься? Нет, забил, чем попало, самыми дешёвыми средствами, и всё. Если мы говорим о том, что в нашей обычной больнице для обезболивания до сих пор применяют анальгин. Я совсем недавно отлежала в больнице, был один день, когда у меня дико болела голова. Не знаю с чего, у меня никогда она не болела, всегда всё было хорошо. Я подошла, попросила, и мне сказали: у нас есть анальгин. Я попросила что-то ещё, хотя бы цитрамон, он стоит копейки, оказалось что нет. Если в нашей системе обычный человек попадает в больницу и не может получить ничего, кроме анальгина, и для него идут в аптеку родственники и покупают всё что необходимо, то я думаю, что и в ОВСИН тоже только анальгин для обезболивания. Кто будет заниматься онкологическими больными в той же системе? Я думаю, что там процент онкологических больных даже выше, чем в обычном обществе. Потому что там определённые слои населения, которые ведут совершенно нездоровый образ жизни, в том числе много туберкулёзных больных, много специфических заболеваний. Я сегодня читала, что в ВК-8 в Бурятии была вспышка венерических заболеваний, сифилиса. Об этом же не было ничего слышно в сети. Сейчас есть сообщение от человека, который недавно освободился и рассказывает о тех ужасах, которые там творятся. Когда я слышу Брейвика, который возмущён его содержанием и тем, что у него интернет недостаточно быстрый, то я думаю, что попал бы ты к нам, и посидел там на пожизненном, а потом попал бы обратно и сказал: спасибо вам большое за то, что обеспечили мне необыкновенные условия содержания. И. ИЗМАЙЛОВ: Что думаете по поводу предложения Иванова? «Целесообразно освобождать бизнесменов, добровольно возместивших ущерб». Это заголовок. А теперь моё восприятие. Скажите, оно правильно или нет? Будь бизнесменом, соверши преступление, заплати за него, гуляй. В. ВОЛКОВА: Освобождать от наказания - это не значит освобождать от Уголовной ответственности. То есть судимость абсолютно точно есть. Если ты украл 10 рублей, и суд установил, что ты украл 10 рублей и ещё на столько-то нанёс ущерб, и ты весь этот ущерб покрыл, то я думаю, что вполне условное наказание может заменить срок. И. ИЗМАЙЛОВ: А очень богатые люди, которые могут миллионами ворочать? И они знают, что «я сейчас это прокручу, есть риск, но я заплачу. У меня много денег, и при этом я останусь при своём». В. ВОЛКОВА: Есть, конечно, такой риск, но дело в том, что это до второго. Всё-таки есть какой-то предел. Если ты впервые совершил преступление, или если ты совершаешь их регулярно. Если ты впервые совершаешь экономическое преступление, если ты возместил ущерб, почему бы человека не отпустить? Может быть, он одумается, и вообще перестанет думать о том, что можно незаконно заработать деньги. И. ИЗМАЙЛОВ: То есть это акция на один раз. В. ВОЛКОВА: Я думаю, что да. А если человек злостно совершает - здесь украл, там украл, тут совершил мошенничество, там - это уже преступная деятельность. В принципе по большому счёту наши суды так и идут. Если они видят, что преступление совершено впервые, это уже является смягчающим обстоятельством по нашему закону. И соответственно суды применяют это смягчающее обстоятельство. И. ИЗМАЙЛОВ: Ещё вопрос: не совсем из вашей темы, но интересно, что скажете. История, которая развернулась вокруг министерства культуры с обвинением зама Мединского. Советник президента Толстой говорит, что он бы на его месте подал в отставку. Общественность говорит, что идёт обвинительная кампания, и давайте дождёмся решения суда. Как Вы видите эту ситуацию? В. ВОЛКОВА: Я, наверное, как и Толстой вижу единственное правильное решение со стороны Мединского - это подать в отставку. Потому что когда есть твои подчинённые, практически на твоих глазах совершающие преступления, ты что этого не видишь? Ты сектор своего культурного дела просто выпустил из виду? Значит, ты недостаточно хороший чиновник. А если недостаточно хороший чиновник - значит, это не твоё место. Я считаю, что когда такие большие скандалы происходят, он просто обязан встать и сделать сеппуку. Уйти. И. ИЗМАЙЛОВ: У Улюкаева был день рождения, все поздравляли. Кто-то подарил ему машинку для прогнозов, президент подарил раритетную книжку по экономике. И стало известно, что его ждёт Теффт уже через 4 дня. И тут вновь развернулась бурная история, а что это они ходят к Теффту на закрытые встречи - депутаты, теперь Улюкаева вызвали. Непонятно, о чём там можно говорить. На ваш взгляд, надо запретить всю эту историю или пусть ходят? В. ВОЛКОВА: Я считаю, что запрещать это не надо, на то он и посол в России. Это что, значит надо обнести высоким забором посольство США и пусть там себе сидят и периодически обмениваются нотами протеста по поводу Савченко? Это же смешно. Политики в любом случае, в том числе и представители нашего правительства, должны общаться, в том числе и с политиками различных уровней и различных государств. Это в интересах России в том числе. И. ИЗМАЙЛОВ: Но в присутствии МИД или под камерой. Это как-то странно, Вам не кажется? Американцы объявили нам санкции, говорят, что мы - угроза их национальной безопасности. В. ВОЛКОВА: Одно дело санкции в отношении России, но это не значит что у нас блок и барьер, и что Россию окружили забором, и все ушли, примерно как КНДР. Ничего подобного. Я полагаю, что политический обмен должен быть, в том числе и такой. Мы же знаем, что его пригласил к себе Теффт. А вот если бы мы не знали, а он, тем не менее, пошёл, как например, Навальный встретился с какими-то американцами тихонечко в кафе, и его там застали с представителями посольства США. Это же совершенно другая история. Навальный же не объявил, что «я завтра в таком-то кафе встречаюсь». А здесь совершенно открыто сказали, что будет встреча. Я думаю, что ему зададут после этого тысячу вопросов. И. ИЗМАЙЛОВ: А как их задашь-то? В. ВОЛКОВА: Элементарно, средства массовой информации же действуют на основании закона. Скажет, что он думает, расскажет о встрече. В общем, я не считаю это большим криминалом. Говорят, что вот Зюганов ходил к Теффту, они о чём-то разговаривали - это было практически публичное мероприятие. И все прекрасно знали о том, что Зюганов встречался. И. ИЗМАЙЛОВ: Никто только не знает, о чём говорили - одна проблема. В. ВОЛКОВА: Это называется любопытство. Я думаю, что если бы задали вопрос тому же Теффту или Зюганову, они могли бы пояснить в достаточной мере, о чём они вели свой политический диалог. И. ИЗМАЙЛОВ: По Мединскому вопрос: «По его заму же ещё нет решения суда, а Вы говорите, что раз у Мединского под боком такая история произошла, то он должен подать в отставку». В. ВОЛКОВА: Ждать решения суда, осуждения и вступления приговора в законную силу, я считаю не совсем правильным. Если уже произошла такая громкая история, люди взяты под стражу. Просто так под стражу не берут, всё равно должны быть какие-то основания для этого. Его не оставили на свободе, ему не дали работать дальше. Есть какие-то доказательства, основания, чтобы выбрать такую меру пресечения. Я всё равно считаю, что встал и ушёл. И. ИЗМАЙЛОВ: То есть или Федеральная служба безопасности не права, делая это, или ты. В. ВОЛКОВА: Либо впоследствии, если уж человека оправдали, всегда государственному деятелю, который так поступил, всегда будет открыта дорога на политическом поприще, быть чиновником. Я не понимаю, он стал министром культуры - это что, пожизненно? Когда-то он прекратит быть министром культуры, у него появится какая-то другая работа. В данном случае я считаю, что жест доброй воли был бы правильным, и это вызвало бы к нему уважение. И. ИЗМАЙЛОВ: В студии была Виолетта Волкова, адвокат. Спасибо, ждём Вас ещё. В. ВОЛКОВА: Спасибо.

Подробнее читайте на rusnovosti.ru ...