15 февраля 1989 года последняя колонна советских войск покинула территорию Афганистана. Телеканл «Звезда» попросил трех военных журналистов рассказать о том, как они вспоминают сегодня войну, которая изменила мир.

Михаил Кожухов. В 1985-1989 годах - собственный корреспондент газеты «Комсомольская правда» в Афганистане У афганцев есть приветствие, что-то вроде «как дела», которое звучит как «Хуб асти чотор асти». И к нему прибавилась присказка «. . . в Афганистан попал по дурости». Вот это про меня. Я поехал туда по собственной инициативе. Я жил в Кабуле среди афганцев, и у меня были друзья и приятели среди самых разных людей. Я дружил с первым секретарем афганского комсомола Фаридом Маздаком. Он бывал у меня дома, а я у него. Тогда как большинство наших солдат и офицеров видели афганцев с брони и в прицелы, у них было совершенно другое восприятие этих людей. Половина Кабула говорила по-русски. Неплохо изъяснялись афганцы, занимавшие какие-то официальные посты в армии, потому что многие из них учились в СССР. Но мне было гораздо интереснее писать о том, что происходит с нашими военнослужащими 40-й армии, и общаться с ними приходилось гораздо чаще, чем с местным населением. Афганцы относились к нам по-разному. В целом это было очень религиозное, отсталое и неграмотное население, которое находилось под значительным влиянием духовенства. У крестьян, на чьи деревни падали бомбы и снаряды, было свое отношение. У кого-то погибали родственники. И эти афганцы не разбирались, хорошие мы или плохие, а просто нас ненавидели. А кто-то поверил в возможность построения более справедливого мира и пошел за нами. Среди тех и других были замечательные люди. Во время работы в Афганистане я столкнулся с военной цензурой. Ни один материал не мог появиться в газете без одобрения цензора, у которого был очень четкий и, с точки зрения гражданского человека, глупый список того, что можно было упоминать, а что нельзя. Например, в 1985 году, когда я поехал в Афганистан, впервые разрешили писать о военных госпиталях. Раньше этот факт скрывался, хотя об этом знали абсолютно все и любой мальчик в Кабуле мог тебя туда отвести. В одной публикации мог быть упомянут один убитый и один раненый, всех остальных цензура вычеркивала. Цензоры вымарали мой рассказ о советских военврачах, сотрудничавших с афганцами, часами самоотверженно работавших и делавших потрясающие операции. Поэтому каждый раз, когда я появлялся в каком-нибудь подразделении, солдаты спрашивали: «Почему вы не пишите правду о нас?». В этот момент я испытывал сложные чувства, потому что не будешь же каждому все объяснять. В советской пропаганде и особенно в том, что касалось армии, было много глупостей. Многие из них остались и сейчас. В Афганистане я стал «частью пейзажа». Когда офицер готовился к поездке в эту страну, он читал газеты и видел, что там есть какой-то Кожухов. Потом он приезжал туда, и Кожухов продолжал там быть. Когда он уезжал оттуда, Кожухов оставался. В среднем там солдаты и офицеры находились полтора года, а я был почти четыре. Я близко дружил со многими военными. И если мне нужно было побывать в зоне боевых действий, то я мог просто подойти к командиру роты спецназа и попроситься с ними на боевой выход. Просто потому, что мне хотелось быть ближе к солдатам настолько, насколько это возможно. Обычно мы договаривались таким образом: случись что - он меня не видел. Там я пережил многое. Но самая жесткая ситуация была осенью 1988 года, когда у пакистанской границы душманы расстреляли колонну журналистов, в том числе иностранных. Им показывали, как живет провинция Нангархар после вывода советских войск. Там был тяжело ранен корреспондент ТАСС Юрий Тыссовский, а всего ранения получили десятки человек. Только у меня на броне было девять раненых. В тот момент я не испытывал страха, но поймал себя на том, что это было какое-то грустное осознание нелепости и бессмысленности происходящего. В Афганистане я был награжден орденом Красной Звезды. Я знаю много мальчишек, потерявших в Афганистане руки и ноги, которые даже ржавой железки за это не получили. А группа журналистов была награждена разными орденами и медалями как раз после событий в Нангархаре. Думаю, это произошло потому, что кому-то стало просто неловко за то, что среди наших коллег были люди, рисковавшие собой гораздо больше многих офицеров штаба. Эти офицеры уезжали с орденами на груди, а о журналистах никто не вспоминал. И после тяжелого ранения корреспондента ТАСС, думаю, было принято решение как-то отметить и тех из нас, кто постоянно работал в Кабуле. На каждой войне у медали разный вес, и мне и в голову не придет сравнивать свою Красную Звезду с той, которую кто-нибудь заслужил во время Великой Отечественной войны в битве за Москву или Сталинград. Но, с другой стороны, я спрашиваю себя: если генерал Варенников получил за Афганистан золотую звезду Героя Советского Союза, то почему я должен стесняться своей награды? Она точно далась мне тяжелее, чем многим из тех штабных офицеров, кто был ей награжден. Вообще, ту войну можно считать поражением Советского Союза во внешней политике. Но никак не Советской армии. Перед ней ставились конкретные задачи контролировать коммуникации и обеспечивать безопасность основных населенных пунктов, поддерживать ячейки народной власти и обеспечивать их жизнедеятельность в провинциях, а также оказывать противодействие вооруженным группировкам противников режима. И эти задачи были, безусловно, выполнены. Когда военные говорят о том, что они уходили из Афганистана с развернутыми знаменами, это абсолютная правда. Им нечего было стыдиться, кроме своих политиков, отправивших их на войну. Вадим Окулов. В 1984 году - специальный корреспондент газеты «Правда» 6 июня 1984 я прибыл в Кабул. Тревожная, военная обстановка, которая ничем внешне не напоминала войну. Аэропорт работал, но везде стояли патрули афганской армии, виднелась советская техника. Я быстро понял, как себя вести с афганцами. Перед тем как начать говорить с ними, нужно сказать: «Салям алейкум!» («Здравствуйте!»), а затем спросить: «Как у Вас дела, как здоровье, хорошо ли Вам здесь, что Вы здесь делаете, как Вы себя чувствуете?». А только потом приступать к разговору. Без этого невозможно общаться, это вежливость. Это была журналистская работа, приходилось летать, в том числе участвовать в боевых действиях. Любой перелет был опасен, потому что американцы уже снабдили моджахедов «Стингерами». Один из первых материалов я сделал из округа Хост на пакистанской границе, который был отрезан от всей страны и снабжался по воздуху. Летали на перехват караванов, которые шли из Пакистана и зачастую перевозили оружие. Группа бойцов и я как корреспондент кружились над районом, где проходит караван. Потом команда «падала» на землю и лежала до сумерек, чтобы не привлекать внимание разведчиков, которые действовали в пустыне. Ночью этот отряд в пешем строю шел на перехват караванов. За журналистами охотились моджахеды, у которых было свое подполье и в Кабуле. Так, однажды Ада Петрова приехала делать съемку в университет. Она зашла в туалет, и, как только вышла оттуда, раздался взрыв, она чудом уцелела. Позже, когда началась политика национального примирения, было решено «перетягивать» банды на свою сторону, объяснять им, что идет земельная реформа, передача земли в вечное пользование крестьянам. В связи с этим одна из банд была допущена на окраину Кабула, чтобы посмотреть, что там происходит. Ада вместе с оператором приехала брать у них интервью. Во время одной из пауз переводчик отозвал наших журналистов в сторону и сказал: «Надо отсюда быстро утекать». Оказалось, что моджахеды между собой говорили: «Сейчас мы эту бабу и ее оператора поймаем. Она нам пригодится, а его убьем». Они смогли быстро уехать. В Кабуле я жил вместе с семьей: город контролировался войсками, поэтому там было относительно безопасно. Дочь ходила в школу при посольстве. Однажды мы ехали по трассе на БТР, сидели на броне. Мы были обстреляны, потом добрались до расположения нашей части. Командование отрядило группы, чтобы проверить кишлак, из которого по нам стреляли. Я подхватил автомат, и мы прочесали это поселение. Мы прошли через все домишки, видели испуганных женщин, потому что на женскую половину никто не заходит. Нас в это время обстреляли, ранив одного парня. Командир группы как опытный человек обошел гору, забрался с тыла и прихватил в плен моджахеда, который ранил нашего человека. Когда мы улетали из этой части, видели, как он бледный и босой сидел под охраной в нашей части. Александр Олейник. В 1985 году - корреспондент газеты «Красная Звезда» Я работал в отделе боевой подготовки. Потом написал рапорт и поехал в Афганистан. Это случилось 14 октября 1985 года. Вернулся домой только в 1989 году. Когда приземлились в Кабуле, было 45 градусов жары. Я понял, что нужно срочно переодеваться, потому что находиться там в брюках и пиджаке было просто невозможно. Каждое утро начиналось с летучки у посла. Потом я созванивался с редакцией и сообщал, какие материалы у меня запланированы. За три с половиной года я опубликовал 500 статей, очерков, репортажей с мест событий. Самая главная трудность - мы вместе с афганскими подразделениями занимали территории, которые должны были закрепляться органами власти. Но это получалось не всегда. Поэтому некоторые районы, в том числе под Кабулом, мы освобождали по 20-30 раз в год. Душманы поддерживались не только духовенством, но и местным населением. У них были тесные связи с афганской армией. Поэтому последний год мы редко ставили афганцев в известность о предстоящих операциях. У меня дома было два десятка гранат и два автомата на случай, если будет захват. Но когда мы шли с армией, почти никакой защиты у нас не было. Это сейчас у журналистов есть каски, специальные бронежилеты. На войне, когда ты идешь с наступающей армией, главное - остаться в живых. У нас не было вопросов, можно ли журналисту брать в руки оружие. Но и не было случаев, чтобы журналисты изъявляли желание в кого-то стрелять. В конце вывода, когда мы были на границе с Пакистаном, нашу колонну обстреляли. Я сидел вместе с журналистом ТАСС. Он только приехал из России. К сожалению, он оказался на броне, и его зацепило снарядом. Мы втащили его внутрь. Я три года носил с собой перевязочный бинт и промидол, чтобы стабилизировать состояние. Я его перевязал и доставил в безопасное место. За это он получил Красную Звезду. Меня тоже представили к этой награде, передали документы в Минобороны. А там увидели, что у меня уже есть Красная Звезда, и, наверное, подумали: зачем ему две? Но я не обижаюсь. Самое главное, что вышел из того боя живым. Я был на шести войнах. В том числе прошел все Балканы, Боснию и Герцеговину, Сербию, Македонию, Чечню. И могу сказать, что Афганская война была больше «классической» войной. То, что было в Чечне, - это вообще беспредел. Никаких психологов тогда в 40-й армии не было. Был только госпиталь. Через три с половиной года я был морально истощен, и мне стала сниться всякая ерунда, не мог уснуть. Однажды летел в СССР на сборы и потерял сознание в самолете. Но потом смог быстро восстановиться. Разговоры об «осуждении ввода войск СССР в Афганистан» - плевок в могилу тех, кто там погиб. А погибло в Афганистане более 15 тысяч человек. И более 50 тысяч были тяжело ранены. Больше всего мне запомнилось мужество наших ребят. Мне было 35 лет, я был взрослый мужик. А многим солдатам было лет по двадцать. И они показали себя с исключительно хорошей стороны. .

Подробнее читайте на tvzvezda.ru ...