«У меня появился страх, что исчезнут мой народ и язык». Долганка Ксения провела детство в тундре на Таймыре и написала книгу о своем народе

1926–1927 дьыллаагы Муоратаагы аагыы диэн Туруханскай экспэдиссийаттан комуллубут каартыска. Фото из архива Туруханской экспедиции Приполярной переписи 1926–1927 годов

ьар таньагым.

Вечное и конечное

Север обычно ассоциируется с героическим советским кино про полярников и долгими прибыльными вахтами у нефтяников. Кто-то родился в Сибири, потому что еще его прадедушки и дедушки приехали туда с великими и малыми коммунистическими стройками. Чьи-то семьи были репрессированы и сосланы в наши края как лютые и непригодные для жизни. А кто-то называет себя коренным сибиряком, потому что триста лет назад его предки пришли с огнем и мечом покорять наши земли для приращения государства московского. И в этих миллионах северян совершенно незначимыми статистически становятся исконные коренные народы Севера. 

Крайний Север — понятие растяжимое. К нему относятся и пустынные пески на границе с Монголией, и мой родной Таймыр, снежная пустыня, омываемая Северно-Ледовитым океаном. Самая что ни на есть Арктика, зона вечной мерзлоты. Имперские, советские и нынешние российские власти всегда относились к Северу как к неиссякаемой скважине. Таймыр — это действительно бесчисленные залежи нефти, газа, платины, золота, серебра, никеля. Но нет ничего бесконечного и вечного. Глобальное потепление стремительно подтапливает вечную мерзлоту. Добывающие компании вконец исчерпывают наши недры. А коренные народы угасают отрешенные от традиционного образа жизни, погрязшие в ассимиляции и оставленные на цивилизационном разломе без снабжения. 

окрыт сукном, оленьей шкурой и поверх брезентом. Моя семья из нижних долган, живущих в низовьях реки Хатанга. Бабушка помнит, как верхние долганы первыми стали переселяться из чумов в балки. У нижних зимний балок появился только в восьмидесятые, а летний и вовсе в девяностые. Живя дальше к северу, мы дольше верхних сохраняли и родной язык, и оленеводство. Но уже и среди нижних практически не осталось ни говорящих на долганском детей, ни оленных семей. 

1926–1927 дьыллаагы Муоратаагы аагыы диэн Туруханскай экспэдиссийаттан комуллубут каартыска. Фото из архива Туруханской экспедиции Приполярной переписи 1926–1927 годов

Сейчас все наши родственники живут оседло в поселке Попигай и селе Хатанга. Родители моей мамы, дедушка Алеша и бабушка Маша, всю жизнь провели в тундре. Дедушка был бригадиром первой оленеводческой бригады в родном Старом Попигае. Попигайское стадо было самым крупным в Хатангском районе. Дедушка пользовался большим уважением во всем районе и у кочевых, и у поселковых людей. О нем часто писали в газете и даже наградили его званием «Почетный житель Таймыра». Бабушка родилась в ныне закрытом поселке Новолетовье к северу от Жданихи. В Дудинке она выучилась на ветеринара, а после учебы Хатангская ветстанция направила ее работать в Попигайскую тундру. Так год за годом прошла трудовая тундровая жизнь бабушки и дедушки. Они вырастили пятерых дочерей, которые подарили им десять внуков. Я стала их первой внучкой. 

Последние их кочевые годы как раз пришлись на мое детство. Мне несказанно повезло, что с ними я прожила и детские оленные забавы, и взрослые оленеводческие заботы. Тундра вошла глубоко в мое сердце. Чувство единения с нашими духами, народом и землей взрастила во мне именно тундра. Эта сила — мой долганский посох, который помогает двигаться по жизни, поддерживает меня, не дает сломаться.

Кэммит 

1926–1927 дьыллаагы Муоратаагы аагыы диэн Туруханскай экспэдиссийаттан комуллубут каартыска. Фото из архива Туруханской экспедиции Приполярной переписи 1926–1927 годов

— Арааа да! Туок буолла? 

аттан, тымныыттан кыра, ол эрээти бигэ, болокпутугар кистэнэбин. 

м буруйдаагый? 

Миг 

Рога валяются на снегу. Маут впивается в тело. Пастух Алеша волоком тащит олененка Ксюшу. Я верчусь и брыкаюсь. Расцарапанные снегом щеки так и горят. Наконец, я выбираюсь из пут и бегу к своим рогам. Брат собирает маут и с гиканьем гонится за мной. Он закидывает петлю, но я уворачиваюсь от его броска. Олени с недоумением смотрят н

Парни собрались на подледную рыбалку. Мы, ребята помладше, напросились с ними. По такому случаю дедушка запряг нам лучшего передового из домашнего стада. Довольные идем чаевать. Пустой чай мы никогда не пьем. Выкладываю на газетку жареного хариуса. Набиваю рот белым нежным мясом. Тоненькая рыбья иголка впивается в горло. Хватаю кусок хлеба и глотаю мякиш вместе с косточкой. В желудке разберутся. Так говорит дедушка, когда макает вареную оленину в сгущенку. 

, что он там возится. 

— Идите сюда!

— Арааа да! Ну, чего еще. 

Да это же не наш передовой! Старшие подменили его, пока мы чаевали! Кричим вслед этим ворюгам, чтобы вернули нашего оленя. Но до нас докатывается только наглый хохот. Ну и пожалуйста! Ну и не больно надо! Мы зато пойдем на каток! Правда у нас его нет, но за нашими балками есть очень подходящее для этого дела озеро. 

рези для рук. И даже без кармашка для большого пальца. Ходила как беспалый пингвинчик. А теперь рукавицы пришиты с одного края как у взрослых. 

Мы намечаем квадрат, и каждый со своего угла начинает расчищать каток. Орудуя рукавицами, я быстро превращаюсь в снеговика. Обессилевший Алеша развалился на расчищама обувь мехом наружу, а подошва мехом вовнутрь. Скользят лучше любых коньков. Андрейка разгоняется и прокатывается на меховых коленях высоченных этэрбэсов. Уйбаача падает животом на фанерку и врезается головой в снежный борт. Мы роняем друг к друга и смеемся.

Соседи запускают генератор. Запах бензина зовет нас на стойбище. Тетя Татыы подключает DVD-проигрыватель к телевизору. «Крепкий чай, дорогой», — напеваю я, наполняя кружки. Мы переносимся в другую жизнь. И ничего, что фильм мы знаем уже наизусть. За два часа мы успеваем погонять на тачках, залезть на крышу небоскреба, затеряться в море людей и огней. И вот приходится возвращаться из этого невероятного мира домой. Туда, где один только снег.

Порывистый ветер настойчиво толкает меня в спину. Заверть закручивает снег вокруг свернувшихся рогаликом собак. Лежащих вплотную оленей заметает поземкой. Густая темень тундры сдавливает наше крошечное стойбище. Я спасаюсь от темноты и холода в нашем маленьком, но прочном балке.

Что теперь с моими друзьями и моим народом? Современная жизнь изменила ценности и потребности долган. Труд оленеводов обесценен. А за гроши мало кто готов терпеть тяготы тундренной жизни. Молодежь или остается жить в поселке, где есть дом, свет, магазин, какой-никакой интернет, или вовсе перебирается в город. Их жизнь проходит в бессмысленной работе, которая не требует ни навыков, ни знаний, только отнимает силы и годы. Молодые долганы живут в квартирах жизнью обычных россиян вдалеке от семьи, соплеменников, родного языка и тундры. Продолжают ли они чувствовать себя долганами? Растят ли они долганами своих детей? И кто в этом виноват? 

Бураны, заменившие оленей. Распай совхозов в девяностые. Или, наоборот, создание совхозов. Коллективизация, советизация, русификация. Алкоголизация. Или, может быть, все намного глубже. Может быть, виноваты не те люди, которые пытались строить за нас нашу жизнь: забирать детей в интернаты, создавать оленеводческие бригады вместо семейного кочевья, вводить промысловые квоты на наши природные богатства. Может быть, виноваты те, кто крестили нас направо и налево, отменяли нашу веру в духов-хранителей, обдирали нас на шкуры и другие «дары» Сибири. Как мы оказались на своей же земле бродячими инородцами, меньшинствами, государственными иждивенцами? 

Мой родной поселок Попигай стоит на одноименной реке, ведущей к Попигайскому кратеру. Из этой «звездной раны» в результате падения метеорита брызнул алмазный дождь. Но он окропил головы не долган, а дельцов, делящих недры нашей земли. Мы живем в нищете и долгах. С той разницей лишь, что раньше долговые книги держали купцы, а теперь долги за продукты записывают в долговую тетрадь хозяева поселковых магазинов. Последнее, что оставалось у долган, — олени. У верхних оленеводство сошло на нет еще в восьмидесятые. Нижние продают стада оленеводам в соседний Анабарский улус в Якутию или вовсе забивают оленей на мясо. Есть ли у нас будущее? Или только мимолетное настоящее и тающее в тундренных далях прошлое?

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...