фото показано с : svoboda.org

22 мая в Литве отмечают 70-летие операции "Весна", в ходе которой в 1948 году в течение двух дней советские репрессивные органы депортировали в Сибирь около 40 тысяч граждан. Среди них было немало женщин и детей.

 Это была самая масштабная депортация жителей республики, хотя подобный опыт у советских карательных органов уже был: первые ссылки такого рода прошли здесь еще в 1941 году.

Министерство государственной безопасности СССР действовало быстро и жестко. Торопилось. Высшее начальство требовало "очистить республику" от антисоветских элементов, сотрудничающих с партизанами, а также от зажиточных крестьян, не желавших организовываться в колхозы. Тем более в самой Сибири остро не хватало рабочих рук – почему бы не перебросить туда старательных литовцев. . . Главной же целью операции было запугивание населения (выселяли, кстати, не только литовцев, но и местных поляков, белорусов), которое тогда продолжало бойкотировать советские идеологические и экономические реформы. И эта цель во многом была достигнута: страх потом десятилетиями оставался в душах. "Тысячи людей были уничтожены, и не только физически. Сломано множество судеб", – признает литовский историк Арвидас Анушаускас. В московских архивах хранятся планы и карты депортации 70-летней давности. Они до сих пор засекречены.

Поделиться – без всяких секретов – личными воспоминаниями о том, как это было в их семьях, Радио Свобода попросило двух собеседников, объединенных не только общим прошлым, но и настоящим: оба живут сейчас в вильнюсском Доме ссыльных.

Это что-то вроде пансионата для людей, перенесших советские депортации, в котором государством созданы все условия для их уютного и спокойного сушествования. Чтобы хоть как-то залечить раны, полученные в детстве и юности.

Янина Маркявичене, 88 лет:

– Мы тогда жили в деревне, в Варенском районе, в 80 километрах от Вильнюса. Усадьба была хорошая, большое хозяйство, земли 23 гектара. Дедушка, мама с отцом и нас шестеро детей. Все работящие, каждому дело определялось по силе. Семья числилась "на плохом счету". Потому что зажиточная, да еще брат мой –17-летний парень – ушел к партизанам в лес. Родители не хотели отпускать, но времена были такие. . .

В 1945 году советская власть у нас отобрала абсолютно все. Пришли начальники, забрали все до последней тряпки, забили досками окна дома, мы все сидим во дворе и думаем, куда податься. Мама с дочкой маленькой к родителям, брат к сестре, а я осталась с папой, который был портным, умел шить мужскую одежду. Он ходил "по людям", брал заказы, я помогала, и мы зиму так прожили. Весной узнали, что можно возвратиться домой. Обрадовались. Мама не поверила: не дадут нам покоя все равно! А папа поверил.

Осенью вновь являются эти страшные "истребители", не дали даже снять урожай, сами все собрали и увезли

Мы вернулись в свой дом. Но с осени не успели ничего заранее посеять, поэтому на полях было пусто. Мамин брат имел хорошее хозяйство и дал нам все необходимое для посева, овец с поросенком тоже. Когда позже все выросло, отец нагрузил урожаем полный воз. Поехал на мельницу, cмолол. Я до сих пор помню этот запах смолотого зерна. . . Но так и не попробовали ничего, потому что откуда ни возьмись появились местные "истребители" – так называли активных пособников советской власти – и опять все отобрали. Думаю, кто-то из соседей выследил и доложил про нас, "кулаков". Что делать? Дядя опять нам все дал, мы посеяли, вырастили. Но осенью вновь являются эти страшные "истребители", не дали даже снять урожай, сами все собрали и увезли. . .

– На каком основании? Эти люди тогда вообще как-то объясняли происходящее, что-то говорили?

– Ничего они не говорили, только делали! Подлую свою работу. . . Отобрали все, но на тот раз из дома не выгоняли. А весной 1948 года сослали. Я тогда училась в школе, приготовилась сдавать экзамены: русский и литовский языки. Наутро – а мы в тот момент дома с братишкой были одни – постучались к нам два солдата и приказали собираться. Мы от страха только и смогли, что одеться, ничего с собой не взяли. Я была в таком состоянии от неведения, что с нами будет дальше, что не к месту задала только один вопрос: а как же мои экзамены? Они говорят: ничего, там сдашь. Где "там"?. .

Нас поместили в бараки, всех в одну комнату

Мы с братом были в таком смятении, что даже куска хлеба с собой не взяли. Нам казалось, что жизнь кончена. . . Солдаты говорят: берите с собой вещи! А я отвечаю: все равно отберут. Родители, которых забрали из деревни, где они были тогда, нас встретили уже у вагона на станции. Мама, узнав, что мы не сообразили из дома взять вещи, говорит: эх, чтобы вы без меня делали? И достает собранную у соседей одежду для нас с братом.

Поезд долго ехал в Красноярский край, конечным пунктом был поселок Мина Партизанского района. Там было лесное хозяйство. Нас поместили в бараки, всех в одну комнату. Позже, когда литовцы сами построиезли нас в июле, уже ничего вырастить не успеешь. Но нам повезло в том, что в этом поселке были и больница, и детский сад, и столовая. Я два года проработала в лесу, мы срезали ветки с бревен, связывали и – в речку их. Была у нас бригада, все – девчата. Тяжело, но мы к работе привыкшие были. Зимой особенно трудно: в тяжелой одежде, по лесу, по корням. Домой еле приходили, только ночевать. С утра – опять. . . Я сейчас это все вспоминаю и не могу поверить, что человек может столько вытерпеть. А тогда нам казалось, что вроде так и надо.

– Как относилось к вам местное население?

Когда объявили о смерти Сталина, все в классе заплакали, особенно комсомольцы

– Им было внушено, что, мол, бандитов привезут. Они потом говорили с удивлением: а вы, оказывается, нормальные! Я, прожившая 20 лет в Сибири, любому скажу: там люди по большому счету были очень хорошие. Не знаю, как сейчас.

Насчет питания было скудно. Иждивенцам 300 граммов хлеба в день, работающим – полкило. Спасались морковкой и капустой с подсобных хозяйств.

– Через пять лет после того, как вы оказались в Сибири, умер Сталин.

– Мы очень радовались. Хотя показывать это, конечно, не могли. В классе, где я училась, было 30 учеников, литовцев – пятеро. Когда объявили о смерти Сталина, все в классе заплакали, особенно комсомольцы. Мы легли на парты и тоже сделали вид, будто плачем, а самим смешно. В тот день мы с братом должны были идти в лес собирать сосновые шишки для заработка, так брат залез на дерево и пел от радости!

– Были надежды вернуться на родину?

– Они были у тех, кто тогда находился в тюрьмах и лагерях. У них жизнь была невыносимой. По сравнению с ними мы думали, что живем неплохо. Главное, что учиться можно было! После окончания средней школы я поехала в Красноярск, поступила в строительный техникум. Остановилась на квартире, где жила старушка с сыном. И этот молодой человек стал на меня претендовать. Но я давно, еще со школы, дружила с одним мальчиком Володей. Можно сказать, любили друг друга. Но он оказался в одном краю, я в другом. Стал иногда приезжать ко мне, но, увидев хозяйского сына, приревновал и перестал наведываться. Мне было очень обидно, казалось, жизнь кончена. С Володей мы однажды только встретились гораздо позже, когда у меня уже было трое своих детей. От того самого хозяйского сына, за которого я вышла замуж. Вспоминаю его только с хорошей стороны.

– Когда вернулись в Литву?

– В 1968 году. Когда подросли дети и умер муж. Однажды я из Литвы ездила туда, в место ссылки. Встретили меня сибиряки как дорогого гостя, стол весь заставили. Одна знакомая, тетя Нюра просила: Яня, хоть ночку у меня переночуй! Я от теплоты русской души тогда расплакалась.

– Что греет вас сейчас в литовской жизни?

– Пою, аккомпанирую себе на аккордеоне. Самоучка! Пишу стихи, слушаю радио, особенно молитвы люблю. Читаю очень много. Мне времени не хватает!

В развитие событий после заключения пакта Молотова-Риббентропа летом 1940 года руководство СССР предъявило ультиматум Литве, Латвии и Эстонии: правительства этих государств обвинялись в нарушении договоров о взаимопомощи. Им выдвигалось требование сформировать новые правительства, а также допустить на территорию этих стран дополнительные контингенты советских войск. А через год, накануне войны, 14 июня 1941 года в Каунасе представителями советской власти были арестованы бывшие члены кабинета министров Литовской Республики Пранас Довидайтис, Вальдемарас Черняцкис, Пятрас Аравичюс, Антанас Эндзюлайтис, Казис Йокантас, Юозас Папячкис, Зигмас Старкус, Йонас Суткус.

Вместе с сотнями других государственных служащих Литвы, офицеров, учителей, журналистов, студентов, общественных и политических деятелей на железнодорожном вокзале они были отделены от семей и вывезены в товарных вагонах на Северный Урал и в начале июля высажены на станции Сосьва. Позже по реке баржами они были доставлены к поселку Гари и далее этапированы пешком на 20 километров в Гаринский лагерь Северо-Уральского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР. Всего тогда было привезено около 800 мужчин: из них 370 литовцев и 80 эстонцев.

20 июня 1942 года постановлением Особого совещания при НКВД СССР бывшему министру внутренних дел Литовской Республики Пятрасу Аравичюсу, а 27 июня 1942 года бывшему министру просвещения Казису Йокантасу и бывшему министру внутренних дел Зигмасу Старкусу была назначена высшая мера наказания – расстрел. 4 ноября 1942 года был расстрелян и Пранас Довидайтис, премьер-министр Литовской Республики.

Через несколько месяцев жестоких пыток следователям удалось сломить волю остальных допрашиваемых и получить от них желаемые "признания". Всех их обвинили в проведении антисоветской агитации, создании нелегальной повстанческой организации – Комитета спасения литовцев. Который якобы должен был организовать в лагере вооруженное восстание и перейти на сторону немецко-фашистских войск, когда те продвинутся до Урала.

10 декабря 1942 года во внутренней тюрьме Управления НКВД по Свердловской области вместе с другими литовскими гражданами был расстрелян бывший министр внутренних дел Литовской Республики Антанас Эндзюлайтис. Рассказывает его племянник Витаутас Эндзюлайтис, 82 года:

– Мне было 12 лет, когда в 1948 году проводили эту самую "Весну". Помню, как потоком шли вагоны мимо нашей станции, и многие люди говорили о ссылке. Тем более – в нашей семье, с таким известным репрессированным родственником. Отец мой был тогда директором лесхоза, сестричке 4 года, брату 10 лет. И вот однажды видим: какие то люди с оружием – по-литовски говорящие и по-русски – окружают дом. Мы с детьми спрятались на чердаке. Солдаты начали искать всю семью и спрашивать у матери: где дети? При этом действовали грубо, штыками прощупывали углы. Было страшно. Тогда мать закричала нам: "Дети, вернитесь! Никуда тут не спрячешься". Всех собрали и дали полчаса на сборы. Матушка первым делом взяла литовский национальный костюм. Отца в этот момент дома не было. Он потом рассказывал, кстати, что после того, как нас вывезли, соседи взяли себе все наше добро.

Долго ехали на поезде, помню эти бесконечные крики солдат: "По вагонам!" Запомнилось, как в Челябинске повели всех в баню для дезинфекции – мужчин и женщин вместе. Все мылись в тесноте, касаясь друг друга. Меня это поразило. Довезли до одной станции в Красноярском крае и стали распределять по палаткам, где мы сначала жили. Крепких мужчин отправили в тайгу рубить лес. А нас – матушку с тремя детьми – в рабочий поселок. Жили в бараках. Было голодно. Отец наш, которого отправили на поселение позже, оказался в Томске, где ему дали неплохую по тем временам работу лесоизмерителя. Потому что он имел образование и опыт. Он нам помогал деньгами. Однажды пришел почтальон и говорит мне: передай матери, что ваш бандит прислал вам 100 рублей. Это тогда были большие деньги! Покупали на них еду, выбор был скудный. Как-то на рынке мать увидела, что продают кофе в зернах, удивилась, что так недорого. А это оказались. . . кедровые орешки! Она их видела впервые.

В поселке была школа. Комендант как-то пригласил на разговор матушку, которая была образованная. Предложил работу учительницы и. . . осведомителя. "Будешь ко мне приходить по субботам и докладывать, о чем дети говорят и их родители. Справишься, дадим отдельную квартиру". Она отказалась, не стану, говорит, шпионить за людьми. За это ее наказали – отправили на тяжелые лесозаготовки.

Первый год жизни там был очень трудный, спаслись тем, что посадили картошку. Потом, когда отец стал деньги присылать, купили на них коровку, стало, конечно, легче. Назвали ее Люсей. Кормилица наша! Построили хлев для нее. Коровы тогда в Сибири по сравнению с Литвой мало молока давали. Как козы. В реке мы еще ловили рыбу хариус.

Тем временем удалось двух младших детей – брата и сестру – отправить с оказией в Литву. Разрешили, потому что они были маленькие и "мешали взрослым работать". В Литве о них позаботилась наша тетя, которая была монахиней в Пажайслисском монастыре.

– Вы сами хотели на родину?

– Конечно! Жаждали просто. Однажды недалеко от нашего поселка в саянских горах разбился самолет, в нем были высокопоставленные советские чиновники, летевшие в Монголию. Объявили: кто найдет в лесу обломки самолета, того отпустим в Литву! Мы искали, но ничего не нашли.

Я тогда учился в школе. В классе кроме местных было несколько литовцев, еще были греки, сосланные с Крымского полуострова, и украинцы. Местные мальчишки обзывались, кричали нам: литовцы-бандиты! Мы, конечно, обижались и часто дрались. Дома мы говорили только по-литовски.

Не прописывали вернувшихся, пока работу не найдешь. А работу в свою очередь без прописки не давали. Замкнутый круг!

После школы я уехал в Томск, где окончил технический институт. Пока учился, работал и грузчиком, и землекопом. В Литву вернулся в 1958 году. Мать ранее вернулась в Клайпеду. Далеко не всем литовцам это удалось – многие, не выдержав тяжелой жизни, остались навечно лежать в сибирской земле.

– Известный факт: в Литве встречали вернувшихся из Сибири холодно, с недоверием. Часто им просто возращаться было некуда.

– Да. Не прописывали вернувшихся, пока работу не найдешь. А работу в свою очередь без прописки не давали. Замкнутый круг! Так что на родине нам тоже было нелегко.  Часто рассуждал: как бы сложилась наша судьба, если бы не ссылка? Избежать ее мы теоретически могли, если бы в 1945 году уехали на Запад вместе с родственниками, которые нас звали с собой. Но не сложилось тогда.

Витаутас, как и другие постояльцы Дома ссыльных в Вильнюсе, живет не только прошлым. Он активно интересуется реалиями современной жизни, и имеет на все свое суждение:

– Мне жаль, что сейчас люди живут в основном материальными целями. И на пути к этому многие не брезгуют ничем. Кто богатый, тот и власть. В скромной по возможностям Литве – немало миллионеров. Как они ими стали? Часто обманом. А у мусорных контейнеров – другие люди, судьбой обиженные. Так что идеальной нашу жизнь никак не назовешь.

– Ваша комната со всеми удобствами, приятная, светлая, из окна – вид на солнечный сосновый лес. Что вас радует кроме этого?

– Свобода. Можешь сказать все, что думаешь, все, что угодно. О своем правительстве тоже. Но, правда, реакция на это невелика. Да и свобода обернулась другой стороной – Литва разбегается, разъезжается. Мой сын живет в Дублине, женился. Все вроде бы хорошо, но по-английски уже говорит лучше, чем на родном литовском языке. Это меня расстраивает. Радует, что он меня здесь навещает, вот фотографии внучек. Живу здесь хорошо, пенсия неплохая.

– Вы многое испытали, часть жизни провели в лишениях, вдалеке от родины. Что пожелали бы ей сейчас?

– Чтобы с одной стороны правительство было честным, выполняло свои обещания и давало нашим трудолюбивым людям нормальную работу, а с другой – чтобы они не жили только деньгами. Чтобы совесть у людей была.  .

Подробнее читайте на svoboda.org ...