Сто лет назад, 19 июня 1924 года, в деревне Бычки, что в Ушачском районе Витебской области, у кресть­янина Владимира родился сын. Чуть ли не вся деревня там прозывалась Быковыми. Да и имя мальчику дали не сказать чтобы редкое – ­Василий.

Сто лет назад, 19 июня 1924 года, в деревне Бычки, что в Ушачском районе Витебской области, у кресть­янина Владимира родился сын. Чуть ли не вся деревня там прозывалась Быковыми. Да и имя мальчику дали не сказать чтобы редкое – ­Василий.Много лет спустя, уже вплотную занявшись литературной деятельностью, он слегка подкорректирует своё имя, заменив две буквы на одну.О том, что пережил самВасиль Быков честно приз­навал – его путь в ту область литературы, что прославит его имя, был не вполне самостоятельным: «О войне я начал писать спустя многие годы после её окончания. Когда появилась так называемая вторая волна военной прозы, когда о войне начали писать бывшие лейтенанты, солдаты... Их книги – обнажённая правда войны. Именно эта проза и укрепила моё желание писать про войну».Но чтобы заявить о себе в военной «лейтенантской» прозе, где уже блистали Виктор Некрасов, Юрий Бондарев и Григорий Бакланов, кроме желания писать про войну надо было иметь за душой ещё кое-что. Как минимум незаурядные способности и, главное, свой, особенный взгляд.Его повесть «Журавлиный крик», опубликованная в 1960 году, считается своего рода водо­разделом. Именно после неё Быков окончательно разрывает с другими литературными темами, чтобы писать только о войне. Впоследствии он подчеркнёт: «Я всегда писал о том, что видел и пережил сам, что пережили мои товарищи. Всё, о чём я пишу, так или иначе было... »Быков окончил курс Саратовского пехотного училища, воевал с 1943 по 1945 год. «Внезапно вражеские танки атаковали нас на кукурузном поле. Огонь был плотным. Я был ранен в ногу. Один танк повернул на меня. Я метнул противотанковую гранату, но неудачно. Танк продолжал надвигаться на меня. Я едва успел подобрать ноги, и он буквально вдавил в снег полы моей шинели». Впоследствии эта танковая атака на кукурузном поле будет описана в повести «Третья ракета».Точно так же писали и его соратники по «лейтенантской» прозе. Возможно, поэтому «Журавлиный крик» принёс Быкову лишь локальную известность. Налицо были и мастерство, и талант, а какой-то своей особой ноты не то чтобы совсем нет. Она есть, но её пока не очень хорошо слышно.А вот повесть «Третья ракета», опубликованную в 1962-м в белорусском журнале «Маладосць», замечает столичный «Новый мир». Его главный редактор Александр Твардовский говорит: «Этот писатель очень неплохо вписывается в прозу последних лет, уделяющую особое внимание рядовым солдатам войны... Надо бы этим Быковым заинтересоваться».Человек и грань«Третья ракета» приносит Василю Быкову широкую известность, повесть экранизируют, а самого автора выдвигают на соискание Ленинской премии. Но в повести ещё слишком много войны как таковой – вой моторов, удары снарядов, взрывы гранат, победное выполнение боевой задачи и гибель почти всего орудийного расчёта из шести человек... Правда, своя нота уже слышна. Пусть в самом финале, но главный герой всё же остаётся один – на грани отчаяния и на грани смерти. А потом – один на один с дезертиром, по вине которого погиб расчёт орудия.И вот тут проходит второй водораздел. Во всех следующих повестях Быкова собст­венно батальные сцены либо исчезают вовсе, либо отходят на зад­ний план. А на передний выходит человек, поставленный на грань – перед непреодолимой силой бесчеловечно жестоких обстоятельств. И нравст­венный выбор этого человека. Вот слова Быкова: «Меня это привлекает потому, что даёт возможность исследовать не саму войну, а возможности человеческого духа, ярче всего проявляющиеся на войне».Это роднит Василя Быкова с его тёзкой, классиком отечественной живописи Василием Верещагиным, достигшим вершин понимания сути войны как таковой. На полотнах Верещагина нет или совсем мало боевых действий. Самая знаменитая его картина, «Апофеоз войны», – не батальное полотно. Но при этом явлен лик смерти во всей его жути и безыс­ходности.С момента публикации повести «Мёртвым не больно» Василь Быков постепенно становится «главным» военным писателем уже не только на своей малой родине, но и во всём Советском Союзе.Бывает и наоборотС того же момента принято отсчитывать и период гонений на писателя – дескать, его правда о войне вызывала раздражение у партийного начальства. Это не совсем так. Да, были и вал разгромных статей, и травля писателя и его жены, и даже битьё стёкол в их квартире в Гродно. Но сама повесть ни при чём. Всё перечисленное началось после того, как её в 1966 году опубликовал «Новый мир». Александр Твардовский считался не только классиком советской литературы, но и человеком, пригревшим «литературного власовца Солженицына». Под это дело Быкова, опубликовавшего в «Новом мире» ещё две повести, в БССР так и называли: «Наш белорусский Солженицын». Травля кончилась с уходом Твардов­ского из «Нового мира» в 1970-м. И уже в 1972-м беспартийный (!) Быков возглавляет Гроднен­ское отделение Союза писателей БССР.А ведь именно на эти годы приходится выход в свет его самых спорных, с точки зрения советских функционеров, произведений – повести «Сот­ников», по которой режиссёр Лариса Шепитько в 1976 году сняла шедевр отечественного и мирового кино – «Восхождение», и повести «Обелиск». Было принято считать, что на предательство в первую очередь способны люди колеблющиеся – всякие там идеалисты, не знающие «суровой правды жизни». А вот мужики от сохи, люди «реального дела», этой заразе подвержены в меньшей степени. Быков же убедительно показал, что бывает и наоборот. Бывший учитель Сотников из одноимённой повести и сельский учитель Алесь Мороз из «Обелиска» не предают своих и жертвуют собой. А «человек реального дела» по фамилии Рыбак сдаёт всех и вся. Потому что ему кажется – если вовремя предать, а потом переметнуться обратно к своим, то ещё можно принести «реальную пользу». Но на поверку выходит, что один выбрал честную смерть, а другой – позорную и, скорее всего, короткую жизнь Иуды... Это уже была не просто «окопная правда войны». Это была философия, духовная составляющая войны и человека на войне. Таких высот познания души человеческой достигали в отечественной литературе разве что Фёдор Достоевский и Лев Толстой. Неудивительно, что Василь Быков в последней четверти XX века был, по данным ­ЮНЕСКО, одним из самых читаемых писателей в мире.Вместо эпилогаИспытание свободойК сожалению, лет десять спустя Василь Владимирович станет живой иллюстрацией фразы Фридриха Ницше: «­Если ты долго смотришь в безд­ну, то бездна тоже смотрит в тебя». Быков действительно долго изучал бездны не только величия духа, но и бездны предательства. И бесследно это пройти не могло. Он выстоял в войну. А вот развал страны, за которую он воевал, сказался на писателе самым печальным образом. Испытание свободой оказалось тяжелее испытания возможной смертью. После крушения СССР Василь Владимирович во многом уподобился своим отрицательным героям. Его поздние произведения и поздние интервью могут служить методичкой для ревизии итогов Великой Отечественной и фальсификации истории. Возможно, в бездну предательства Василь Быков смотрел слишком долго.

Подробнее читайте на aif.ru ...