фото показано с : metronews.ru

Зрелищная и многожанровая картина Николая Лебедева выходит на экраны кинотеатров 2 марта.

Фильм “Нюрнберг” – тот уникальный в истории кино случай, когда расставленные режиссером в картине акценты изменила протяженность съемок и особенно контекст, в котором картина выходит на экраны. Задумывался классический интернациональный сюжет о маленьком человеке на фоне большой истории, а на выходе получилось, что большая история как никогда важна и от нее глаз не оторвать, а маленький человек – действительно маленький на этом фоне, несмотря на чисто голливудское умение выходить живым из воды и огня.

Фильм был задуман до пандемии и начала специальной военной операции (СВО), когда проблемы реставрации нацизма волновали разве что часть политических аналитиков и тех обывателей, которых они напрямую коснулись. Все это не украшало верхние строчки медийной повестки, и среднестатистическому горожанину словосочетание "Нюрнбергский процесс" всего лишь намекало на какую-то очень давнюю историю. Но вот фильм выходит и оказывается в обстановке, когда все заклейменные почти восемьдесят лет назад бесы воскресли из пыльных томов процесса и растворились в модных реалиях. Или сам процесс, со всей бездной его глобальных смыслов, таков, что ну никак не может ужаться до фоновой истории. Этому сопротивляется и киноязык: сквозь нарисованные на хромакее руины Нюрнберга слишком явно отсвечивает дюреровский Апокалипсис, до которого, кажется, уже рукой подать. И этому же сопротивляется объем титанической работы над сценами процесса, начиная от точной копии зала суда и заканчивая вещдоками, созданными одним из самых известных в России художников пластических спецэффектов Петром Горшениным.

"Я на всю жизнь запомнил экспозицию о концлагерях в Историческом музее, где были перчатки и абажуры из человеческой кожи, – рассказывает Горшенин. – Я был в Хатыни, Саласпилсе, Дахау – ни в одном языке мира нет слов, чтобы описать это абсолютное зло! Когда я изготавливал эти артефакты, мне пришлось непросто – нужно было повторить визуально похожие на человеческую кожу сумки, абажуры, перчатки. Я пропустил все это через себя, моя человеческая природа восставала, но как художник понимал важность своей миссии".

Сергей Безруков в роли Романа Руденко на фоне копий вещдоков процесса.

"НМГ Кинопрокат"

Фото:

В сценах процесса, по словам Николая Лебедева, нет ни одной вымышленной фразы, и знание об этом обстоятельстве только обостряет зрительский интерес к этим частям картины. Лебедев буквально воссоздает исторический момент, на реалистичность которого отозвалась чуткая актерская природа Сергея Безрукова, исполнившего роль главного обвинителя на процессе от Советского Союза Романа Руденко.

"Ты понимаешь, что это кино, но у тебя полное ощущение, до мурашек, что ты реально присутствуешь на Нюрнбергском процессе”, – рассказывает актер.

Поданная в картине как основная сюжетная линия с историей молодого советского переводчика Игоря Волгина (Сергей Кемпо), приехавшего в Нюрнберг в дни процесса, накрывается мощной тенью мирового события. Переводчик влюбляется в загадочную девушку Лену (Любовь Аксенова), бывшую узницу концлагерей и пленницу своей прошлой жизни. Он неоднократно выходит живым из противостояний с диверсантами, пытающимися сорвать процесс, и наблюдает озверевших от голода и разрухи жителей Нюрнберга.

"Ты что, думаешь, на войне только ты пострадал?" – обостряет его душевные терзания полковник Мигачев (Евгений Миронов).

Любовь Аксенова и Сергей Кемпо в фильме "Нюрнберг".

"НМГ Кинопрокат"

Фото:

Случайно или нет, но имя главного героя полностью совпадает с именем известного историка и знатока творчества Достоевского Игоря Леонидовича Волгина. История вымышленного Игоря Волгина в фильме "Нюрнберг" ставит краеугольный вопрос под стать Федору Михайловичу – о границах примирения с тем, с чем, казалось бы, примириться невозможно. На вопрос Metro, не боится ли автор картины, что нарисованный им образ русского солдата, которого личные обстоятельства побудили отказаться от окончательного ожесточения по отношению к врагу, будет трактован как попытка этого врага оправдать, режиссер пояснил, что его задачей была попытка врага понять:

"В годы войны на экранах возникал карикатурный образ врага. Но прошло немного времени, и люди, которые прошли войну, сняли совершенно другое кино: вспомните "Балладу о солдате" Чухрая или картины Петра Тодоровского. Никаких карикатур там не было, более того, не было даже образа врага. Когда я занимался сценарием, то был изумлен, что Геринг был очень харизматичным, умным, невероятно циничным человеком, абсолютно лишенным эмпатии. И я подумал о том, как важно понимать, что эти люди, которые сидели на скамье подсудимых, были именно людьми – не монстрами с чужой планеты. И это очень страшно, что человек может превратиться сам в такое чудовище и превратить весь мир в ад. Важный посыл картины – думать о том, как не допустить это зло и в мире, и в себе самом. Я не думаю, что наш герой оправдывает врага – совсем нет, но пытается понять, почему человек так действовал. И это очень важно – понять почему, чтобы это не повторилось".

Датский актер Карстен Нергор в роли Германа Геринга.

"НМГ Кинопрокат"

Фото:

Момент выхода картины на экран сделал рельефнее и ожидаемый для современного отечественного киноописания событий Великой Отечественной образ крота-переводчика в составе советской делегации в Нюрнберге (Алексей Бардуков). Вложенные в его уста вполне избитые конъюнктурные суждения о разделении народа и власти в обстановке реальной войны уверенно дрейфуют от кокетливого "другого мнения" к простому предательству.

Попытки заметить за режиссером поиски "правды для всех" разбиваются об образы озлобленного немецкого населения, садиста-диверсанта Хельмута (Вольфганг Черни), обожавшего дробить молотком пальцы своим жертвам, страшные реальные кадры кинохроники – бесконечные штабеля мертвых тел, жуткий крик одного из судей на принесенную в зал процесса мертвую голову "это моя жена!". На фоне развернувшегося на экране послевоенного немецкого ада потерявший семью русский солдат Игорь Волгин опять, как сто и двести лет назад, пытается, совсем по Достоевскому, примириться с врагом в своём сердце и кричит немецкому садисту: "Бросай оружие, война окончена!". Выстрелы Волгина энергично смонтированы с грохотом падения нацистских бонз в петлю, и еще недавно этот прием мог навести зрителя на мысль, что с концом процесса окончена и война. Но тем яснее видно сегодня: война до сих пор не окончена.

Окончательное осуждение и всепрощение – история Нюрнбергского трибунала, осудившего зло без срока давности, и жизнь русского солдата, который пытается понять всех, – обречены в картине на вечный спор – и, похоже, не только в картине.

Подробнее читайте на metronews.ru ...