фото показано с : aif.ru

В российский прокат выходит «Война токов» — фильм о противостоянии двух изобретателей, каждый из которых был уверен, что прав именно он.

В конце XIX века между компаниями американских промышленников Томаса Эдисона и Джорджа Вестингауза развернулась война. Эдисон был на стороне постоянного тока — по его мнению, он был более безопасен для потребителей электроэнергии. Вестингаузен развивал системы переменного тока — таким способом электроэнергию можно было передавать на более далекие расстояния почти без потерь мощности. Война велась в прессе, перед различными комиссиями; Эдисон не брезговал и грязными трюками — например, демонстрировал журналистам убийство животных переменным током. Кроме того, именно в те годы был придуман электрический стул, в котором применялся переменный ток, и это было использовано Эдисоном для очернения конкурента. Но в войне всё равно победил Вестингауз — его системы были дешевле и практичней, а когда изобретатель Никола Тесла создал для его компании необходимые электромоторы, у Эдисона не осталось шансов. В настоящее время практически весь мир использует для бытовых и производственных нужд переменный ток, а системы Эдисона остались в очень немногих местах.Сейчас в российский прокат выходит фильм режиссера Альфонсо Гомеса-Рехона «Война токов», в котором воспроизведен этот эпизод эпохи великих открытий. Эдисона в картине играет Бенедикт Камбербэтч, Вестингауза — Майкл Шеннон, а Теслу — Николас Холт; помощника Эдисона и будущего магната Сэмюэля Инсулла сыграл Том Холланд (Человек-паук из марвеловских фильмов). Накануне российской премьеры «Войны токов» АиФ.ru поговорил с продюсером фильма Тимуром Бекмамбетовым об электричестве, изобретениях, современных «войнах токов» и о том, как изменилось американское кино после скандала с Харви Вайнштейном.Игорь Карев, АиФ.ru: Почему вы выбрали эту тему для фильма? Чем вас привлекло противостояние Эдисона и Вестингауза в далеком уже 19 веке?Тимур Бекмамбетов: Я родился в маленьком городе Гурьеве, у меня энергетиками были отец и брат, отец был директором местного ТЭЦ. И я помню, как ночью выезжал вместе с отцом на срочный вызов, как люди там бегали, пытались реанимировать остановившуюся турбину — это выглядело как военная операция. И еще одно воспоминание: у нас был толстый справочник Хютте, и мне его подкладывали на стул во время еды, потому что роста не хватало, чтоб дотянуться до тарелки (смеется). Поэтому сразу после школы я пошел учиться в Московский энергетический институт. Энергетика, правда, из меня не получилось — я увлекался театром и рисованием и пошел по этому пути.— Но тяга к электричеству осталась?— Осталась, это воспоминания о детстве. Думаю, до сих пор большинство из нас до конца не понимает, почему горят лампочки или почему ток движется по проводам. Это какой-то магический процесс. Как и история борьбы сторонников постоянного и переменного тока. И когда я прочитал сценарий фильма об этой борьбе, то немедленно его купил. — Мне кажется, что эта «война токов» больше американская тема — она происходила на территории США, а до нас дошли только результаты... — Никола Тесла был не американцем, а сербом, сыном православного священника, и сыграл одну из основных ролей в этой «войне». Так что это не столько американская, сколько общемировая история. И наша история тоже. Кроме того, эта история об ответственности за то, что мы изобретаем, и это очень актуально сегодня. Например, я сейчас занимаюсь технологией, которая позволяет копировать любые голоса, говорить любой текст, например, вашим собственным голосом. Такая технология предоставляет огромные возможности, но таит в себе и большие опасности. И «Война токов» как раз о поиске баланса между возможностями и опасностями, как остановиться в нужный момент, как преодолеть свои творческие амбиции.— Поначалу вы собирались сами снимать этот фильм. Почему отказались от этой идеи, оставшись лишь продюсером?— Мне сейчас интереснее придумывать новые технологии, чем снимать фильмы. Я всё-таки, наверное, вернулся в лоно своей семьи (смеется). За последние насколько лет я снял один фильм, но зато получил пять патентов — в том числе и по технологии «Вера Voice», о которой я вам уже рассказал. А во время работы над «Войной токов» мы изобрели новый язык кино — «скринлайф», в котором события фильма разворачиваются исключительно на экране — компьютера, телефона. И я так увлекся этим языком, что мне стало интереснее заниматься именно этим. Мы все проводим перед экранами значительную часть своего времени, мы общаемся, принимаем решения, признаемся в любви, обманываем или спасаем — онлайн. Но пока об это не было кино. Обычный фильм про это не снять, потому что вот сидит человек и смотрит в телефон, камере это неинтересно. А у героя в это время бурлит жизнь, он, например, с девушкой расстается или работу теряет. И мы стали первыми, кто смог найти язык, на котором об этой цифровой жизни можно рассказывать истории. — Конец XIX века подарил человечеству множество изобретений, которыми мы пользуемся до сих пор (массовое электричество лишь одно из них), и множество изобретателей, чьи имена до сих пор у всех на слуху. Что сейчас можно назвать «войной токов»?— Был фильм «Социальная сеть», который рассказывает примерно о том же. Но вообще сейчас людей, подобных Эдисону и Вестингаузу, стало на порядок больше, чем было в те годы, а тех, кто вовлечен в процесс создания инноваций, бесконечное количество. Просто сегодня большая часть изобретений делается в виртуальном мире. Вот наша технология «Вера Voice» — она же может противодействовать мошенникам, которые обманывают по телефону, или, например, пранкерам. И про это тоже можно снять фильм. Пожалуй, сегодня нет никого, подобного, например, Микеланджело, который был на редкость многосторонним человеком. Но Илон Маск или Сергей Брин — это современные Эдисоны. Они мыслят в больших масштабах.— Как сильно повлияла на то, каким получился фильм, ситуация с Харви Вайнштейном?— Фильм не был закончен, когда скандал разрушил студию Вайнштейна. Полтора года мы просто не понимали, где находятся права на «Войну токов», был риск того, что фильм выйдет незавершенным, но в итоге нам удалось добиться своего. Мы досняли недостающие сцены, актеры — в том числе и Бенедикт Камбербэтч — согласились вернуться на проект, чтобы закончить его.— Читал, что эту версию фильма сделал Мартин Скорсезе. Это так?— Скорсезе является ментором Альфонсо Гомеса-Рехона, он был его учителем. И нам очень помогло, что в контракте режиссера было записано: фильм нельзя выпустить, пока его не утвердит Скорсезе. Мы воспользовались этим пунктом и вынудили правообладателей дать нам возможность завершить фильм. Конечно, Скорсезе участвовал в процессе, давал советы по монтажу, но главная его роль в том, что он послужил гарантом свободы творчества. Альфонсо смог снять тот фильм, который хотел.— Была ли вероятность, что «Война токов» в прокат не выйдет?— Да, так собирались сделать какие-то промежуточные правообладатели. Но фильм уже был предварительно продан на многие территории, в том числе и в Россию — такой была схема работы компании Вайнштейна. Поэтому главным риском было распространение незаконченного материала. — А как вообще повлиял скандал с Вайнштейном на американское независимое кино?— Знаете, я думаю, что никак. Американское кино — это такой бурлящий котел, и когда освободилось место, которое занимала компания Вайнштейна, на него сразу же пришли другие люди, которые начали продюсировать фильмы талантливых режиссеров. И американское независимое кино никуда не исчезло, оно было до Вайнштейна и осталось после него. Скорее всего, уход Харви Вайнштейна из кино — это символ завершения эпохи. Понимаете, большее влияние на независимое кино оказало появление стриминговых платформ вроде Netflix. Это другая возможность доставки контента к зрителям, и у режиссеров и продюсеров отпала нужда биться за экраны и кинотеатры. И фактически распад империи Вайнштейна сыграл на руку этим платформам — они не только получили хороших постановщиков, но и те фестивальные призы, которые получают независимые фильмы, теперь идут в их копилку.

Подробнее читайте на aif.ru ...