фото показано с : vz.ru

Слободан Праляк войдет в историю не только самоубийством на заседании Гаагского трибунала. Но именно из-за этого поступка его теперь необходимо оправдать по одному из обвинений. И объяснить, почему этого человека нужно уважать.

Выслушав свой приговор на заседании Международного трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ) в Гааге 20 лет тюрьмы, хорватский генерал Слободан Праляк произнес: «Я не военный преступник! С презрением отвергаю ваш приговор!». После этого он выпил яд. Этот поступок потряс не только Балканы.

МТБЮ до сих пор хранит молчание, хотя и так понятно, что теперь он сосредоточится в основном на поиске тех, кто не обыскал карманы подсудимого. Официальное заявление на сайте трибунала состоит из нескольких описательных предложений, в последнем из которых выражаются соболезнования родственникам генерала Праляка.

Судьи МТБЮ считают свою миссию легитимной и «уравновешенной», совесть там ни у кого не болит. Тем более работа в трибунале прекрасный карьерный плацдарм для юристов из отдаленных стран. Когда бы еще мы узнали о главном судье Кармеле Агиусе с Мальты? А теперь на средиземноморском острове появилась новая знаменитость.

Разумеется, в первую очередь шок охватил Хорватию.

Президент Колинда Грабар-Китарович прервала визит в Исландию, премьер-министр Андрей Пленкович назвал приговор Праляку «несправедливым», а простой народ в Загребе выложил из свечей огромный крест и слово HEROJ.

Но где были все эти добрые католики, когда Хорватия заключала сделку с МТБЮ? Ее суть вкратце такова: мы вам сдаем шестерых из руководства боснийских хорватов, а вы в ответ не трогаете собственно хорватских генералов, дабы не дестабилизировать ситуацию в нашей стране, и освобождаете Анте Готовину.

Эта сделка не менее позорна, чем выдача сербами собственных героев в обмен на вступление в ЕС, которого так и не дождались.

Теоретически генерал еще мог выйти из тюрьмы и вернуться к жене и детям. Ему было 72 года. 13 лет из 20 присужденных ему трибуналом он уже отсидел, а здоровье имел отменное.

Но для его сознания все это было неприемлемо: генерал не понимал, за что его судят и почему он столько лет сидит в тюрьме (пусть даже при довольно щадящем режиме). Он, между прочим, сын офицера югославской разведки времен Тито, а не «природный» усташ. Его национализм был порождением ума и эмоций, а не исторической памяти и не религии, что подтвердил акт самоубийства.

Национальный театр военных действий

В 19911993 годах Слободан Праляк олицетворял собой хорошо известный на постсоветском пространстве слой творческой интеллигенции, с головой окунувшийся в национальные движения и, как следствие, в войну.

В сформированном и руководимом им отряде, державшем в 1991 году оборону в городке Сунья против сербов Краины, была сплошная загребская «образованщина» деятели искусства и интеллектуалы, последний раз видевшие автомат в лучшем случае во время обязательной службы в ЮНА.

Праляк отдал существенную часть своей жизни кино и театру, и его «театральный батальон» был собран по принципу профессионального клуба. Но каким-то образом они удержали город против хорошо вооруженной ЮНА (правда, не исключено, что сербы не сильно старались его захватить; Сунья так себе городишко).

Практически во всех странах и регионах, которые после 1991 года охватили межнациональные и гражданские войны, был подобный слой двигатель национализма.

Эти люди были лишены налета бытового бандитизма, привычного для подобных войн, а в хорватском случае «усташской романтики» (вся она «досталась» настоящим криминалам и эмигрантам, в первую очередь, потомкам усташских беженцев 1945 года из Австралии, Аргентины и Германии). Интеллектуалы были готовы жертвовать собой, бросаясь на передовую, и массово там гибли в силу того, что война не их дело.

К примеру, когда на абхазский фронт начали прибывать грузинские части, сформированные из тбилисской интеллигенции (в них записывались прямо на митингах на стадионе «Динамо» под народные песни и танцы), абхазы сокрушались: «Мы не хотим их убивать в таком количестве».

Помню «фотографию года»:

щуплый человек среднего возраста в старом костюме и очках прячется за дерево, неумело держа в руках автомат.

Это был «символ национально-освободительной борьбы».

В каждой стране, внутри каждой воюющей нации своим доходящим до фанатизма энтузиазмом они создавали нужный эмоциональный фон, без которого чудовищно жестокие войны оказались бы невозможны. Тем самым они разгоняли и подстегивали бойню.

В большинстве случаев они оказались не способны к компромиссам. А затем общество канонизировало их, чем не оставило таким людям, как Праляк, морального выбора.

Он был не просто генералом, он был иконой, почти святым и должен был поступать соответствующим образом. Это криминал вывернется, найдя способ спастись, а человек из этого социального слоя не посмеет. Роль должна быть доиграна до конца.

И мост тоже он развалил

Помимо «совместного умысла» и «попустительства», Праляка обвиняли в разрушении исторического моста в городе Мостар. Генерал свое участие в этом отрицал, и ему как-то веришь. Он пропускал колонны с гуманитарной помощью, отбивал мирное население у усташей и вряд ли бы стал ратовать за разрушение знаменитых исторических памятников даже по военной надобности.

Средневековый турецкий мост считался символом не только города Мостар, которому и дал название, а одной из важнейших достопримечательностей всех Балкан. Его подрыв засняли на видео, утвердив тем самым одним из символов боснийской войны. Уже после войны мост восстановили с привычным для Балкан пафосом, и это восстановление также объявили символом на сей раз окончания войны.

В такой обстановке у хорватских генералов и артиллеристов, оборонявших Мостар от мусульман, не было шансов избежать Гааги. Как и у сербских артиллеристов, по пьяни обстрелявших Дубровник.

За день до разрушения моста Праляк был отстранен от должности начальника штаба Хорватских сил обороны из-за личного конфликта с Младеном Нателичем по кличке Тута его антагонистом, врагом, полной противоположностью.

Сравнение двух этих личностей, как и их отношений с Гаагским трибуналом, по-своему показательно.

Нателич двадцатилетним парнем уехал из родного герцеговинского городка Широки Бриег в Германию, где работал в казино и приторговывал наркотиками. Когда это ему наскучило, он стал тройным агентом внутри хорватской диаспоры в ФРГ: одновременно работал на германскую БНД, югославскую разведку и КГБ Болгарии.

В начале 90-х годов он возвращается сперва в Хорватию, а затем в родной Широки Бриег уже как командир так называемого «Карательного батальона», состоявшего из хорватов-«добровольцев» со всего света из Британии, Швеции, Аргентины, Австралии, Парагвая, Франции, той же Германии.

Половина из них разыскивалась Интерполом, а пробы негде было ставить вообще на каждом первом. Они убивали, грабили, насиловали практически по всей Герцеговине.

Тута и его люди были фактически неприкасаемыми, поскольку он не просто регулярно выпивал с министром обороны Гойко Шушаком и генералом Иваном Андабаком, но и брался за операции особой политической важности и особой грязи.

Летом 1992 года президент Хорватии Франьо Туджман вместе с лидером боснийских хорватов Мате Бобаном и лидером боснийских сербов Радованом Караджичем договорились поделить Боснию и Герцеговину и совместными усилиями разбить бошняков.

9 мая 1992 года в небольшом городке Граз Караджич тайно встретился с Бобаном и советником Туджмана Маноличем. Там соглашение и зафиксировали.

Это понравилось не всем. Против выступил очень популярный среди боснийских хорватов генерал Блаж Кралевич австралийский эмигрант крайне правых взглядов и сторонник тотальной войны против сербов даже в союзе с мусульманами.

Это парадоксально, но внутри хорватов действительно был странный конфликт интересов: одна фракция хотела сперва перебить мусульман, а затем взяться за сербов, другая настаивала на обратной последовательности действий.

В начале августа Тута приказал своим подчиненным убить Кралевича. Считается, что приказ был подписан министром обороны Шушаком и санкционирован президентом Туджманом.

Но даже если и нет, приказ был исполнен: Кралевича и восемь человек его охраны расстреляли, когда они «не остановились на блокпосту». Двенадцать подчиненных Туты получили за это по пять тысяч немецких марок каждый. По меркам тогдашней Боснии огромные деньги.

Интеллигента Праляка уголовник Тута на дух не переносил. Почти весь 1993 год эти двое были вынуждены находиться в одном помещении штабе Хорватского войска в Мостаре, ненавидя друг друга. Но у уголовника и убийцы в таких конфликтах всегда «тыл шире». Тута победил, и Праляка отстранили от должности начальника штаба в разгар осады Мостара.

После войны Тута себе не изменил. В 1997 году он был арестован в Загребе за убийство военного полицейского и сел в хорватскую тюрьму, откуда был экстрадирован в Гаагу в 2000 году.

Там он получил те же самые 20 лет за военные преступления, и это тот редкий случай, когда приговор МТБЮ можно посчитать заслуженным. Отбывать наказание ему выпало в теплой Италии (сербов отправляют в Англию или Скандинавию), а в 2013-м он был выпущен на свободу по состоянию здоровья. Ныне жив и относительно здоров.

Последний нюанс

У таких людей, как Нателич Тута, инстинкт самосохранения перевешивает все остальные.

Он будет убивать, пока способен держать пистолет или нож, но до последнего будет цепляться за собственную жизнь. Национальная идея в его сознании, конечно, присутствует, но не доминирует, да и воспринимается в силу малообразованности своеобразно. Он готов давать показания, если это смягчит его участь, будет договариваться со всеми, кто решит ему что-то предложить. И выживет.

А вот его антагонист Праляк выжить не мог по определению. Можно по-разному относиться к тем идеям, которые он отстаивал, но отказать ему в искренности было нельзя и до самоубийства в Гааге. Тем более сейчас.

Генерал Праляк был симпатичен и как враг, и как личность. А такие персонажи, как Нателич Тута или, например, все руководство АОК поголовно, ничего, кроме омерзения и ненависти, не вызывают. Упырей можно найти и среди сербов, только это не наша работа.

А уж обороной Сараево в мусульманской армии и вовсе руководили сплошные уголовники. Не «дети улиц» молодая шпана, становившаяся героями на Кавказе и в Донбассе, а самые натуральные бандиты, обиравшие соотечественников. Такса за выход среднестатистической мусульманской семьи из окруженного Сараево 5 тысяч марок.

МТБЮ все эти нюансы не различает, да и Бог им судья. Этот трибунал уже прочно занял свое место в истории. Он пещера, где холодно, сыро и хохочут демоны.

А вот нормальным людям еще придется переосмыслить все социальные, этические и интеллектуальные нюансы событий первой половины 90-х годов на развалинах СССР и Югославии. Хотя бы для того, чтобы снова где-нибудь не оступиться.

В Донбассе, например.

Теги:

гражданская война, Гаагский трибунал, Босния и Герцеговина, Югославия

Подробнее читайте на vz.ru ...