2021-12-30 00:13 |
Режиссер Сергей Осипьян рассказал «АиФ» о своем фильме «Портрет незнакомца», о двоякости актерской природы, об иронии 1970-х и о том, почему продюсеры отказались бы от новой «Иронии судьбы» на стадии заявки.
1 января 2022 года в российский прокат выйдет фильм Сергея Осипьяна «Портрет незнакомца» — история о выдуманном СССР конца 1970-х с диссидентами, непризнанными актерами и недовольной творческой интеллигенцией. Главный герой картины — актер Олег (Юрий Буторин), который на радио озвучивает пьесу о героическом советском разведчике, который много лет живет в США. У него хороший и узнаваемый голос, но вот ролей в обычном кино ему не достается, в лицо прохожие не узнают. Однажды Олег случайно знакомится с писателем Николаевым (Кирилл Пирогов). Тот написал популярную книгу о войне и никак не может начать работать над следующей. Обстоятельства складываются так, что они вынуждены сотрудничать: это дает Олегу шанс вырваться из порочного круга, а Николаеву — придумать новый сюжет, который может воплотить в жизнь актер.Премьера «Портрета незнакомца» состоялась в основном конкурсе фестиваля «Кинотавр-2021»; картина, правда, осталась без призов. Сюжет ленты вдохновлен прозой советского писателя и востоковеда Бориса Вахтина, а в создании ленты принимали участие актеры театра «Мастерская Петра Фоменко. АиФ.ru поговорил с Сергеем Осипьяном о положительных и отрицательных героях, об иронии в прозе и кино 1970-х и о том, почему сейчас невозможно снять «Иронию судьбы».Игорь Карев, АиФ.ru: Ваш фильм представляют как трагикомедию. А какое у вас определение жанра этой картины?Сергей Осипьян: Знаете, жанр в наше время трудно определить, потому что сама работа с жанром является творческим методом. Наверное, трагикомедия — это самое максимально широкое определение, которое ни к чему не обязывает. Это и трагедия, и комедия одновременно, а также всё, что располагается между ними: мелодрама, триллер или даже фильм ужасов, да. Поэтому я, честно говоря, не возражаю против этого определения — разве что, может быть, поменял бы местами комедию и трагедию, потому что движение нарратива в нашей истории идет так, что масса комедийных эпизодов сплетаются в довольно трагедийную историю.— Олег — вообще положительный герой или отрицательный?— Знаете, это для меня вопрос, на который я не могу дать однозначного ответа. Я, конечно, пытался понять, положительный он или отрицательный, и не пришел ни к какому конкретному выводу, потому что он работает актером. Мне кажется, в этой двоякости и заключается сущность актерской природы: он может сыграть ту роль, которую ему предложили. Если обстоятельства предлагают ему положительную роль, то он и сам будет положительным, а если отрицательную, то отрицательным. К тому же Олег — актер в квадрате, речевой актер, актер на радио. Он лишь бархатный голос из радиоприемника, который каждый наделяет своими чертами, и не только характером, но и лицом. Это максимально ускользающая персона.— Получается, он ждет, что ему предложат сыграть, но сам не может создать нужных обстоятельств?— В этом и разница между двумя главными героями. Актер — не может, а писатель является полным его антиподом. Он всегда создает или провоцирует эти обстоятельства, исторгает их из себя. Писатель живет в совершенно другом мире, внутри себя, ему плевать, что происходит снаружи, а актер целиком ориентирован на внешний успех, на внешнее признание. И, признаюсь, мне было интересно столкнуть двух столь разных людей: суперпустого и суперполного.— Напоминает утрированный миф про Фауста и Мефистофеля...— Да, это действительно похоже. И наш писатель, и, конечно же, Мефистофель, супернаполненные, но в то же время ужасно безжалостны. У них мало эмпатии, они какие-то грандиозные эгоисты. А вот актер, который и экстраверт, и игрушка обстоятельств, — невероятно обаятельный и симпатичный человек. С ним легко, весело, приятно общаться, он классный и добрый. А вот сказать такое про писателя я не могу. Он очень интересный человек, но добрый ли он? Нет, наверное, нет.— Вы упоминаете, что сняли фильм по мотивам прозы писателя Бориса Вахтина. Почему так расплывчато?— Потому что мы не взяли из его произведений какую-то конкретную сюжетную линию. Тут скорее подойдет английский термин «inspired», «вдохновлено» Вахтиным. Мы взяли у него многие характеры, диалоги, ситуации, даже имена героев позаимствовали. Но добавили и много документальных историй. И могу сказать, что практически всё, что мы показали, происходило в реальной жизни. Мы хотели показать историю поколений, и у многих персонажей есть прототипы. Например, итальянский режиссер с русской женой — это, разумеется, Тонино Гуэрра и его прекрасная жена Лора. А есть и собирательный образ режиссеров 1970-х: Никиты Михалкова, Владимира Бортко, Николая Бурляева и так далее.— Все, кто был на слуху в то время...— Да-да. Все популярные герои, про которых много смешного — и не только смешного — известно. Наверное, у нас был ещё один источник вдохновения. Василий Аксенов, причем не конкретное его произведение, а общий взгляд на происходящее: веселый, задорный, когда за придуманным прототипом, которых он называл придуманными странными именами, можно легко было угадать реального человека.— Любопытно, что недавний сериал по роману Аксенова «Таинственная страсть» получился достаточно серьезным и, наверное, даже грустным... То есть этот прием работает только на бумаге?— Вы знаете, это не вопрос, а, наверное, утверждение, под которым я подпишусь. Но мне кажется, что это особенность прозы именно конкретной литературной эпохи, 1970-х годов. Например, экранизации Довлатова тоже невероятно печальные, исполненные какого-то трагизма, хотя сам он был остроумнейший человек со сплошным сарказмом. — Может быть, это наложил отпечаток Солженицын, в работах которого была как раз звериная серьезность?— Нет, Солженицын — это представитель более раннего времени, не 1970-х. Солженицын — фронтовик, как, кстати, и наш герой-писатель. Это военное поколение, которое очень отличалось от всех последующих, потому что в них была такая грандиозная и травма, и закалка, их трудно было чем-то напугать после того, что они увидели за годы войны. Это такой жизненный опыт, который уже ни с чем не сравнить, видимо, никогда. А поколение 1970-х — послевоенное, и люди этого поколения были сосредоточены на себе. Те же Довлатов и Аксенов всё проводят через себя: «я пришел», «она мне сказала», «тут я подумал». И для кино это очень сложный материал, в кино нельзя только один характер сделать, а остальных превратить в отражения на периферии сознания.— Но именно в 1970-х был снят чуть ли не весь «золотой фонд» советского кинематографа — вот этими людьми, которые вроде бы сосредоточены на себе. «Ирония судьбы», «Служебный роман» — у Брагинского и Рязанова получилось сохранить иронию на экране.— Понимаете, у драматургии, слава богу, другой инструментарий: драматурги вынуждены писать диалоги и работать с более сложным драматургическим материалом. Поэтому им удалось передать дух времени. Но я уверен, что сейчас никто не смог бы снять «Иронию судьбы»: продюсеры отказали бы ещё на этапе заявки истории о человеке, который напился в бане и оказался в Петербурге. — Но ведь был снят сиквел-ремейк «Иронии...», и его неплохо приняли...— Сиквелы — да. Но они появляются на уже освоенной почве, а не в виде оригинального сценария.— На ваш взгляд, почему интерес к 1970-м и в целом к советскому времени не пропадает? Снимаются сериалы и фильмы, документальные и художественные, берутся сюжеты оттуда.— Мне кажется, это потому, что это невероятно герметичная, очень замкнутая и классная конструкция, с которой уже легко работать: все уже выбрали свои позиции и выработали своё отношение. Кроме того, в это время был очень интересный и узнаваемый стиль с визуальной точки зрения.
Подробнее читайте на aif.ru ...