фото показано с : vz.ru

Ничего хорошего нас в Ленинграде не ждало. Комната наша оказалась занята, на нормальную работу маме не устроиться, да и голодно. В школе, где я училась, были в основном приезжие, блокадниц только две.

И все девочки из нашего класса считали нас ниже себя, рассказала газете ВЗГЛЯД Нина Павлова, вспоминая годы после блокады, годовщину снятия которой отмечают 27 января. Блокадники, разбросанные временем и обстоятельствами по миру, доживают свой век не только в Северной столице. Многие, разъехавшись когда-то по СССР, оказались за границей. Корреспондент газеты ВЗГЛЯД встретилась с Ниной Ивановной Павловой, которая на протяжении десяти лет возглавляла Таллинское общество жителей блокадного Ленинграда.

Смех сквозь слезы

Нина Павлова: Я помню то время так, как будто все происходило вчера. Всякое было, причем, как ни странно, не только страшное. Сейчас это даже трудно представить, но случалось, что и смеялись.

Расскажу один случай. В первую блокадную осень отец сделал у себя на заводе печку-буржуйку, привез домой, установил. А трубу вывел в дымоход большой мы называли ее стационарной печи, которую вообще никто никогда не топил для нее надо было слишком много дров.

Был октябрь, холодно уже, мы начали подбрасывать в свою буржуйку щепки, отогрелись, разомлели и заснули. . .

ВЗГЛЯД: А щепки откуда? Мебель разбирали?

Н. П. : Нет, мебель не трогали. Я вам расскажу про щепки отдельно. . .

Так вот, заснули. А среди ночи мама проснулась, смотрит из дымохода вылетают искры, представляете? Мама закричала: «Горим! Горим!» Соседка побежала вызывать пожарных. . . Пожарная часть была в соседнем доме. Пришли три мужика. А воды же не было, пришлось им вырубать тлеющие доски из стен и потолка. Вырубят, сбросят на пол и ногами затаптывают. В общем, с пожаром справились, но на потолке осталось отверстие с полметра диаметром. Не сквозное, но было видно дранку. А над нами чердак. . . Так и жили.

ВЗГЛЯД: Ой, боюсь, Нина Ивановна, это не очень смешной случай.

Н. П. : Подождите, я ведь не дорассказала! В один из дней мы с мамой были дома, а брат где-то промышлял. Вдруг грохот, пыль, грязь, ничего не видно, только слышим, как катится таз. А когда стало можно что-то рассмотреть, глядим потолок, где была дыра, обвалился, и у нас на полу лежит соседка, которую все почему-то звали Нецелихой. Мы сразу поняли, что она промышляла на чердаке, наступила на коварное место и провалилась. Мы с мамой так смеялись! А Нецелиха в слезы. Подумала, что попала в западню и ее хотят зарезать. Голосит, умоляет пощадить. Еле-еле объяснили ей, что произошло. Но зато потом долго еще смеялись. . .

ВЗГЛЯД: История скорее трагикомическая, но вы сказали и про брата, и про соседку, что они «промышляли». Что это значит?

Н. П. : Во время блокады все и дети, и взрослые, кто мог ходить все время что-то искали. Залезали в помойки, в заброшенные дома, рылись в земле вдруг попадутся какие-нибудь корешки или даже картофелина. Пытались добыть что-то на пожарищах, на развалинах. Вот это и называлось тогда словом «промышлять».

(фото: из личного архива)

ВЗГЛЯД: Часто удавалось добыть что-нибудь съедобное?

Н. П. : Не только съедобное. Однажды зимой 41-го мой брат случайно обнаружил склад дощечек, из которых сколачивали ящики для снарядов. Склад, конечно, охранялся, но Валентину удалось сколько-то притащить домой, и мы топили ими свою буржуйку. Дощечки, конечно, быстро закончились, и он мне говорит: «Пошли, поможешь!» Мне, конечно, было страшно, но делать нечего. . .

ВЗГЛЯД: Сколько вам было лет?

Н. П. : Мне девять, брату одиннадцать. Взяли санки, пошли. А чтобы попасть на этот склад, надо было идти по льду Черной речки. Добыли мы дощечки и обратно. А берег крутой, нам наш воз никак не поднять. И тут видим наверху мужчина. Посмотрел на нас, говорит: «Давайте, ребята, помогу».

ВЗГЛЯД: Все-таки мир не без добрых людей. . .

Н. П. : Вы дальше послушайте. Вытащил он наши санки с дощечками и пошел, а мы так на льду и остались. Плакали, кричали ему, чтобы отдал наши санки, но куда там. . .

В общем, перетерпели мы ту страшную зиму и, может быть, выжили бы. Но когда узнали, что всем, кто уезжает в эвакуацию, на Финляндском вокзале выдают по целой буханке хлеба, начали с братом приставать к маме: «Давай уедем!» Вот так, оголодавшие, завшивевшие, в цинге и оказались из-за буханки в эшелоне, уходившем в Новосибирск.

ВЗГЛЯД: Вернулись сразу после войны?

Н. П. : Да. Только ничего хорошего нас в Ленинграде не ждало. Комната наша оказалась занята, на нормальную работу маме не устроиться, да и голодно продукты-то еще долго были по карточкам. Но это бы еще ладно. В школе, где я училась, были в основном приезжие, блокадниц только две я и моя подруга. И все девочки из нашего класса считали нас ниже себя. Сколько раз мы слышали, как они перешептываются, что в Ленинграде в блокаду все ели людей. И мне казалось, я не стопроцентный человек, меня даже замуж никто не возьмет. Потому-то и вышла за первого, кто позвал. Выскочила, уехала с ним в Эстонию. На новом месте было хорошо отъелась, сменила фамилию, никто не знал, что я блокадница, и не задавал неудобных вопросов. . .

Дензнаки судьбы

Судя по тому, как привычно рассказывает Нина Ивановна о тех днях, можно не сомневаться делать это ей приходится нередко. При Таллинском обществе жителей блокадного Ленинграда уже несколько лет существует группа так называемых потомков молодых людей, которым небезразличны судьбы стариков. Ребята, причем не только из тех, кого привычно называют сегодня русскоязычными, помогают ветеранам и блокадникам, а параллельно записывают на диски их рассказы о войне собирают бриллиантовый фонд людской памяти. Дисков набралось уже почти три сотни. Правда, ни один музей, куда «потомки» предлагали свою коллекцию совершенно безвозмездно, взять диски не согласился. Так и лежат они в особом шкафу, ждут своего звездного часа. . .

Н. П. : Кстати, ведь ни один из нас много лет не говорил о том, что мы из блокады, продолжает Нина Ивановна после короткого перерыва в разговоре. Не то чтобы это было запрещено, просто как-то не принято. Только в 1990-х, когда российское правительство официально объявило, что, оказывается, существуют такие люди жители блокадного Ленинграда нам тоже выдали удостоверения и начали проявлять внимание.

ВЗГЛЯД: Но ведь Эстония тогда уже объявила независимость и вас, наверное, тоже причислили к «оккупантам»?

Н. П. : Блокадников нет. Нас считают пострадавшими, поэтому относятся к нам достаточно лояльно. Даже выделяют деньги на проекты, которые подпадают под понятие «интеграция в эстонское общество».

ВЗГЛЯД: Какие, например?

Н. П. : Ну, допустим, мы за счет муниципалитетов объехали всю страну, останавливались в приличных отелях, питались в неплохих кафе, возлагали цветы к памятникам.

ВЗГЛЯД: Это, конечно, хорошо, но российские блокадники получают от государства неплохие пенсии. В Эстонии такого, наверное, нет?

Н. П. : Эстония нам, конечно, ничего не доплачивает. Но с 2005 года по указу президента России нашим блокадникам начали выдавать ДЕМО дополнительное ежемесячное материальное обеспечение в размере 500 рублей. Правда, тоже не всем.

Те, кто сменил советский паспорт на эстонский или получил серый, на российскую матпомощь претендовать не могли.

ВЗГЛЯД: Серый паспорт это документ тех, кто признал себя человеком без гражданства?

Н. П. : Да. И мы Таллинское блокадное общество начали писать во все возможные инстанции. Отправили несколько десятков писем, но добились-таки своего. В 2015-м президент России издал указ, по которому ДЕМО начали получать и эти блокадники тоже.

ВЗГЛЯД: Вы говорите, 500 рублей? По нынешнему курсу меньше 10 евро. А в таллинских магазинах буханка хлеба стоит евро. . .

Н. П. : Не так уж и много, вы правы. Но мы можем оформить инвалидность и получать от России как бы вторую пенсию, причем она иногда доходит до 9000 рублей. Правда, сделать это очень сложно. Надо пройти несколько медкомиссий в разных клиниках.

ВЗГЛЯД: Даже те старики, кто не может выходить из дому, должны ездить на эти медкомиссии, чтобы их обследовали?

Н. П. : Я вам скажу: пройти обследование еще полдела. Когда все закончено, тебе выписывают документ на эстонском языке, его нужно перевести на русский. А переводчики в медицине, как правило, не разбираются. И в результате из двухсот с лишним таллинских блокадников только 60 сумели получить добро от Пенсионного фонда России. Остальным приходится жить на 300400 евро.

ВЗГЛЯД: Но ведь с учетом эстонских цен на коммуналку это практически нищета. . .

Н. П. : Поэтому мы стараемся им помогать чем можем. Я обращалась в петербургский комитет по внешним связям, в комитет по здравоохранению, и должна сказать, мне нигде не отказывали. Один из примеров нам прислали оборудование почти на полмиллиона рублей костыли, трости, ходунки, тонометры. Перевозило все это через границу посольство, а мы, получив такое богатство, начали выдавать нуждающимся.

ВЗГЛЯД: Всем хватило?

Н. П. : Почти. И вдруг мне снова звонят из Питера: «Вам не нужны еще коляски?» Разве я могла отказаться?!

Но и это еще не все. Российское посольство оплачивает нам подписку на газеты, оказывает материальную помощь, выдает бесплатные путевки в санаторий и даже компенсирует часть расходов на похороны.

В общем, жить как-то можно. . . Правда, с каждым днем нас становится все меньше и меньше. И вы знаете, что меня печалит больше всего? Когда не станет последнего из нас, люди вообще перестанут вспоминать о войне.

ВЗГЛЯД: Почему? Из-за того, что сегодня на Западе пытаются переписать историю?

Н. П. : Я скажу проще: никто не любит помнить трагедии. . .

Теги:

ветераны, Эстония, Великая Отечественная война, история России, история СССР, памятные даты, Россия и Эстония, блокада Ленинграда

Подробнее читайте на vz.ru ...