Эта история – часть проекта «Храмоделы

Эта история – часть проекта «Храмоделы», над которым работала команда журналистов-фрилансеров из разных регионов России. Проект рассказывает о людях, которые тратят свободное время и деньги на восстановление разрушенных православных храмов. Одни, как жители села Воскресенского в Пермском крае, занимаются церковью на малой родине. Другие, как москвичи, приезжающие в Нюнегу Архангельской области, выбрали объекты за сотни километров от дома. Для одних важна вера, другие ценят архитектуру, третьи любят экстрим и путешествия с друзьями. Но все они год за годом не оставляют свое занятие.

— Церковь посередине Крохина была. Это моя родина.

Ангелина Рыстакова стоит рядом с руинами церкви Рождества Христова, 60 лет вырастающими прямо из воды в истоке реки Шексны, на водном пути из Белого озера в Шекснинское водохранилище.

— Я здесь родилась и уехала из Крохина только в 19 лет. Все лето мы ходили на танцы, танцевали под гармошку и от гармониста отгоняли комаров березовым веником. С 1953 года и каждое лето так проводили. Еще один «пятачок» был у самого озера, где люди жили, и на берегу озера были дома.

Ангелина Рыстакова и Галина Коварда – бывшие жительницы Крохина до затопления. Фото Евгении Жулановой

Последние 12 лет способные таскать тяжести и работать в архивах волонтеры сражаются против забвения этого места. Ангелина вместе с другой бывшей жительницей этого места Галиной Ковардой привезла снующим с лопатами и тачками волонтерам ягодный пирог.

Ангелина Ивановна жестами показывает, где были центральная площадь и берег, в какой стороне находилась танцевальная площадка и куда местная молодежь ходила гулять. Все эти места сейчас находятся под водой или заросли кустарником. И если бы не церковь, больше ничего не напоминало бы о том, что здесь жило более 500 человек.

Двух женщин, которые помнят живое Крохино, в это место пригласила москвичка Анор Тукаева, директор благотворительного фонда «Центр возрождения культурного наследия „Крохино“». Она и подняла с илистого дна на поверхность всю историю села, привлекла внимание людей, средства и волонтеров, чтобы у этого места снова появился смысл существовать.

Место не пусто

Чтобы попасть в Крохино, волонтеру нужно добраться до ближайшего города Белозерска, из него на машине до паромной переправы на пути в поселок Липин Бор. От Вологды, куда можно попасть самолетом или поездом, до Белозерска чуть больше 180 км. От Череповца – другого крупного транспортного узла – 116. Подобраться по суше к Крохину, затопленному при создании Шекснинского водохранилища в 1961 году, не получится. Около паромной переправы волонтеры пересаживаются в маленькую моторную лодку.

— Вы в Крохино едете? — Мужчина в камуфлированной спецовке и резиновых сапогах встречает и без долгих предисловий приглашает на борт. — Залезайте.

На крохинской переправе. Фото Евгении Жулановой

Крохино находится на другом берегу Шексны. Во время переправы октябрьский ветер бросает дождь и холодные речные брызги в лицо одетым в дождевики волонтерам. По приезде все скидываются на еду и бензин — фонд «Крохино» не обеспечивает эти расходы волонтерам, но людской поток сюда от этого не спадает. Многие возвращаются и потом ездят на храмовый остров постоянно.

За 12 лет работы волонтеры заметно изменили местность. Церковь Рождества Христова не имеет купола, обвалились и две стены, обрамляющие ее алтарную часть. Но она больше не стоит прямо в воде и, как надеются волонтеры, больше не разрушается из-за воздействия волн и льда. Вокруг храма появилась дамба с песчаной насыпью. Недалеко на берегу Шексны расположена архитектурная инсталляция «КРОХИНО» — символ того, что место больше не пустует и является чем-то большим, чем просто болото и кусты посреди вологодских далей.

Церковь в Крохине

Волонтеры укрепляют берег

Церковь в Крохине

Моторная лодка причаливает к мосткам, перекинутым между берегом и дамбой, возведенной вокруг церкви. Волонтеры выскакивают из лодки и идут смотреть, что изменилось с их последнего приезда, искать знакомых и положить вещи в бытовку. Многие приехали сюда не в первый раз.

Атмосфера в Крохине напоминает полевую археологическую экспедицию, которую зачем-то решили продлить до конца октября. В лагере находится около 15 человек. Некоторые бросают лопатами песок, другие носят доски, кто-то готовит обед. Недостроенная деревянная дорожка ведет от мостков в центр лагеря, где находится обеденная зона. Чуть дальше — деревянная терраса с бытовками вокруг нее. Волонтеры бросают в одной из бытовок свои вещи и укладывают туристические коврики и спальные мешки на двухъярусных деревянных настилах. Спустя 15 минут после прибытия они уже приступают к работам.

«Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили»

Первые поселения на месте Крохина появились еще в IX веке. Здесь стоял древний город Белоозеро. В 1352 году он вымер от чумы и возродился в 17 км к западу, на берегу озера Белого. Теперь он называется Белозерск.

Но жизнь у истока Шексны не прекратилась. В 1426 году впервые упоминается деревня Крохинская, которая была сначала боярской, а затем была передана Ферапонтову монастырю.

В XVIII веке деревня разрослась до посада и получила городские права. Шексна, вытекающая из озера Белого и впадающая в Волгу, соединяла северные территории с Центральной Россией, поэтому жители Крохина преуспели в лоцманском деле. Только они умели провести по мелкому, но бурному Белому озеру лодки с товаром.

Развитие города прекратилось в 1846 году с появлением Белозерского канала – части Мариинского водного пути в обход истока Шексны и озера. Посад постепенно превратился в село Крохино — такое же, как и тысячи других сел старой России. В селе жило меньше 1 тыс. человек, и оно просуществовало до 1961 года. Убил село транспортный речной путь с Севера в Центральную Россию, который долгие века давал ему жизнь: после заполнения Шекснинского водохранилища уровень воды в реке поднялся на 5 м. Крохино оказалось в зоне затопления.

Ангелина Рыстакова уехала из Крохина в последние дни его жизни. Ей тогда было 19 лет.

— Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили. Мы даже не знали, кто куда уехал: кто на север, кто в Череповец, кто к своим родственникам. Для жителей это была большая боль, — говорит она.

Переезд был стремительным. Селяне успели только упаковать пожитки. Крепкие жилые дома разбирались и собирались заново на новых местах, ветхие — сжигались, а их владельцы взамен получали скромные компенсации. Каменные строения также разобрали, оставили только церковь, в которой разместили маяк зоны затопления. Десятилетиями вода подтачивала церковь с большим куполом и высокой колокольней. Самые заметные разрушения произошли уже в постсоветское время. После 2008 года храм не досчитался северо-западной стены, а незадолго до этого рухнул купол. Частично сохранились трапезная и паперть храма, часть четверика (основного здания) и колокольня. А от остальных построек почти не осталось следа. Можно найти лишь фундаменты некоторых кирпичных зданий.

Анор. Фото Евгении Жулановой

Церковь-призрак и привлекла внимание Анор Тукаевой.

— Я знала, что на севере Вологодской области есть церковь, которая стоит посреди воды, и мне захотелось туда съездить. Уже в 2008 году храм в Крохине был сильно разрушен. Когда я здесь побывала, поняла, что скоро ее не станет и что это последний в России сохранившийся после затоплений храм, — вспоминает Анор Тукаева. — Есть память, которая очень быстро стирается. Проблема забвения и того, что в нашей стране в принципе не принято сохранять наследие и заниматься сохранением памяти как таковой, в Крохине была очень наглядной.

Партизаны

На севере Вологодской области не очень много хороших дорог. Из-за этого окраины, богатые на исторические артефакты и красивую таежную природу с реками и озерами, популярны в первую очередь у туристов-энтузиастов. Если бы транспортная доступность Крохина и других подобных мест была выше, то и внимание общественности и государства, возможно, было бы как к стоящей на пути Золотого кольца колокольне в Калязине на Угличском водохранилище на востоке Тверской области.

— Очень любят сравнивать этот храм с колокольней в Калязине. Там активисты закричали, что она может упасть, в 1980-х годах. Если бы они тогда не приняли срочных мер, то она бы уже упала. Но там вовремя соорудили земляную дамбу и спасли, — говорит Анатолий Афанасьев, один из первых крохинских волонтеров, который помнит, как выглядел храм до появления вокруг него дамбы. — Это мы и хотели сделать с 2009 года. Анор думала, что придет, расскажет всем и все побегут помогать. Работы по консервации не стоят прямо больших денег.

Государство помогать, впрочем, не спешило. В 2010 году, когда появился фонд «Крохино», церковь Рождества Христова как материальный объект по бумагам отсутствовала — никому не нужная развалина без статуса и хозяина. И тогда Анор с волонтерами приехала спасать храм своими силами.

Волонтеры укрепляют берег у церкви в Крохине. Фото Евгении Жулановой

— В 2011 году мы начали кидать вокруг храма кирпичную крошку, которую брали в завалах, но ее практически сразу размывало водой. Позже мы изобрели более оптимальную конструкцию дамбы: в самом низу, под водой, был насыпан крупный кирпич, затем укладывались ряды полипропиленовых мешков, наполненных мелким боем и кирпичной крошкой, затем все это скрывалось сеткой-рабицей и закреплялось металлическими штырями. Сверху все это заливалось густым бетонным раствором. К 2016 году мы закольцевали рукотворную дамбу. Наши работы, по сути, остановили разрушение храма. Последнее, что было разрушено, — это купол, он рухнул из-за штормового ветра в 2013 году. С 2016 года храмовый остров был, по сути, зафиксирован. Возможно, хватило бы и нашей рукотворной дамбы, но была проблема — она разрушалась из-за волн, ее приходилось восстанавливать и расширять. Это был в некотором смысле сизифов труд, поэтому параллельно разрабатывался проект инженерного берегоукрепления. Мы занялись им пару лет назад, — вспоминает Анатолий Афанасьев.

— По большому счету, первые годы мы работали в статусе партизан. В 2013 году вышел судебный запрет на доступ к объекту в связи с его аварийностью. Чтобы неповадно было, а вдруг что случится. Дело в том, что храма де-юре не существовало. С момента затопления это была вода. И чтобы он опять появился на картах как объект недвижимости, понадобилось 10 лет, — говорит Анор Тукаева.

На кадастровый учет руины поставили только в 2019 году. Ни один муниципалитет не хотел бы взять на баланс то, что может разрушиться в любой момент. И все же государство признало наличие еще одной руинированной церкви. В 2020 году фонд «Крохино» получил здание полуразрушенного храма в пользование.

Судебный запрет просуществовал несколько лет, но «партизанская» работа не прекращалась. Вокруг маленькой насыпной дамбы к концу 10-х годов удалось построить постоянную, от которой на запад отходит деревянный пирс на сваях.

Илья. Фото Евгении Жулановой

— Все приходится доставлять по воде. Иногда помогают местные речники, привозят длинномерные и тяжелые грузы. Остальное уже мы сами. В 2021 году нам привезли более 70 кубометров дерева, и все это таскали вручную, — говорит Илья Матвиенко, муж Анор. Он привозит волонтеров на моторной лодке, работает вместе со всеми и следит, чтобы лагерь «крохинцев» работал как единый механизм.

В 2020 году на берегу появились бытовки. Период, когда можно работать в Крохине, увеличился на пару месяцев. До этого волонтеры жили в палатках, поэтому сворачивать лагерь на зиму приходилось с первыми сентябрьскими холодами.

В последнее время ценность сохранения памяти и наследия, кажется, стали понимать и местные жители. Им это сложнее дается. В провинции главные задачи человека — найти работу и деньги на пропитание, защитить от нищеты свою семью, отмечает Анор. Мысли о собственных корнях отодвигаются на второй план, поэтому местным было сложно представить, что какие-то москвичи приехали сюда по своей воле и не из корыстных побуждений.

— Мы пробовали показывать кино, привозили спектакль, выставки — это все не работает и не приносит никакого выхлопа, — говорит Анор.

— Местных можно понять: они живут в депрессивной среде десятилетиями. Вокруг них безысходность, они с ней примирились и свыклись, она стала для них второй кожей. Будет ли во всем этом место наследию?

Но стена недоверия все-таки рухнула. В 2021 году к волонтерам присоединились жители Вологды. Иногда в лагерь приходили и местные, белозерские.

— Местные стали спрашивать, чем можно помочь. До этого было другое отношение: какие-то москвичи приехали. Думали, что золото Синеуса ищут или что Анор хочет стать депутатом, — вспоминает Илья Матвиенко.

Церковь в Крохине. Фото Евгении Жулановой

На месте полуразрушенной церкви и несуществующего села должны появиться музей и парк под открытым небом, где основной экспонат нельзя потрогать. Ведь этот экспонат – память жизни, из которой вышли многие жители России и которую ломали под натиском индустриализации и пятилеток советского времени. На иллюстрациях проекта храм остается в том же виде, в котором он дожил до наших дней, но колокольня будет отреставрирована вместе со шпилем. Это концепция храма-маяка, привлекающего внимание к себе и к историческому наследию.

Родные руины

Анор Тукаева не всегда занималась темой сохранения наследия. 12 лет назад она работала в консалтинге и считалась перспективным экономистом. После просмотра документального фильма о преобразовании природы человеком и создании сети водохранилищ в СССР она решила поездить по местам, которые раньше были городами, а теперь оказались под водой.

— Затопление — история, которая коснулась 35 регионов только в России. Россия — лидер по затоплению исторических территорий. Равнинные ГЭС — то, что привело к самым большим утратам, — говорит она.

По объему запасов воды Шекснинское водохранилище крупнее Угличского на Волге, на дне которого оказалась значительная часть исторического Калязина. А по площади — больше, чем Белое озеро, из которого вытекает Шексна. Сюда Анор приехала туристкой, а уехала человеком, пораженным тяжестью и масштабами народной трагедии вынужденного переселения и потери всего: от земли, родных домов и могил предков до разъехавшихся по разным городам и весям друзей. У людей не осталось ни одной вещи, которая бы напоминала о счастливом детстве и юности, из тех, что нельзя положить в дорожную котомку. Она почувствовала, что не сможет остаться в стороне.

Анор. Фото Евгении Жулановой

Создав фонд, Анор думала, что сможет быстро наладить работу по консервации храма, но споткнулась о российскую бюрократическую реальность, которую пришлось взламывать несколько лет. Инстанции неохотно вели разговоры о затоплениях в советское время, будто на эту тему наложено табу.

— Мало кто способен говорить о том, что в истории нашей страны было что-то плохое. Уже и тему репрессий пытаются замалчивать. И здесь тоже не очень часто вспоминают историю, связанную с затоплением территорий. Если говорить об экономической составляющей, людям приходилось перевозить целые дома на новые, неустроенные места вдали от водоема и реки. Понятно, почему многим не очень-то хочется вспоминать об этом переселении, — объясняет Илья.

Вид на затопленную часть Крохина. Фото Евгении Жулановой

Так продолжалось до 2013 года, когда Анор решила бросить работу в консалтинге и полностью переключилась на работу в фонде. В это время в самом разгаре были работы над первой версией рукотворной дамбы, остановившей размывание храмового острова.

— Есть глобальная проблема безразличия, непонимания проблемы сохранения наследия. Другая — локальная, она везде в России. Это касается не того, как люди относятся к наследию, а того, как они в принципе живут. С одной стороны, не хватает работы, а с другой — не найти людей на работу за деньги. Причем эту работу нельзя назвать тяжелой, но люди не очень-то хотят трудиться, они просто хотят получать деньги. Плюс тут мы не поощряем пьянство, и это отсекает часть людей, которые живут в глубинке, — продолжает Анор.

Волонтеры гуляют по Крохину. Фото Евгении Жулановой

Со стороны горстка волонтеров выглядит как странные, говорящие на чужом для многих языке люди, которые занимаются непонятным делом. На месте старого села нельзя построить новое и вернуть бывших жителей с потомками. Но Крохино Анор воспринимает как символ, часть культурного кода. В названии фонда есть слово «возрождение», но гораздо чаще она сама и приезжающие волонтеры используют в своей речи слова «память» и «наследие».

— Пока сохраняется здание крохинского храма, за него можно зацепиться взглядом и задать себе вопросы: почему оно тут стоит, что тут было раньше, узнавать историю древнего села, если это тебя зацепит, — и узнать очень многое не только об этом месте, но и о стране, — уверена Анор.

— Глобально — хочется изменить отношение к наследию, к руинам. Руины — это то, чего будет в нашей стране становиться все больше и больше в ближайшие 5–10 лет, причем в геометрической прогрессии. Запас прочности у зданий, которые были оставлены сами себе, на растерзание континентального климата, практически исчерпан, а они были брошены 60–70 лет назад. Они простояли долгие годы без окон и без дверей и потому начали стремительно рушиться. Нас учили весь XX век не помнить, не сохранять, не передавать. А теперь нужно пытаться менять отношение к руинам и своему наследию. Нужно всю эту «мясорубку» крутить обратно. А это долгий и сложный процесс, он не делается в одночасье, — говорит Анор Тукаева.

«Люди делают великое — как в стороне-то остаться?»

Часов в 14 все волонтеры собираются в центре лагеря, чтобы пообедать, и работа на острове затихает. Рядом с высоким столом и небольшой печкой есть приспособления для хранения посуды и сушки одежды. На еду скинулись, закупили продукты и определили ответственного за кухню. На этот раз им оказалась студентка-искусствовед Анна Шпакова. После обеда она собрала посуду и понесла ее мыть на мостки:

— В августе был год, как я впервые сюда приехала. Я как-то решила провести отпуск в Ферапонтове монастыре, посмотреть на фрески Дионисия. И пока искала, что можно изучить в окрестностях, наткнулась на упоминание храма-маяка в Крохине. Приехала посмотреть и осталась тут помогать. Так исторически сложилось, что я занимаюсь тут готовкой еды. История, как я утопила тут кучу ложек, стала частью местного фольклора.

Анна Шпакова несет воду из озера. Фото Евгении Жулановой

История Крохина интересует Анну с точки зрения науки, поэтому девушка успела поработать и над литературным и художественным документом современной эпохи Крохина — календарем «Сказки Крохинских болот», основанным на рассказах бывших местных жителей и самих волонтеров. Но бытом и физической работой она занимается, как и все от волонтера-новичка до руководителя проекта Анор.

— Люди делают великое — как в стороне-то оставаться? Потому что нужно. Тут предполагаются пафосные речи, но я не могу это выразить лозунгами, — говорит Анна. — Без памяти того, чем жили наши предки, чем они дышали, что они любили, что строили, во что верили, мы мало что из себя представляем. Без памяти не воспитывается душа, наверное.

В последнее время люди стали приезжать не только из крупных городов, но и из Вологодской области. Для местных жителей история сохранения церкви более понятна, чем нематериальное наследие. «Люди спасают церковь от разрушения, и мы приехали помочь», — говорит волонтер из Вологды Сергей Шелль, который занимается строительством хозяйственных объектов.

Волонтеры за ужином

Волонтеры за ужином

Волонтеры перед сном

 — Я бы не сказал, что это поиск смысла жизни. Просто инициативные люди объединяются, чтобы заниматься общим делом. К тому же переключаешь внимание, что-то новое для себя открываешь. Я здесь в первый раз, и всегда интересно побывать в таких исторических местах, — делится впечатлениями Сергей. — У нас в Вологодской области в принципе много разных проектов. В частности, в селе Устье Усть-Кубинского района тоже есть храм на острове. Туда приезжают добровольцы, которые сохранили колокольню и оставшиеся руины и теперь восстанавливают монастырские постройки.

Отличие ситуации на острове на Кубенском озере в том, что там теперь находится возрожденный Спасо-Каменный монастырь, который в 2019 году официально поддержала Вологодская митрополия. В это же время работа над храмом в Крохине ведется без участия Русской православной церкви и долгое время не замечалась государством.

— С одной стороны — корни, скрепы, но в этом оказывается много поверхностного. Вместо того чтобы пробуждать в людях любовь к земле и своему краю, в людях культивируется отстраненная гордость. Люди не хотят сохранять, они привыкли жить по советским канонам. По сути, что делал советский человек? Преобразовывал природу по своему усмотрению, сносил старое и устраивал на его месте пепелище. Все это антинаследие и антикультура — в лихачевском понимании культуры [Дмитрий Лихачёв (1906–1999) — советский и российский филолог, искусствовед и культуролог, одна из самых авторитетных фигур отечественной культурологии XX века]. Если культуры нет, человек становится просто еще одной формой жизни. И тут есть за что бороться, — утверждает Анор.

— Бывает всякое, человек слаб, — отвечает Анор на вопрос, не хотелось ли все бросить. Но всерьез она такую возможность для себя не рассматривает: если уж браться за дело, то идти до конца. Тем более когда в идею поверили и другие люди.

Крохино. Фото Евгении Жулановой

— У каждого есть своя картина ценностей. Каждый мерит через свой фильтр, в котором может и не быть твоих ценностей. Очевидно, что у приезжающих сюда волонтеров эти ценности совпадают. Но кто-то другой просканировал нас и подумал: ну такого ведь не может быть, чтобы ради какой-то руины человек тратил столько сил или денег. История про наследие и корни такого человека пока что не интересует. Но созидательное движение в глубинке начнется рано или поздно, я верю в это.

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...