2018-8-17 08:45 |
К чему мы ближе? Что там впереди? Иосиф Бродский, "Остановка в пустыне" 21. 8. 91 – день краха путча, 21. 8. 68 – день краха Пражской весны. Казалось бы, первая дата вызывала энтузиазм, вторая грусть.
Но история сложная штука: сейчас кажется, что первая дата – победа, ставшая поражением, а вторая дата – символ восстановления исторической справедливости.
Роль событий 21 августа 1968 года в истории свободной мысли России сравнима с ролью доклада Никиты Хрущева на партийном съезде 1956 года. Если доклад и, более широко, атмосфера в СССР после марта 1953 года дали старт сомнениям в непогрешимости советской власти, в правдивости сталинского изложения истории страны, стали началом пересмотра основополагающих принципов советского государства, то август 1968 года для многих людей означал крах надежд на то, что советская власть способна эволюционировать в демократическом направлении и отказаться от балласта хотя бы некоторых своих догм и претензий. Ввод танков в Чехословакию и разгром Пражской весны, то есть запрет попыток реформировать самостоятельно свою власть в своей стране, убедительно это проиллюстрировали.
Набиравший силу во второй половине 1960-х брежневский застой к этому времени уже покончил с вольностями интеллигенции, с "подписанством", прошла череда процессов над "инакомыслящими", партийная точка зрения на культ личности была окончательно выработана. С другой стороны, начала выходить "Хроника текущих событий" – прямой вызов лжи власти; самиздат и тамиздат набрали популярность в кругу свободомыслящих людей; появились первые тексты Андрея Сахарова; интеллектуальный андеграунд расцветал. Пражская весна казалась слабым отблеском надежд на то, что советские порядки и "развитой социализм" допускают возможность появления "человеческих лиц". Но оказалось – нет, не допускают.
Обращу внимание на не очень заметное в советские годы, а теперь и полностью забытое обстоятельство: вспышкам сопротивления в Центральной Европе советскому диктату (будь то 17 июня 1953-го в Берлине, волнения в Познани, революция в Венгрии 1956 года, Пражская весна) предшествовали хоть и несравнимые по масштабу, но исключительно резонансные в идейном отношении события в Советском Союзе. Они касались открытых заявлений, а иногда и действий, идущих вразрез с политикой власти. В свою очередь, они были связаны с какими-то либерально выглядящими поступками власти, но это как раз не столь важно.
О волнениях в лагерях в 1953 году стало довольно широко известно. В 1954–56 годах появились первые самиздатские материалы. Известно, что в кружке Петёфи перед самой венгерской революцией обсуждалась реакция нашей интеллигенции на доклад Хрущева и сам этот доклад. А в клубах интеллигенции в Праге, как пишет об этом Александр Солженицын, шли дискуссии, инспирированные его знаменитым письмом Четвертому съезду советских писателей (1967 год) о цензуре и другими материалами из Москвы. Кстати, на мой взгляд, это письмо было вершиной общественной деятельности Александра Исаевича, которая в конце концов незадолго до его кончины свелась к миру с идейными наследниками тех, для кого цензура была столпом жизни и работы.
Эта незаметная извне связь достойна подробного изучения. Разумеется, ее роль нельзя преувеличивать, для сопротивления советском диктату в странах-протекторатах было множество реальных причин поважнее, чем влияние протестов внутри метрополии. Скажем, эпоха "Солидарности" уже не нуждалась ни в каких намеках, но к этому времени о диссидентской и правозащитной деятельности в Польше стало известно по эту сторону "железного занавеса". И как символ – выступление 25 августа 1968 года на Красной площади восьмерых смельчаков с лозунгом "За нашу и вашу свободу!" было не просто демонстрацией против вторжения танков в Прагу, но и жестом: "И у нас те же проблемы".
Наивность тогдашних либералов состояла в непонимании того, что подавления революции в Венгрии в 1956-м и вторжения в Чехословакию в 1968-м не могло не быть
Обсуждая эти темы в 1970-е годы с моим другом, пришли к такому выводу: судьба свободы в России будет отличаться от судеб свободы в странах "Восточного блока" тем, что такого пусть слабого и далекого намека извне, из зоны, где притеснения еще сильнее и потому намеки обходятся дороже, получить будет не от кого, и мы должны обходиться без намеков. Понятно, что реальным и конкретным противником свободы в странах-протекторатах был СССР, а не свои собственные чиновники, не имеющие существенной внутренней поддержки и влияния. Поэтому сопротивлению и движению за демократизацию общества можно было не без оснований придать смысл борьбы с другой страной за собственную независимость. У России такой возможности не будет.
21 августа 1968 года я встретил в Усть-Нарве, куда мы приехали с трехнедельной дочкой. В этом чудном месте летом всегда собиралось немало московских и ленинградских интеллигентов. Шум радиоприемников "Спидола" на пляже был обертоном того времени. Естественно, какие-то надежды, поддержка происходящего в Чехословакии были темами дискуссий. Конечно, разговор о социализме с "человеческим лицом" после всего, что происходило и произошло в нашей собственной стране, мог разве лишь смешить. Но казалось, есть шанс. И можно представить себе, какой шок вызвало сообщение "О вводе армий стран Варшавского договора" – так было оформлено вторжение. Оно казалось верхом вероломства (термин, закрепленный советской пропагандой за нападением 22 июня 1941 года). Помню, что я в возбуждении громогласно предсказывал, что правительство (Политбюро), совершившее это преступление, просуществует не более года…
Наивность тогдашних либералов состояла в непонимании того, что подавления революции в Венгрии в 1956-м и вторжения в Чехословакию в 1968-м не могло не быть: Хрущев, Брежнев, Андропов и их окружение прекрасно понимали, что безнаказанное допущение таких "вольностей" было бы смертельным для их идеологии, их режима, да и для них самих.
* * * *
Конечно, признаться в истинных причинах действий Политбюро в 1968 году было невозможно, простым людям отправлялся грубый пропагандистский штамп, работавший и 50 лет назад, и сейчас, состоящий в бесстыдном заявлении: "Не войди мы в Прагу (не присоедини мы Крым), на следующий же день туда войдут войска НАТО (или войска США)". Поразительно: люди в 1968 году верили в этот трюк тогда, как и сейчас. Ни разу мы не услышали из уст власти осуждения "интернациональной помощи" образца 1956 и 1968 годов. После 2014 года стало ясно, что такого осуждения быть не может, а может быть одобрение.
Эта и другие многочисленные пропагандистские маскировки устойчивы во времени. Сейчас, когда я слушаю речи российских политиков, мне кажется, что мы все еще живем при развитом социализме. Но это же позволяет увидеть, через годы и события, поразительную связь происходившего, скажем, в 1956-м и 1968-м с тем, что было в 2008-м или 2014-м. В роли стран Центральной Европы теперь выступают новые субъекты. Ясно, что бывшие советские республики – это не "Восточный блок", но судьба некоторых из них (а может, и всех) отчасти напоминает судьбу прежних сателлитов.
Одно из отличий состоит в том, что (за исключением Прибалтики) у бывших братских республик не было демократического опыта досоветских лет, а десятилетия советского конформизма сделали их неотличимыми от остальной страны. Но оказалось, что несмотря на это у населения по крайней мере некоторых из этих стран есть собственный взгляд на то, что уместно, а что нет, и выражено это мнение с достаточной ясностью. Такие взгляды могут не нравиться кремлевской верхушке, как не нравилась ее предшественникам Пражская весна. Украинские события 2014 года показывают: окружение Путина не может допустить, чтобы в Киеве был свергнут установленный Кремлем постсоветский порядок. Это – все та же боязнь потерять власть, что и у советских вождей. Вопрос не только о кардинальном, но и сколько-нибудь принципиальном изменении режима для них никогда не являлся дискуссионным. Дети хрущевской оттепели Горбачев, Ельцин, Александр Яковлев – исключения из правил. Допущенные ими вольности вели от одной "геополитической катастрофы" к другой, и пришлось почти 15 лет исправлять положение, чтобы навсегда вернуться к испытанным ленинским правилам…
Долгие десятилетия Россия будет вызывать отторжение в Киеве – возможно, отторжение более сильное, чем в Праге и Будапеште
Главной карой, назначенной современным российским политбюро Украине за ее непокорность, стал даже не захват Крыма, а поджигание кровопролитной войны на востоке страны. Есть одно важное обстоятельство, пожалуй, ярче проявившееся в 2014-м, чем в 1968-м. Явное или нарочито плохо замаскированное вторжение войск одной страны в другую (не оказавшую сопротивления или оказавшую его с опозданием) всегда выглядит как унижение. Что бы ни говорил агрессор, никакие невнятные объяснения не отменяют максимы: нападение сильного на слабого есть унижение слабого. Попытка истолковать это унижение как национальное парадоксальным образом иногда бывает выгодна обеим сторонам. Однако следует четко понимать, что в конфликте 2014 года (как и в 1956-м и 1968-м) со стороны Кремля нет никакой прямой национальной составляющей, но есть лишь то самое желание заставить соседнюю страну вытянуться в струнку, чтобы и думать не сметь о НАТО, о Европе. Все остальные быстро меняющиеся объяснения (фашизм, "Новороссия", "правый сектор") рассчитаны на слабоумных.
Война стала кровавым спором между обветшавшим постсоветским миром и страной, старающейся вырваться из этого мира в мир современный, каким бы он ни был. В нынешней внешней политике России есть громко артикулируемая нота: заставить мир слушать Москву. Что же слушать? Видимо, идеалом является ялтинский сговор 1945 года; он давно уже перестал рассматриваться как преступный проект Сталина, позволивший ему перехитрить союзников и постепенно установить диктат над Восточной и Центральной Европой. Не стесняясь этой, неприличной сегодня, аналогии, Кремль, видимо, хочет договоренностей с Западом – "Ялта-2", в которой, наверно, фальшивые образования вроде самопровозглашенных ДНР и ЛНР станут аналогами послевоенных "народных демократий" или войдут в состав Украины как российские анклавы. В комментариях эти предложения не нуждаются.
Но самое страшное следствие событий последних лет состоит в том, что на долгие десятилетия Россия будет вызывать отторжение в Киеве – возможно, отторжение более сильное, чем в Праге и Будапеште. Был ли этот чудовищный эффект учтен в планах президента?
* * * *
Я пишу эти строки в той же Нарва-Йыэсуу, которая уже больше четверти века как опять стала эстонской. Тех, кто 50 лет назад сокрушался о произошедшем в Праге, здесь, конечно, уже не встретишь. Новое и даже среднее поколение ни в России, ни в Чехии, да наверное, и везде, как показывают интервью "Свободы", плохо понимают, что там происходило. В прессе много попыток замутить и заболтать простые и очевидные причины происходившего, а один политолог, перечисляя разные ужасные августовские события, вообще забыл об августе 1968-го или не счел нужным упоминать о нем. Хуже, что и вопросы, которые ставились в интервью, сводились к безграмотному и некорректному вопросу "Было ли преступлением вторжение?".
* * * *
Что же изменилось за 50 лет, к чему мы ближе, как спрашивал Бродский? Первые годы после 1991-го мы с друзьями отмечали 21 августа как день победы над ГКЧП и будто бы как начало новой эры. Но очень скоро стало ясно, что, хотя события августа 1991-го и крах советской власти в исторической перспективе – исключительно важное событие, локально эта победа оказалась ложной, и никаких оснований для надежд для страны, как стало понятно, она не дала. Совершенно ясно это стало чуть позже, в 2000 году, когда тогдашний президент страны под аплодисменты всей страны (и, наверное, покойного Юрия Андропова) привел в Кремль за руку нового кандидата, ставшего затем несменяемым президентом. Среди многих восстановленных им советских традиций (посущественнее, чем гимн) – отношение к "ближнему зарубежью", такое же, как отношение советского Политбюро к странам "Варшавского пакта": всякое непослушание карается.
Отчасти поэтому годовщина 21. 8. 91 незаметным образом приобрела грустный оттенок и стала (скорее незаслуженно) ассоциироваться не с победой демократических сил, а наоборот, с вертикальной реставрацией власти, вернувшей нас далеко назад. Будем надеяться, что это не окончательный приговор. А дату 21. 8. 68, наоборот, хочется упоминать: ведь она в итоге утвердила приговор истории советским властителям, покрывшим себя позором. Есть ли сомнения, что то же самое рано или поздно случится с авторами украинской авантюры 2014 года?
Анатолий Вершик – математик
Высказанные в рубрике "Блоги".
Подробнее читайте на svoboda.org ...
