2019-6-9 07:36 |
Главная задача информационно-аналитического сайта "Сибирь. Реалии", регионального проекта Радио Свобода, – честный, сбалансированный, непредвзятый, точный рассказ о ежедневной жизни важнейших территорий Российской Федерации, восполнение дефицита информации о Сибири, анализ социально-экономических процессов, протекающих в этом богатом, вроде бы давно освоенном, но во многом все еще неизвестном в европейской части страны крае.
Самые интересные репортажи и комментарии "Сибирь. Реалий" читайте на страницах сайта Радио Свобода.
Почти двадцать лет я наблюдал из своего окна за исчезновением старого города. Это было в Томске, который однажды пригодился французскому поэту Гийому Аполлинеру в качестве символа края земли:
Поезд донес до метельного Томска
вести с полей Шампани
– написал поэт в военном стихотворении 1917 года, желая подчеркнуть, что даже отмороженные гипербореи из мест отдалённых узнали о победе на Западном фронте.
В этом городе время идёт не так, как в других городах. Иногда оно совсем не идёт, зависает, но, даже тронувшись с места, никуда не спешит. Наиболее внимательные путешественники отмечали, что стрелки часов здесь крутятся медленнее, чем обычно, поэтому город хорошо сохранился, хотя и плохо выглядит. Но это из-за панельного домостроения. Оно пришло внезапно, словно эскадра колонизаторов в туземный порт. На фоне девятиэтажных новостроек бревенчатые домики выглядят убогими лодочками аборигенов.
Мы почти не общались – пассажиры девятиэтажек и туземцы из "памятников деревянного зодчества". Двухсотлетние старцы, вросшие в землю по самые окна, уныло скребли ставнями тротуары. Бывшие купеческие хоромы с деревянными драконами и жар-птицами на крышах кренились вправо и влево, иногда под таким острым углом, что хотелось зайти внутрь и спросить жильцов, как они там обходятся без альпинистского снаряжения?
С четвертого этажа, из окна моей комнаты, улица казалась пьяной и оттого живой. Только шедевры панельного домостроя стояли ровно, под прямым углом, как пионеры на митинге. Деревянные старожилы, помнившие каторгу и ссылку, выделывали коленца какого-то не очень приличного танца. Архитектура – это ведь застывшая музыка. И кто сказал, что обязательно классическая? Томские деревяшки явно плясали камаринскую.
Особенно летом, когда за кривыми заборами, в огородах, заросших крапивой, кто-нибудь до глубокой ночи терзал баян. Музыканты, одетые по-домашнему – кепка, беломорина, татуировки на голом торсе, – никого не стеснялись. Они ещё не успели привыкнуть к девятиэтажной стене, нависающей над их личным пространством. Из своего окна я наблюдал эти домашние концерты на свежем воздухе, которые чаще всего были прелюдией к пьяной драке. И тогда бледная северная ночь взрывалась экзистенциальной матерщиной.
С давних времен мордобой являлся излюбленной формой досуга томских обывателей. Ссыльные журналисты позапрошлого века (других не было) в красках описывали на страницах губернских газет, как по воскресеньям, вернувшись из церкви, сходятся в кулачном бою, стенка на стенку, жители соседних улиц. Месят друг друга кулаками час-другой, до полного удовольствия, а потом расходятся, усталые, но довольные.
Примерно так же дело обстояло в 1981 году, когда мы поселились в новой квартире, выходящей окнами на старый город. С одним отличием: перед дракой народ уже не посещал церковь.
Пока наш дом оставался в этом районе единственным флагманом цивилизации, уцелевшие при советской власти городские храмы были передо мной как на ладони. Справа, у реки, пузатая, в византийском стиле, действующая церковь, вокруг которой на Пасху милиция выставляла оцепление, чтобы сдерживать толпу, рвущуюся поглазеть на полночный крестный ход. Эту вредную народную привычку советская власть так и не смогла истребить.
Немного дальше белели руины монастыря, где когда-то сидел в заточении Ганнибал. Тот самый арап Петра Великого, отправленный в Сибирь после смерти своего покровителя. Согласно легенде, Абрам Петрович ухитрился незаметно выйти за пределы монастырских стен и самовольно покинул город. Звучит как анекдот про чернокожих американских парашютистов на Украине. Африканец, незаметно путешествующий по Сибири в XVIII веке. Конечно! А как же ещё?
Другая легенда сообщала, что на монастырском кладбище похоронен император Александр I, который "жил в дороге, умер в Таганроге", а на самом деле ушел, тоже незаметно, и отправился бродить по России под именем Фёдор, пока не занесло его в Сибирь, где проницательный купец Хромов разглядел в облике бродяги царские черты.
Одинаковые девятиэтажки вырастали перед моим окном, как гробы, заслоняя небо и землю
А ещё из моего окна был виден Воскресенский холм с костёлом, построенным ссыльными поляками, которые населили Томск после двух восстаний в XIX веке. Поляков было много, несколько тысяч, среди них инженеры, агрономы, врачи, учителя. Странная у них была карма – сначала немного пострелять в русских солдат, а потом всю оставшуюся жизнь лечить русских, учить их детей математике и французскому языку, заниматься рискованным земледелием в суровом климате Сибири. На свои деньги польская община выстроила костёл. После революции и коллективизации, когда советская власть окончательно убедилась в том, что Бога нет и всё позволено, для костела нашли хозяйственное применение: здесь было устроено овощехранилище. Католикам еще повезло, в бывшей мечети открыли цех ликеро-водочного завода. Попыхивающая сизым дымом труба "ликерки" особенно хорошо смотрелась на фоне закатного неба.
Да, забыл сказать, что окно комнаты выходило на запад, поэтому разные виды заката были предметом моей особой гордости. Весной я приглашал гостей полюбоваться видами. Особенно девушек. Словно продюсер светового шоу, я обращал их внимание на переходы грозно-алого в пастельно-сиреневый или философски фиолетовый. Романтическое настроение возникало само собой. Даже стихи были не нужны. Зачем стихи, когда есть такой закат?
А потом – баста, карапузики, кончились танцы! – панельное домостроение двинулось вперед. Одинаковые девятиэтажки вырастали перед моим окном, как гробы. Они заслонили небо и землю. Старый город исчез, словно его никогда и не было. Ни заката, ни купеческих теремов… Это произошло в ходе выполнения последнего пятилетнего плана, словно бы уходящая советская власть торопилась напоследок нагадить, заполняя городское пространство пародиями на Корбюзье, у которого, по словам Бродского, было то общее с Люфтваффе, что оба поработали сполна над изменением облика Европы… Впрочем, Томск не Европа.
Однажды мы сидели на балконе с другим великим поэтом, отцом сибирского панка, Егором Летовым. Он приехал ко мне в гости с приятелем из новосибирского Академгородка, Сашей Кувшиновым, известным акционистом, который любил играть на горящих пианино. Мы беседовали об одномерном человеке и невозможности прекрасного. "Вот, полюбуйтесь, – сказал я, указывая на панельную китайскую стену напротив, заменившую мне вид из окна. – Раньше я смотрел вниз и чувствовал себя путешественником во времени, а теперь какая-то пошлятина, "Ирония судьбы".
– "Машина времени" тоже попса, – ответил Летов. – А вид из окна – нормальный. У меня в Омске точь-в-точь такой же. Ничего страшного, даже наоборот, ты знаешь наверняка, что хуже уже не будет. Подумай о том, что со стороны твоя девятиэтажка ничем не отличается от остальных. Вот она, победа коммунизма!
– И всё идет по плану?
– Конечно. По-другому в нашей стране и быть не может.
В его словах звучала глубокая мудрость. Но я был, наверное, слишком сентиментален для такой суровой философии и не смог привыкнуть к исчезновению моего любимого вида из окна. Поэтому через некоторое время покинул Томск.
Андрей Филимонов – писатель и журналист
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с позицией редакции.
Подробнее читайте на svoboda.org ...
