фото показано с : aif.ru

«Жуликов, которые украли миллионы при строительстве космодрома «Восточный», судят очень мягко. За подобные преступления во времена строительства БАМа­ наказывали более жёст­ко», – убеждена федеральный судья в отставке Алла ­Тертышная.

«Жуликов, которые украли миллионы при строительстве космодрома «Восточный», судят очень мягко. За подобные преступления во времена строительства БАМа­ наказывали более жёст­ко», – убеждена федеральный судья в отставке Алла ­Тертышная.Она – единственная из женщин в судейском сообществе Приамурья, которая выносила смертные приговоры. Отмену смертной казни считает большой ошибкой. Говорит, что это решение приняли те, кто не видел фотографий растерзанных детских тел. По завету деда– Сколько вы вынесли смерт­ных приговоров? – спрашиваю я Аллу Тертышную, судью в отставке Амурского областного суда.– Это кощунственный вопрос! Я не считала, – без паузы отвечает Алла Семёновна.За свой первый расстрельный вердикт она заплатила сердечным приступом. В 1983 г. на олимпе советской власти стоял Юрий Андропов, время было жёсткое и часто беском­промиссное. На станции Ерофей Павлович с особой жес­токостью убили человека. – Я до сих пор помню фамилию жертвы – Ёжиков. Очень хороший был человек. Он ночью случайно встретился с прес­тупником, который нёс на плечах узел ворованных со склада вещей. Убийца его просто искромсал ножом, нанёс ­более 40 ранений.Суд проходил в поселковом клубе при переаншлаге. «Судья никогда ещё не выносила выс­шую меру наказания, так что обойдётся и в этот раз», – успокаивала адвокат родственников убийцы.– Изучив все детали и обстоятельства уголовного дела, мы с народными заседателями пришли к единому мнению: выс­шая мера наказания, – вспоминает Алла Семёновна.Когда она огласила вердикт, первой на неё накинулась адвокат убийцы, затем окружила толпа его обозлённых родственников. Начали закидывать камнями. Их было три женщины: судья, секретарь и прокурор. В поезд живыми заскочили чудом. В вагоне у Аллы Семёновны разыгрался сердечный приступ. Её долго откачивали врачи на узловой станции ­Сковородино.– Сегодня у меня полное серд­це стентов, это всё «благодаря» работе, – замечает судья в отставке. И, помолчав, добавляет: «Если бы всё можно отмотать назад, я бы снова вынесла такое же решение».Обострённое чувство социальной справедливости у неё с самого раннего детства. В графе «место рождения» записано страшное: «спецпоселение». Её молодых родителей выслали из Белоруссии на Дальний Восток как «кулацких элементов». Половина семьи умерла ещё в «телячьих» вагонах товарняка по дороге в ссылку. Трупы никто не хоронил. Обливаясь слезами, их просто сбрасывали на станциях – в надежде, что кто-то похоронит. – Мы жили в глухой тайге, в 100 км от станции Сиваки, под надзором коменданта. Цинга была страшная, но не голодали. Отец тайком в тайге распахал поле и, рискуя жизнью, выращивал пшеницу и картош­ку. Благодаря этому выжили, – вспоминает Алла Семёновна.Однажды её дед впроброс сказанул: мол, «Ворошилов не полководец... » Тут же донесли, и «тройка» осудила его на 9 лет лагерей. Он отсидел 8. Когда пришёл домой, больной и бессильный, плакал: «Ладно я, но там такие умнейшие люди сидели. Профессора и академики!» В тот же вечер дед сказал ей: «Вырастешь – обязательно стань прокурором и сделай всё, чтобы в мире было как можно меньше зла и ­несправедливости».Она выросла. Доросла до второго секретаря райкома комсомола. А в 23 поступила на юрфак Дальневосточного университета. Криминальная изнанка БАМаПервым местом работы молодого судьи стал отдалённый Селемджинский район.– Моего предшественника убили. Там обитало много освободившихся предателей Родины и пособников фашистов, которые, отсидев сроки, боялись ехать в родные места. Поэтому обстановка в районе была сложная, – вспоминает Алла Семёновна.Она судила честно и по всей строгости советского закона. Ей звонили и глухо рычали в трубку: «С тобой будет то же самое, что с твоим предшественником».– Обошлось! – односложно отвечает она на мой немой ­вопрос.30 лет Алла Тертышная работала судьёй Амурского област­ного суда. В зону её профессиональной ответственности входили районы строительства Байкало-Амурской магистрали. Криминальную изнанку той большой стройки она помнит по сей день.– Сначала было много махровой уголовщины – убийства, грабежи, изнасилования. Потом начались хищения в особо крупных размерах. Судили строго, в советском Уголовном кодексе ответственность по стать­е за хищение в особо крупных размерах начиналась с 7 лет лишения свободы, – говорит Алла ­Тертышная.Особо крупный размер в социалистическом понимании – от 10 тыс. руб.– Пока построили космо­дром «Восточный», бездну денег украли. Считаю, что наказания за эти преступления давали слишком мягкие. Несоизмеримые с масштабом общественного зла, – замечает она. «Какие взятки?! Боже сохрани!»Однажды Алла Семёновна билась за судьбу двух подростков, которых на 4 года осудили за пацанячью драку.– Мальчишки хорошие были! Ну молодость, пацаны помахали руками, без всяких увечий обошлось. Мне на их родителей было больно смотреть. Посоветовала отцу одного из них ехать на личный приём в Верховный суд СССР. Что вы думаете, запросили дело в Моск­ву и несправедливое решение отменили, – говорит Алла Семёновна.Благодарный родитель решился на признательность.– Зашёл ко мне в кабинет, достаёт из дипломата две палки сырокопчёной колбасы: «Возьмите, вы такую никогда не пробовали... » Я его выгнала из кабинета! Какие взятки?! Боже сохрани! Я всегда боялась провокаций по этому поводу, – машет она рукой.Сегодня многие из нас забыли слово «спекуляция». А при советской власти за перепродажу легко можно было угодить в тюрьму. Тертышная вспоминает, как отбивала от неволи инвалида, человека с тяжёлой формой туберкулёза. Он осмелился перепродавать дефицитную водку. Тогда она отпускалась в магазинах по талонам и была синонимом твёрдой валюты. – Мужчина продавал водку в общественном туалете Благовещенска, он жил этим. У него пенсия была мизерная. А его хотели посадить! – досадливо вздыхает Алла Семёновна.Она уже 15 лет в почётной отставке, а про её неподкупность в Приамурье до сих пор ходят легенды.– Это всё моральная закалка моего спецпоселения! Я ребёнком видела слишком много несправедливости и до сих пор не выношу её на дух. Много врагов нажила себе из-за этого, в том числе и в профессиональном сообществе. Но по-другому не могу, – замечает она.Алла Семёновна до сих пор помнит номер машины, которая чудом её не сбила поздним вечером, когда она вышла из здания суда. В тот день Тертышная отправила в места не столь отдалённые сына одного из милицейских начальников Приамурья. – Он был самый настоящий преступник. Наглый, циничный, привыкший, что ему всё сходило с рук, – вспоминает она.Машина тогда промахнулась всего на несколько ­сантиметров... В советское время практиковались выездные заседания суда. На них, как на спектакли, приходило множество народа.– Судили в тесных «красных уголках». Никаких клеток для преступников не было. Конвоиры – мальчишки-солдатики, к которым обвиняемые были пристёгнуты наручниками. Вот и всё!Она не может забыть процесс, когда от подробностей изнасилования и убийства 8-летней девочки солдат-конвоир упал в обморок.– Там мозги ребёнка по стене стекали – эти фотографии по сей день перед глазами стоят. Зачитываю детали в приговоре – смотрю, а конвойный по стенке поехал. Белый как смерть... Она горячо убеждает: смертную казнь нужно вернуть! – Её отменили те, кто не видел тел растерзанных детей... Сегодня хоть 10 человек убей, преступнику всё равно сохранят жизнь. Его будут кормить, лечить и содержать в человеческих условиях. А он, скорее всего, уверует в Бога и ещё будет писать жалобы с цитатами из Библии, – мудро подмечает Алла Семёновна.Несмотря на суровую профессию и груз ответственно­сти, который несла десятки лет, судья Тертышная не потеряла позитивного настроя и оптимизма. Она говорит с чуть сдержанной улыбкой: «Счастье жизни – в самой жизни».

Подробнее читайте на aif.ru ...