Пока Всемирная организация здравоохранения бьет тревогу: пандемия фейковых новостей распространяется по планете быстрее, чем коронавирус, медиаэксперты вступили в бой с ложью. Они учат медиаграмотности, объясняют, как вычислить фейк, потому что видят – ложные новости влияют на психику. И противостоят этому, защищая правду.

Несколько раз я делала перепосты непроверенных новостей, забавных в своей нелепости. Ставила их, не задумываясь, что распространяю фейки, куда важнее повеселить читателей. Конечно, я много раз встречала сознательную ложь или серьезные ошибки в изложении информации. А последнее время проверять приходится любую фактуру даже в научных исследованиях: даты, изложение событий, их интерпретацию – ошибки встречаются как минимум от небрежности.

Но никогда, ни разу я не задумывалась, что даже самая смешная новость может быть вредной. О постправде, фейках, их градации, распознавании и борьбе с ложью мы говорим с журналистом, заведующей кафедрой теории и практики медиакоммуникаций Институте общественных наук в Российской академии народного хозяйства и государственной службы (ИОН РАНХиГС), методистом проекта "The Earth is Flat: как читать медиа?", соавтором телеграм-канала "Православие и зомби" Ксенией Лученко.

- Давай мы предварим основную тему двумя вопросами. Во-первых, ты много лет писала на религиозные темы. В дальнейшем сфера твоих интересов расширилась. Но как, почему ты стала работать в сфере разоблачения фейков, изучать их?

- Сложно сказать, почему. Так жизнь сложилась. Не было предложений работать журналистом "в поле" за хорошую зарплату. Можно было писать за гонорары (как я сейчас делаю), но с какого-то времени это перестает быть основной работой. Журналистская карьера так устроена: либо ты устраиваешься спецкорреспондентом в Би-би-си, в "Медузу" или куда-то еще и пашешь там 24 часа в сутки, себе не принадлежа (хотя я очень люблю заниматься журналистикой, этот образ жизни я не могла себе позволить), либо становишься редактором, менеджером.

А я пошла в медиаобразование. Тем более, что я никогда этого окончательно не бросала, у меня же защищена кандидатская диссертация. Мой однокурсник Илья Жегулев сделал мне интересное предложение заняться администрированием программы по журналистке в ИОН РАНХиГС. Потом Илья поехал работать корреспондентом Reuters на Украине, а я стала завкафедрой.

Параллельно в 2018 году меня пригласили в Гёте-институт в проект "Земля плоская. Как читать медиа?", направленный на развитие медиаграмотности в регионах. Вообще развитием и введением медиаграмотности в образовательные программы занимаются профессионалы изнутри системы образования. Самые крупные институции – кафедра медиаобразования в Московском педагогическом государственном университете, которой руководит Ирина Жилавская и Центр цифровых культур и медиаграмотности в ВШЭ под руководством Анны Качкаевой.

У нас с Гёте-институтом дополнительные программы, внеурочные. Причем тренинг для подростков был изначально встроен в программу проекта, а тренинг для школьных учителей (который мне особенно дорог) возник из запроса снизу. На воркшопы для школьников к нам каждый раз просились учителя: "А можно мы посидим? Мы детей привели, а нам тоже интересно". Но поскольку это совершенно непродуктивно: дети при учителях и дети без учителей с нашими тренерами – совершенно разные, мы им не разрешали. Зато мы поняли, что учителей тоже надо вовлекать и сделали отдельную программу. Получилось очень удачно.

Кроме обучающих программ, у нас были совместные просветительские проекты со СМИ: мы снимали мультики о взаимоотношениях детей и родителей в цифровой среде, докфильм про кибербуллинг, делали подкасты о том, как медиатехнологии влияли на историю человечества. Но ядром были обучающие тренинги по медиаграмотности. В частности фактчекинг, то есть верификация информации, этические вопросы, связанные с цифровой этикой, с этикой коммуникации – хейтспичинг, кибербуллинг и разные психологические аспекты. Мы обсуждали медиамейкинг – как самим создавать СМИ, как эффективно вести свои аккаунты в соцсетях. Изучали как устроены медиа: как их читать, дешифровывать, декодировать. Как вообще устроена современная медиасистема.

- Теперь мы должны прийти к общему знаменателю — что такое фейковые новости. Скажем, я приезжаю на встречу выпускников, где рассказываю, что у меня муж – итальянский князь-миллионер, я живу в Венеции, куда регулярно наведывается бомонд. Я лгу, но будет ли это являться фейковой новостью? Или fake news, это когда некто подписывает договор с рекламным агентством, что из нее (него) сделают звезду. И примерно такую же историю придумывает пиарщик и запускает ее в СМИ?

- Если бы твои одноклассники вели прямой репортаж во встречи и написали: "Маша Свешникова замужем за итальянским миллионером", – это стало бы фейковой новостью ровно в тот момент, как только было опубликовано. А так это обычное вранье.

Слова "фейк", "постправда" появились в том значении, в котором мы их используем, недавно, и ими обозначают существование большого комплекса разных проблем, в том числе – связанных с общественно-политическим и технологическим контекстом, в котором мы сейчас живем. Но понятно, что самые разнообразные вещи, которые попали бы сейчас под определение фейков или конспирологических теорий существовали всегда. Элементы городского фольклора, слухи или сплетни отчасти тоже можно расценивать как фейки. В медийном контексте фейк-ньюс – это такое сообщение, которое не содержит достоверную информацию и может быть опровергнуто.

- Как новость, что главврач пригласил всех, кто не верит в ковид, посетить в его больнице "красную зону"? Это fake news или сказано ради красного словца? Понятно же, что если я не верю в ковид и попрошу: "Позовите!", – меня не пустят на порог больницы.

- Ну, подожди. Он сказал действительно это?

- Да, сказал – в рамках интервью.

- Тогда это не фейк. Сообщение в данном случае состоит в том, что главный врач (условно) Иванов, сказал – любой, кто сомневается в ковиде, может пойти к нему в больницу и посмотреть. Это не фейк, раз он действительно так сказал. Если он соврал и на самом деле тот, кто идет к нему в больницу, получает от ворот поворот, это прямое вранье – ложь, но не фейк.

У меня была похожая история, когда я писала про Среднеуральский монастырь, который захватил бывший игумен Сергий Романов. Его пресс-секретарь Всеволод Могучев (распространявший все ролики про Сергия и отчасти сделавший его медийным персонажем) публично сказал: "У нас тут детей не едят. Кто хочет, приезжайте к нам в монастырь, мы вас пустим и все покажем". Но все мои попытки с ним связаться успеха не имели: ни Вконтакте, ни где-то еще он не отвечал. И когда я приехала в монастырь, первое, что меня спросили на воротах: "Вы не журналист?" И только когда я ответила "нет", меня пустили как частное лицо, паломницу. Но это, конечно, никакой не фейк, чувак просто соврал.

Если главврач соврал, значит, соврал. А вот если бы журналисты или кто-то в соцсетях написал: Иванов призывал всех прийти, а он на самом деле такого не говорил, это был бы фейк.

- Тогда перейдем к главное теме нашего разговора. Недавно ты у себя на facebook написала, что фейковые новости несут опасность. В чем она выражается? Кто из нас не врет?

- Об опасности фейковых новостей говорят все, кто их изучает. У нас есть несколько очень квалифицированных специалистов. Профессор университета Лидса Илья Яблоков, у которого недавно вышла книга "Русская культура заговора. Конспирологические теории на постсоветском пространстве", антрополог, фольклорист Александра Архипова, которая в последнее время изучает новости и фейки про коронавирус, мой коллега Илья Бер, который открыл сайт "Проверено.Медиа", медиаэксперт Василий Гатов – все эти эксперты, каждый на своем поле, занимаются объяснением рисков, связанных с распространением ложной информации.

А в апреле Всемирная организация здравоохранения объявила, что пандемия фейковых новостей, или "инфодемия" распространяется по планете даже быстрее, чем коронавирус. И в этом современная ситуация радикально отличается от прежней: мы увидели, что эти самые fake news могут действительно приводить к опасным последствиям в реальной жизни. Например, когда людям усиленно забивают голову информацией, что коронавируса нет, они, поверив этому, его игнорируют, перестают соблюдать меры безопасности, – и коронавирус распространяется с усиленной скоростью. Или люди начинают массово заниматься самолечением. Фейки про имбирь и лимон, которые у нас курсировали весной, тоже очень вредные, потому что вместо того, чтобы обращаться к врачам, люди занимались самолечением и приходили только когда им было совсем плохо.

Это, конечно, крайние случаи. В основном фейки просто забивают повестку, и об этом эксперты тоже много пишут. Это серьезным образом мешает людям и принимать решения, и адекватно воспринимать правдивую информацию, которую они получают по тем каналам, на которые подписаны, поскольку создается информационный шум, забивающий ее. У читателей случается перегруз, и они уже ничему не верят. А это ровно то же самое, что верить всему. Получается, что два полюса, когда человек верит всему или не верит ничему уравниваются, и результат от его действий одинаков. А это подогревает тревожность, холостое расходование очень сильных эмоций, не несущих под собой содержания.

Очень легко стать жертвой разнообразных манипуляций, когда в потоке фейков возникает злонамеренный обман. Я не очень склонна верить теориям заговора, "что это все кому-то выгодно", но нельзя не признать, что извлечь политическую выгоду в ситуации информационного шума гораздо проще. При условии, что человек это умеет.

- Как я понимаю, фейк-ньюс могут быть, что называется, "в лоб". Есть же даже специальные платформы, работающие над их созданием с подачей как развлекательных новостей. Там можно прочесть, что английская королева прибыла в Россию, гуляет по улицам Новосибирска и признается, что любит борщ. Прочитав такое большая часть вменяемых людей посмеется и забудет. Но бывает, что фейк "кроется деталях", в полутонах, в недосказанности, смещенных акцентах...

- Есть несколько вариантов градации злокачественности фейк-ньюс. Есть версия "Репортёров без границ", сайта First Draft, других институций. Все сходятся примерно на одном перечне. Во-первых, это сатира или пародия: изначально новость сочинялась как шутка, а ее авторы не имели намерения причинить вред, но по мере распространения она утратила свой контекст. Если один пошутил, а другой это принял за правду и начал распространять как правду, возникает смещение восприятия, эффект фейк-ньюс.

Во-вторых, это контент, в котором заголовок не соответствует содержанию. Или фотографии не соответствуют новости, которую должны иллюстрировать.

- Это, скорее, манипуляция.

- Это один из типов фейков, не самый зловредный по сравнению со сфабрикованными от начала до конца. А бывает мисинформация – неосознанное распространение неверно интерпретированных сведений. Случаются, в конце концов, журналистские ошибки, которые потом опровергаются. Или не опровергаются. Но добросовестный журналист действительно может допустить ошибку, и из-за этого информация будет неправдивой. Существуют кликбейтные заголовки. Множество вариантов, но по настоящему злонамеренный фейк, созданный специально, чтобы вводить в заблуждение – один из десяти. Но при этом от всех разновидностей фейков примерно один и тот же кумулятивный эффект.

- Прибыла ли на самом деле в Новосибирск королева Англии выяснить элементарно. Что касается более тонко настроенной подачи информации – как ее проверить читателю?

- Алгоритмы проверки фейков довольно хорошо разработаны. Другое дело, что фейки видоизменяются. Очень удобная метафора – сравнение их с вирусами. И те и другие мутируют и распространяются, цепляясь за бреши в нашем "иммунитете". Или их можно сравнить с бактериальной инфекцией: мутируя, они одинаково приспосабливаются к нашим "антибиотикам".

Но пока способы проверки просты. Прежде всего никто не отменял критическое мышление и здравый смысл – это общее правило подхода к проверке фейков. То есть от любой информации надо немножко отстраниться и посмотреть, как она выглядит с точки зрения банального здравого смысла. А дальше первое правило – проверить источник: откуда пошла эта информация? У качественных информационных сообщений всегда есть первоисточник. И хорошо бы его сопоставить с другими источниками, которые републиковали это новость или у которых появилась похожая информация. Кроме того, должно быть указано авторство – кто несет ответственность за эту информацию.

- Скажем, Мария Свешникова, которой можно что?

- Дать в лоб.

- Ну, или призвать к ответственности.

- Если это информационное агентство, оно всегда указано – Интерфакс, или Рейтер, или Би-би-си. И мы понимаем, что они – редакция – коллективно несут ответственность за эту информацию. Иными словами любая анонимка должна вызывать подозрение. Очень важен статус экспертов. Потому что зачастую в фейковой или недобросовестный информации кандидат юридических наук комментирует новость из мира экономики или из сферы физики высоких технологий. Как минимум это признак недобросовестной работы журналиста, потому что статус эксперта должен соответствовать той экспертизе, которую он дает. А ведь еще есть академики несуществующих академий... Словом, статус экспертов надо обязательно проверять.

И не нужно зацикливаться на заголовках, надо максимально подробно изучить само сообщение, и оценить, насколько оно соотносится с заголовком и производит ли впечатление реальной новости. Дата публикации тоже очень важна, потому что некоторая часть фейков – это перепосты старой информации, которая вдруг всплыла. Когда-то она была правдива, но сегодня она оказывается фейком.

- О, как интересно!

- Скажем, неожиданно появляется сообщение: мэр Москвы распорядился построить пасеку на Тверском бульваре. Если оно было опубликовано в 2007-м году, тогда это могло быть правдой, а в 2020-м новость будет фейком. Потому что у нас другой мэр и пасеки нет.

Кроме того надо проверить, не шутка ли это. Есть такая разновидность фейка, когда чья-то шутка или сатирическое сообщение вдруг воспринимается, как серьезное сообщение. Тут, опять же, требуется проверка первоисточника. А еще есть очень важный метод: проверять свои предубеждения. То, что по-английски называется confirmation bias, а на русский переводится как "когнитивные искажения" (мне этот перевод не очень нравится, он не эквивалентный, но – какой есть). Иногда мы верим новости просто потому, что она нам очень понравилась. И нам очень хотелось бы, чтоб было так.

- Точно!

- Мы готовы поверить в то, что укладывается в нашу картину мира. Или наоборот, чаще всего предубеждения проявляются при негативных эмоциях: если информация вызывает возмущение, мы готовы с ней солидаризироваться. Нам проще поверить, что опять "эти козлы" что-то натворили, чем в то, что "эти козлы" вдруг сделали что-то хорошее.

- Да уж, в то, что «они» начали раздавать на улице платья от Шанель, вряд ли поверишь.

- Очень важен формат. Надо посмотреть – перед вами эмоция или факт. Оценочное суждение или информация. Ну и последнее, но не то, чтобы неважное – лексика и грамотность. Все-таки в фейках грамматические и орфографические ошибки присутствуют в значительно большем количестве, чем в качественной информации. Вот такие базовые правила.

- Разобрались. Скажи, я правильно поняла, что вы боретесь или собираетесь бороться с фейками. Зачем?

- Бороться с фейками (как и с чем-либо другим) "в лоб" малоэффективно. "Нормальные герои всегда идут в обход". Пафосно скажу, что наша задача, конечно, просветительская. Не только нашего проекта или меня – специалиста по медиаобразованию, но вообще всех людей, которые этим занимаются. На самой крупной ежегодной конференции по медиаграмотности, которую организует Центр цифровых культур и медиаграмотнтсти Высшей школы экономики во главе с Анной Качкаевой, всегда присутствуют специалисты из разных областей. Приходят люди, которые занимаются виртуальной реальностью, психологи, математики, юристы, нейробиологи, филологи: в области их научного или практического интереса, в их сфере компетенций есть что-то, что попадает в пространство медиаграмотности. И мне всегда эти области казались более интересными, чем бесконечный фактчекинг и попытки противостоять постправде.

Но последний год нашего существования показал, что я была неправа и что борьба добра со злом происходит именно на этом рубеже. По крайней мере для тех, кто занимается медийными процессами: борьба с фейками за психическое здоровье, за спокойствие, за мужество признавать правду в конце концов оказывается главным делом.

- Может это временное явление? Или борьба становится нормой, и все должны быть на передовой?

- Пока трудно сказать. Мне казалось, что временное. Казалось достаточным объяснить людям нашу светлую идею, что нужно развивать критическое мышление, что нужно верифицировать информацию, подвергать все сомнению во вполне рационалистическом духе адептов просвещения, и все кончится хорошо. Распространилась же обычная орфографическая грамотность: все более-менее научились читать. Я думала, если и медиаграмотность распространить, то какие-то базовые вещи, хотя бы вычислить фейк, будет такой же простой технологической операцией, как прочесть слово "собака".

Как выяснилось, дело гораздо сложнее, потому что все связано с человеческой психикой, с социально-психологическими процессами, с политикой. Чем меньше люди верят традиционным институтам от классической журналистики до государственных учреждений, экспертных сообществ, НКО, тем больше риск, что все уравнивается. Все становится правдой и, одновременно, становится неправдой. И люди в этом просто тонут. В прошлом году, еще до всякой инфодемии эксперты "Ниманс лаб" (это американский исследовательский центр, который занимается исследованиями медиа и журналистики) назвали эту ситуацию "смертью правды" или цифровым диссенсусом. Мне казалось, что они преувеличивают, но нет.

Последний год показал, что мы имеем все шансы утонуть в этом море лжи.

- Мы все умрем?

- Я надеюсь, что нет. Что просвещение... просветит всех.

Подробнее читайте на vesti.ru ...