фото показано с : vz.ru

Государственная дума приняла президентский законопроект о частичной декриминализации знаменитой 282-й статьи УК РФ. Теперь уголовное преследование будет касаться только лиц, «разжегших» дважды в течение одного года, прочим будет полагаться административное наказание, негативная «карма» от которого за год обнулится.

Государственная дума приняла президентский законопроект о частичной декриминализации знаменитой 282-й статьи УК РФ. Теперь уголовное преследование будет касаться только лиц, «разжегших» дважды в течение одного года, прочим будет полагаться административное наказание, негативная «карма» от которого за год обнулится.

Это, конечно, не полная отмена вызвавшей столько споров уголовной статьи, но хотя бы попытка изъять из ее действия случайных лиц, которые неосторожно высказались в Сети, сделали лайк или репост сомнительного материала и были за это втянуты в водоворот доследственных и следственных действий.

Фигурантами 282-й останутся только упорные, так сказать, идейные «разжигатели». Но с них, как говорится, и спрос другой систематически занимаясь общественными и политическими речами, в частности в интернете, можно худо-бедно освоить искусство «фильтровать базар».

Главное, гораздо меньше останется почвы для злоупотребления 282-й статьей в функциях, для которых она вовсе не предназначена, для преследования тех, кто дурным словом отозвался о чиновниках, полиции и прочих бюрократических структурах. А как не отозваться в условиях, когда «эффект Глацких» по тем или иным причинам заставляет часть начальства среднего звена буквально лучиться возмущающими людей высказываниями? Впрочем, тут же зачем-то подгоняют новую страшилку законопроект об административном наказании за интернет-оскорбление представителей власти. Но хоть не уголовном и то ладно.

Смягчение 282-й статьи вызвало настоящий вздох облегчения не столько у самих «разжигателей» (в 90% случаев в их действиях нет никакого умысла, и они даже подумать не могут, что попадут под какую-то статью), сколько у тысяч и тысяч следователей. Люди в форме в самом деле не понимали, почему они должны тратить время, оторванное от расследования убийств, изнасилований, крупных хищений госсредств, на сбор доказательной базы или формулирование отказов по высказываниям, которые явно не представляют никакой общественной опасности, а порой кажутся, в общем-то, самоочевидными.

«Борьба с разжиганием» была своего рода узким местом нашей правоохранительной системы, что было связано с крайне субъективистским правовым смыслом формулировки 282-й статьи и особенностями правоприменительной практики.

Во-первых, в основе статьи лежала (да и после поправок лежит) сомнительная правовая логика. Некое высказывание считалось криминальным на том основании, что оно, как предполагалось, могло разжечь ненависть к той или иной группе в ком-то другом, причем независимо от желания самого разжигателя. В этом смысле можно было протрактовать как «хейт спич» все, что угодно, «срубили нашу елочку под самый корешок» (экофашизм, ненависть к лесорубам) или «не смеют крылья черные над родиной летать» (а вы точно имеете в виду фашистов, а не «черных»?). Фактически оценку того, совершилось ли преступление, было ли направлено то или иное высказывание на разжигание, производили сами следственные органы.

Во-вторых, очень сложно было доказать умысел. Когда молодой человек постил на страничку во «Вконтакте» какие-нибудь стихи про «Сражайся до смерти с врагами Руси», ему не приходило в голову, что в каком-то кабинете это будет истолковано как «призыв и возбуждение ненависти». Поэтому оценка умысла очень сильно зависела от экспертизы, причем сами эти экспертизы порой противоречили друг другу. Одно и то же высказывание можно было интерпретировать и как субъективно оценочное, и как разжигание ненависти, в зависимости от установок и убеждений эксперта.

Наконец, в-третьих, очень субъективной оказалась правоприменительная практика. Основная масса уголовных дел по 282-й шла против лиц, которые квалифицировались системой как «националисты» (имелись в виду русские националисты). Их карали беспощадно, иногда за фразы, в которые криминальный смысл был вчитан явно искусственно. Все же прочие по остаточному принципу. В каких-то количествах задевали экстремистов-исламистов и ваххабитскую пропаганду. Пропаганда же русофобская, направленная на расчленение России, на унижение русского народа, наказывалась лишь в единичных случаях.

Чуть больше таких дел стало лишь в последние годы в связи с русофобскими выступлениями необандеровцев и их симпатизантов. Но от имиджа «русской статьи» 282 так в полной мере избавиться и не удалось она в глазах многих так и воспринимается как способ утеснения русского большинства и защиты от критики всевозможных «диаспор». А как далеко может зайти разгул огражденных от критики, показали, к примеру, недавние события в общежитии геологоразведочного института.

Но главной проблемой этого пункта нашего уголовного законодательства было то, что он в значительной степени представляет собой идеологический анахронизм, оставшийся нам в наследство от той эпохи, когда главной и едва ли не единственной нашей идеологической ценностью признавалась «толерантность». Причем толерантность не только в смысле взаимного уважения и стремления понять, но и в смысле навязанной искусственной любви ко всем подряд, при которой нереально было говорить о недостатках: миграционной проблеме, несовпадении культурных стандартов внутри страны, острых вопросах истории.

Под одну гребенку «фашизм» либеральная пресса сгребала самые разные явления, от реального русофобского неонацизма до обычного русского патриотического чувства, без которого невозможен ни мужественный солдат, ни ответственный чиновник.

За прошедшие с момента включения в УК этой статьи десятилетия мы уже, в общем, осознали, что Молох беспощадной «толерантности» убивает, причем не только нас одичание прямо на глазах западных стран, деградация в них свободы слова, миграционный кризис и разгул терроризма все это наглядное доказательство того, что сами по себе терпимость или мультикультурность не могут быть основной ценностью общества, так как на деле они его дезинтегрируют, а не интегрируют.

«Культура бикини» и «культура бурки» не смогут в Европе ужиться рядом долго и рано или поздно потребуют единого культурного стандарта.

Мы видим на Западе яростный накат друг на друга, с одной стороны, носителей «воинствующей толерантности», где в парадоксальном союзе слились ЛГБТ и феминистки с радикальными исламистами, а с другой подъем правого движения «уставших от политкорректности». В западных обществах, по сути, началась холодная гражданская война с угрозой перейти в горячую. Не хотелось бы, чтобы Россия шла по подобному пути.

Мы же за эту эпоху, напротив, пришли к осознанию своих национальных ценностей патриотизм, историческая самобытность русской цивилизации и значение русской культуры, защита единства и территориальной целостности России и готовность вступиться за соотечественников за рубежами. Подлинным центром гражданской лояльности у нас становится не «толерантность» (есть явления, как та же необандеровщина, салафитская террористическая идеология и прочее, к которым нельзя и невозможно быть толерантным), а патриотизм и признание России ее высшей ценностью, а ее истории нашим общим достоянием.

И если говорить об уголовном законодательстве, которое должно защищать наши ценности, то в центре той актуальной «статьи», которая должна быть направлена на защиту общества против разрушителей, должны быть не абстрактная толерантность и не почтение пацаков к чатланам, а недопущение сепаратизма. Именно сепаратистская агитация и пропаганда во всех ее формах, работа на раскол России должна всерьез преследоваться государством.

Между тем наш интернет сегодня буквально лопается от всевозможных «карт разделения России» на десять-двадцать частей. То и дело встречаешься с комментариями, обращенными в адрес русских в тех или иных республиках: «вы здесь в гостях» или «не суйтесь это наше дело».

Регулярно мы натыкаемся на войну памятников, от более прикровенной, когда блокируется установка памятника в Тюмени Ермаку, так как национальный герой это якобы «захватчик и колонизатор», до вполне откровенной, когда в Дагестане устанавливают монумент турецким оккупантам, сражавшимся в составе исламистской армии за отторжение Дагестана от России и присоединение его к Азербайджану. При этом защитники единства и неделимости России названы на памятнике «оккупационными войсками».

Весьма характерно, что даже самые легкие меры по запрету откровенно сепаратистской пропаганды вроде внесения в перечень экстремистских материалов книги сталино-гестапо-цэрэушника Авторханова про «империю Кремля» уже вызывают недовольство сепаратистски настроенных групп. Эти группы очень хотят, чтобы российское общество было толерантным к ним, но сами быть толерантными к нему не хотят.

Конечно, одними уголовными и административными статьями тут ничего не сделаешь. Тут нужны десятилетия, столетия пропаганды национального единства, России как ценности, тут нужны учебники, фильмы, песни, которые заставят гордиться страной, тут нужно преодоление распада региональных связей. Но все-таки с атмосферой терпимости к неуважению единства нашей страны и целостности государства тоже пора заканчивать, ужесточив законодательство именно на этом направлении.

Необходимо вообще понимать главное любые права человека, любая толерантность и взаимоуважение, любое смягчение нравов возможны только в государстве. Едином, не расколотом, не раздираемом гражданскими войнами государстве. Дважды за ХХ век мы эту истину упустили. Не дай Бог нам повторить в третий.

Допустим малейшие трещины на едином государственном теле России увидим не «разжигание» и не «возбуждение», а прямо-таки сжигающий все и вся костер ненависти.

И напротив, если мы приложим усилия, чтобы Россия была по-настоящему единой и сильной, объединенной целями процветания и геополитической независимости, то нам будут обеспечены и взаимная терпимость, и даже любовь и дружба народов, соединенных великой историей и культурой.

Теги:

интернет, экстремизм, Россия и Запад, сепаратизм, запрет, соцсети, 282-я статья, толерантность

Подробнее читайте на vz.ru ...