фото показано с : aif.ru

Директор Института Латинской Америки РАН — о том, почему этот регион больше не идет тропой Че Гевары и Фиделя Кастро, и не приведут ли протесты на Кубе к окончательной утрате там российского влияния?

Одним из самых ярких событий минувшего июля стала волна протестов на Кубе, оказавшихся крупнейшими в этой стране с 1994 года. До этого волнения сотрясали социалистическую Венесуэлу, левые силы потерпели поражения на выборах в Аргентине, Уругвае и Бразилии, и даже многолетний лидер Боливии Эво Моралес был вынужден покинуть свой пост.В чём причина протестов на Кубе, можно ли говорить о масштабном кризисе левой идеологии в Латинской Америке и как сегодня в этом регионе воспринимают Россию, АиФ.ru узнавал у директора Института Латинской Америки РАН Дмитрия Разумовского.Что происходит на Кубе?Глеб Иванов, АиФ.ru: Дмитрий Вячеславович, на Кубе самые прокатились большие протесты чуть ли не с 1959 года. Что произошло? Почему рвануло именно сейчас?Дмитрий Разумовский: Очень сложно вычленить одну единственную причину. На мой взгляд, кубинские протесты — это ситуация идеального шторма, когда наложились три фактора: накопленный итог кризисных явлений в экономике, преимущественно из-за американских санкций, ограничения туризма из-за коронавируса (поступления от него в бюджет сократились более чем в 10 раз — с 5-6 млрд долл. в 2018 г. до 200 млн в первом полугодии 2021 г.) и поломка одной из ТЭЦ, спровоцировавшая веерное отключение электричества в ряде районов Кубы. Последнее событие и стало триггером протестов в городке Сан-Антонио-де-лос-Баньос, а затем и по всей стране. Население острова зависимо от электричества. Из-за дефицита продуктов их хранение в холодильнике — это вопрос выживания семей. Если не станет электричества, и продукты испортятся, то домохозяйства окажутся на грани гуманитарной катастрофы. Между тем из-за топливного кризиса в Венесуэле, которая была главным поставщиком дешевых энергоресурсов для Кубы, на острове есть проблемы с топливом для электростанций. В результате многие из них работают не на полную мощность. Но власти при этом всегда гарантировали, что жилой сектор без электричества не останется. Таких ситуаций, как в Венесуэле, где бывают веерные отключения, на Кубе не было. Однако случилась авария на ТЭЦ. Оставшейся энергии на все объекты не хватало и власти были вынуждены отключить электричество в жилых домах, чтобы не оставить без него больницы. Люди остались без света. К этому добавились и другие проблемы — на острове уже давно экономический кризис — и люди вышли на улицы. Видно было, что этот первый протест был стихийным. Не были заготовлены никакие транспаранты или плакаты — в лучшем случае, были написанные на скорую руку. Большинство требований были гуманитарного характера: «Хотим еды, не хотим переворота». Уже потом, когда протест был подхвачен в 20 городах, начали появляться политические лозунги, которые затем вышли на первый план. Однако вначале этого не было.— А с чем связан экономический кризис на Кубе?— К этому привело резкое ужесточение Трампом американских санкций в 2019 году. Из-за этого в том же году у Кубы началось падение ВВП. В 2020 году оно продолжилось и даже ускорилось из-за коронавируса. Трамп резко сократил отчисления, которые могли отправлять на родину кубинские мигранты. Кроме того, были вновь на полную катушку введены в силу санкции, которые отменил или ослабил Обама. Это в свою очередь привело к значительному сокращению притока капитала из Европы. Наконец, были ужесточены ограничения на торговлю с Кубой. В результате приток валюты в страну сократился в разы. Куба не смогла получать те товары, от импорта которых она зависела. Это подтолкнуло власти к проведению болезненной валютной реформы, что тоже вызвало недовольство населения.Сыграла свою роль и эпидемия ковида. До недавнего времени ее масштаб на острове был небольшой. Первая и вторая волны заражения Кубу фактически обошли стороной. Относительная смертность от коронавируса была одной из самых низких в мире — 0,6% (ниже смертности от сезонного гриппа в обычной стране). Куба смогла разработать несколько собственных вакцин, начала вакцинацию. До конца года власти планировали всех привить. Т.е. все было неплохо, особенно в сравнении с другими странами региона. Но в июне Кубу открыли для туристов, в том числе российских. Началась взрывная волна заражений, по 8-10 тыс. человек в день. Для 11-миллионой Кубы это огромные цифры. Это тоже поспособствовало волне недовольства.— Самые большие за долгое время протесты случились после отхода от власти Рауля Кастро, последнего представителя революционеров-барбудос. Это просто совпадение?— Да, возможно, нынешний президент Мигель Диас-Канель пока не обладает тем авторитетом, который имело старшее поколение кубинских революционеров. Можно вспомнить, как в 90-е годы, когда у Кубы возникли огромные трудности из-за распада СССР, Фидель Кастро общался с народом лично, объяснял проблемы людям. И ему верили. Авторитет лидера тогда был важным стабилизирующим фактором. У Мигеля Диас-Канеля пока такого ресурса нет. Но важно отметить, что он сразу поехал в Сан-Антонио-де-лос-Баньос — город, где начались протесты. Он не стал скрываться, общался с местным населением. В этом плане он был верен той политике, которую проводили братья Кастро. Но, возможно, сейчас кубинские власти сделали недостаточно. Есть мнение, что им стоило тратить больше усилий на объяснение населению причин возникших проблем — с энергоснабжением, с валютной реформой. Кубинцы — это народ, который привык к сложностям, к затягиванию поясов. Если бы им понятно и откровенно объяснили суть происходящего, я думаю, что для многих это было бы смягчающим фактором.— Барак Обама начал сближение с Кубой, Трамп прекратил его и вновь ввел санкции. Зачем Обаме понадобилось улучшение отношений с островом? И что будет при Байдене?— В США с 1960-х годов существовало два подхода к кубинской проблеме. Первый — это позиция «ястребов», что нужно давить на «мятежный» остров. Ее проталкивала кубинская диаспора в США, тесно связанная с консервативным крылом республиканской партии. Они выступают за максимальное жесткие действия, за экономическое удушение и в конечном счете за свержение нынешнего режима в Гаване. Но всегда была и вторая позиция, «конструктивное» крыло. Это в основном левый фланг демпартии и аффилированные с ним промышленные лобби. Например, аграрное или фармацевтическое, а также крупные круизные операторы. Они всегда выступали за смягчение подхода Вашингтона, за необходимость наладить торгово-экономическое сотрудничество с островом. С их точки зрения, Куба — это большой рынок, который грех отталкивать от себя.Обама во время своего президентства опирался в том числе и на это крыло. Благодаря этому и удалось перейти к конструктивной политике. Потенциально это было очень выгодно для американских компаний, которые начали осваивать кубинский рынок. Байден во время предвыборной кампании обещал вернуть политику Обамы по нормализации. Пока он этого не сделал. Возможно, он хочет вступить в переговоры о новой нормализации с максимально сильной позиции. Чем слабее противник, тем больше уступок можно. А возможно, пауза им сделана из-за предстоящих в 2022 году промежуточных выборов в Конгресс. Байден понимает, что ужесточение политики против Кубы приведет к снижению поддержки левых демократов. А если он, наоборот, слишком мягко будет себя с ней вести, то это будет грозить потерей голосов во Флориде, где живет большая кубинская диаспора. Поэтому для Байдена сейчас выгодно не предпринимать активных действий. — А что с Россией? Насколько велико сейчас наше сотрудничество с Кубой? Есть ли интерес к острову?— Конечно, говорить о возвращении к советским масштабам сотрудничества не приходится. Куба была главным торговым партнером СССР во всем западном полушарии. Более значимым, чем США, чем все страны Латинской Америки вместе взятые. Конечно, такого не будет. Я считаю, что российская политика последних десятилетий в отношении острова была достаточно конструктивной, учитывая, что удалось договориться о реструктуризации многомиллиардного долга. Это в какой-то степени было формой поддержки Кремлем Гаваны. Россия активно участвовала в инфраструктурных проектах — в энергетике, строительстве железных дорог. Сегодняшние объемы торговли с Кубой, к сожалению, нельзя назвать существенными. Много говорили о том, что необходимо наращивать взаимные поставки, но тут есть ряд сложностей, вызванных санкциями. Обострилась проблема взаимных расчетов. Для российских компаний, которые работали с кубинцами, это большая проблема, потому что это финансовые убытки и потери. Мы ищем разные варианты, приемлемые для обеих сторон. В любом случае, мы настроены на поддержку, но с учетом тех объективных возможностей, которые сейчас есть у нас. О левых и правых— Когда говорим о Латинской Америке, человеку, воспитанному в СССР, сразу представляются бородатые барбудос с автоматами в джунглях. Однако сейчас о вооруженной освободительной борьбе в тех местах мы как-то больше не слышим. Левые режимы постепенно сходят с политической сцены. Революционная эпоха в этом регионе мира окончательно ушла в прошлое?— Радикализация революционного движения середины прошлого века, когда массово создавались такие вооруженные движения, действительно сошла на нет. Перуанская Sendero Luminoso, Тупамарос в Уругвае, аргентинские «монтонерос» — все это в прошлом. Революционная романтика, на которой были воспитаны многие наши граждане, действительно для Латинской Америки больше не актуальна. Противостояние левых группировок с правительствами или в отдельных случаях с правыми милитаристскими организациями — специфика эпохи 1960-1970-х. За ней во многих странах последовала волна прихода к власти военных режимов. Уже в конце 1980-е годов в ряде стран (Чили, Аргентина, Уругвай) началась постепенная демократизация. Позже, в основном уже в 2000-е гг. во многих странах левые приходили к власти уже не вооруженным, а демократическим путем, через выборы — как, например, в Чили. Изменились и традиционные для многих стран противники левых — военные. Сегодня уже сложно представить, чтобы они играли ту роль в политике латиноамериканских стран, которая у них была в 60-е — 70-е, когда они устраивали военные перевороты. Тогда это было их ответом на внутренние, в том числе насильственные конфликты. Все эти военные перевороты происходили под лозунгом защиты родины от марксистов — как тот же приход к власти Пиночета в Чили. Теперь же радикализация политической борьбы с обеих сторон снизилась. — То есть нет больше классического противостояния левых и правых?— Привычное разделение на «правых» и «левых» уже не способно описать суть происходящего. Жизнь гораздо богаче. Даже в годы холодной войны, когда это деление имело право на существование, было понятно, что многие правые политики отнюдь не чураются каких-то левых идей в экономике, и наоборот.— А чем еще нынешние латиноамериканские левые отличаются от прежних?— Их идеология не только во многом смягчилась, но и эволюционировала. Понятно, что в современном мире, в отличие от середины ХХ века, уже никто не говорит об обобществлении собственности. Даже Куба уходит от этого. Это осталось, наверное, только в странах типа Северной Кореи. Последняя версия конституции на Кубе с допущением новых форм собственности и с многочисленными послаблениями, которые дают возможность заниматься частным бизнесом — это прекрасная иллюстрация эволюции радикальных левых. И венесуэльский Уго Чавес никогда не говорил о радикальных мерах обобществления собственности, прекрасно понимая, что сейчас это не найдет никакой поддержки. — Похоже на наших современных коммунистов.— Да, это глобальный тренд. Наша КПРФ тоже давно уже не говорит об отмене частной собственности.Надо разделять проявления левой политики в экономике и левой политики именно в политике. Потому что очень многие латиноамериканские левые проявляли свою левизну больше во внутренней и внешней политике, но в экономике они порой очень мало чем отличались от стран с неолиберальным правым курсом. Даже экономическая политика Эво Моралеса, не считая национализации газовой отрасли, была в целом либеральной. Это современная, либеральная монетарная политика, активное привлечение иностранного капитала. Боливия при Моралесе стала одним из лидеров в регионе по привлекательности для иностранных инвесторов. А в некоторых странах Латинской Америки, где у власти находятся правые, объем социальных расходов даже выше, чем соседей с левыми партиями у власти. Потому что власти там понимают, что без социальных расходов невозможно добиться популярности у населения. — Можно ли говорить о том, что сейчас в Латинской Америке кризис левых идей? Учитывая, что в странах с левыми правительствами сейчас так много проблем.— В 2018-2019 гг., когда разразился кризис в Венесуэле, когда случились события в Боливии, действительно казалось, что регион сильно поправел. Однако уже в конце 2019-го года случилась победа левого политика Альберто Фернандеса в Аргентине, победа такого же левого Обрадора в Мексике. И тогда многие эксперты заговорили уже о ренессансе левой идеи. Но мы понимаем: когда в течение года несколько раз случается то правый, то левый поворот, это означает абсолютное устаревание самого концепта право-левой политической цикличности. Он уже не способен в полной мере описать происходящие в регионе процессы. Вот сейчас в Перу на выборах президента победил левый кандидат. Но можно ли говорить о левом повороте в Перу, если победитель там набрал всего на несколько десятков тысяч голосов больше, чем его соперник (40 тыс. голосов в миллионной стране)? Думаю, нет. В целом с левыми и правыми силами в Латинской Америке происходят те же процессы, что и по всему миру. Размывается их идентичность, они перенимают экономические идеи друг друга. Побеждают политики, которые зачастую исповедуют центристские позиции. Это глобальный тренд, и он справедлив и для Латинской Америки.Каковы перспективы России в Латинской Америке?— В годы холодной войны мы наблюдали в Латинской Америке противостояние СССР и США, которые поддерживали идеологически близкие им режимы. В связи с изменениями, о которых мы говорили, позиции России в регионе усилились или наоборот ослабли?— Хотелось бы развенчать главный миф о СССР в Латинской Америке: что наши отношения с этим регионом были предельно идеологизированы. Советский Союз там — за исключением Кубы и Чили после свержения Альенде — проводил преимущественно прагматичную политику. К примеру, мы достаточно эффективно сотрудничали с Аргентиной времен правления военных, которые отнюдь не были марксистами. Мы в огромном количестве закупали у них зерно, а в ответ поставляли оборудование для гидроэнергетических строек в стране. Или вспомним тесные торговые отношения, которые были с Бразилией времен военной диктатуры в 80-х годах. Так же и сейчас. Можно говорить о том, что Россия нацелена строить прагматичный диалог со всеми странами, вне зависимости от того, кто там находится у власти. — А как к этому нашему подходу относятся сами латиноамериканцы?— В Латинской Америке в 90-е и нулевые годы сохранялась инерция восприятия России как наследника СССР не только в юридическом, но и в идеологическом смысле. Россию продолжали воспринимать как страну левую, несмотря на то, что мы уже развивались по капиталистическому рыночному пути. Когда в начале нулевых в регионе случился «левый поворот», новые элиты видели в России возможного союзника, близкого им по духу и по взглядам на основные вопросы мировой повестки.Параллельно с этим Россия провозгласила три основных принципа во внешней политике: прагматизм, деидеологизация и опора на национальный интерес. Мы хотели выстраивать нормальные конструктивные отношения со всеми странами. И основная инициатива по сближению в нулевые годы исходила больше от латиноамериканских стран. Мы скорее отвечали на их инициативы, чем сами шли к ним с предложениями. — А не было ли в этом ошибки? Не оттолкнули ли мы наиболее идеологизированных партнеров?— В середине нулевых можно было часто слышать критику, что Россия, мол, выстраивает отношения не с народами, а с элитами. Дескать, элиты поменяются, и все договоренности рухнут. Но мне кажется, это было не очень справедливой претензией к нам, поскольку дальнейшие события показали нашу правоту. В 2015 году в Аргентине ушло левое правительство Киршнер, с которым мы хорошо сотрудничали. Новым лидером стал Маурисио Макри, правый политик, который не скрывал свою проамериканскую ориентацию. Многие ожидали, что у России и Аргентины случится откат в отношениях, сокращение объема сотрудничества. Но этого не произошло. Российская дипломатия показала высокую эффективность, и очень быстро отношения с Макри удалось выстроить на прагматичной основе. Большая часть экономического сотрудничества была сохранена. Появились новые проекты. Макри быстро понял, что для Аргентины сотрудничество с Россией выгодно. То же самое демонстрирует опыт Бразилии, где уход левой Дилмы Руссефф и приход правого центриста Темера, а затем ультраправого Болсонару тоже не привел к деградации отношений. Это случилось потому, что с российской стороны преобладал прагматический подход, основанный на уважении взаимных интересов. — А что американцы? Они ведь не изменили своему идеологическому подходу. Для них и Куба, и Венесуэла до сих пор враги. Это как-то повлияло на их позиции в регионе?— Да, Соединенные Штаты традиционно склонны делить регион на лагерь союзников и лагерь идеологических противников, с которыми общаться нельзя категорически. Но это правило не абсолютно. На примере той же Кубы мы видели смену разных подходов в зависимости от президентской администрации. Несмотря на жесткую риторику и замораживание политических контактов, в плане экономики американцы тоже демонстрировали прагматизм. Для Венесуэлы, Никарагуа или Кубы Соединенные Штаты — крупнейший рынок. Никарагуа и вовсе подключились к зоне свободной торговли с США, причем сделано это было в период правления левого правительства Даниэля Ортеги. Т.е. в экономическом плане Америка никогда не собиралась полностью отталкивать от себя страны левого лагеря. Сложно сказать, какой будет политика Байдена в этом плане. Он ее пока полностью не сформулировал. Но сейчас достаточно громко слышен голос тех, кто призывает Белый дом прибавить гибкости в политике. Потому что деление на правых и левых и упор на сотрудничество только с правыми порой приводит к негативным результатам.Характерен пример Жанин Аньес, которая встала во главе временного правительства Боливии после отставки Эво Моралеса. Американцы ее поддержали. Однако правительство под ее руководством продемонстрировало свою несостоятельность. Было огромное количество скандалов из-за коррупции и нарушений прав человека. Даже в Штатах звучали голоса критиков, которые спрашивали, зачем поддерживать такое правительство. Как говорят в России, «с такими друзьями и враги не нужны». — Американский Минздрав в отчете за 2020 года написал, что ему удалось отговорить Бразилию от закупок «Спутника V». Таких историй противостояния США и России в регионе сейчас много?— Конечно, попытки американцев сдержать экспансию России или Китая в регионе были. Восприятие Вашингтоном Латинской Америки как зоны своих исключительных геополитических интересов никуда не делось. Но зачастую роль этой конкуренции, мне кажется, немного преувеличивают. Вроде бы американский Минздрав отчитался о том, что он не допустил закупок российской вакцины, но спустя некоторое время Россия и Бразилия подписали договор о поставках. Там запускается производство нашей вакцины. Это происходит в том числе потому, что Бразилии остро не хватает вакцин, и американские поставки не способны покрыть весь спрос. — Итак, Россия сейчас готова сотрудничать со всеми, лишь бы это шло на пользу национальным интересам?— В конце 90-х годов главой МИД России был Евгений Максимович Примаков. Он совершил турне по Латинской Америке, посетил большое количество стран. В ходе этой поездки нами был провозглашен курс на построение многополярного, полицентричного миропорядка. В этом мы абсолютно совпали с латиноамериканцами, которые исторически отстаивали идеи полицентризма, право на субъектность и уважение их суверенитета. Это то, что объединяет и левых, и правых в Латинской Америке.Я думаю, мы продолжим выстраивать прагматичные, взаимоуважительные отношения со всеми странами Латинской Америки, вне зависимости от того, какие силы там находятся у власти.

Подробнее читайте на aif.ru ...