фото показано с : svoboda.org

В принципе описать то, что происходит в последние недели на московских улицах, помогает цитата из книги, попавшейся мне в отпуске этим летом. Вот она: "Некрофилы живут прошлым и никогда не живут будущим.

Их чувства, по существу, сентиментальны, то есть они зависят от ощуще­ний, которые они пережили вчера или думают, что они их пережили. Они холодны, держатся на дистанции и привержены "закону и порядку". Их ценности являются как раз противоположными тем, которые мы связываем с нормальной жизнью: не живое, а мертвое возбуждает и удовлет­воряет их".

Лучше и не скажешь про нашего президента Владимира Путина, который живет прошлым КГБ и СССР, сентиментален по прошлому, само собой, большой приверженец "закона и порядка". Владимир Шахрин, вспоминающий о шахтерских демонстрациях, живёт прошлым. Ещё он живет своими прошлыми песнями, они у него вызывают сентименты, и считает, что к новому уже можно и не стремиться, он "умер" как бы. Сергей Собянин с его каменно мертвой плиткой и такими же мертвыми украшениями Москвы, от которых она якобы хорошеет. Видимо, как покойник в венках.

И конечно же, они и иже с ними любят силу. Силу личную, силу государственную. Вот цитата про силу: "Для некрофила характерна установка на силу. Сила есть способность превратить человека в труп, если пользоваться определением Симоны Вей. Так же как сексуальность может производить жизнь, сила может ее разрушить. В конечном счете, всякая сила покоится на власти убивать. Может быть, я и не хотел бы человека убивать, я хотел бы только отнять у него свободу; может быть, я хотел бы его только унизить или отобрать у него имущество, – но что бы я ни делал в этом направлении, за всеми этими акциями стоит моя способность и готовность убивать. Кто любит мертвое, неизбежно любит и силу. Для такого человека наибольшим человеческим достижением является не производство, а разрушение жизни. Применение силы не является навязанным ему обстоятельствами преходящим действием – оно является его образом жизни. На этом основании некрофил прямо-таки влюблен в силу". Путин кайфует от силы своих ракет, он их делает, чтобы иметь возможность убить, разрушить. Конечно, он должен быть влюблен в красивых омоновцев-космонавтов, с иголочки экипированных, служащих ему и тоже готовых убить, коли прикажут. Шахрину нравится сила шахтеров, ведь их требования были выполнены, они такие мужланы мускулистые, смогли показать "кузькину мать". Собянину нравится сила ФСБ, МВД и т. д. , которые помогли ему справиться с "бузотерами".

Но почему "некрофилы" и откуда эти цитаты? Для тех, кто не читал (как и я раньше), скажу: это работа Эриха Фромма "Душа человека. Её способность к добру и злу". В первой главе книги он обозначает понятия, о которых говорит в ней: "Я хотел бы остановиться на трех феноменах, которые лежат, по моему мнению, в основе наиболее вредной и опасной формы человеческого ориентирования: на любви к мертвому, закоренелом нарциссизме и симбиозно-инцестуальном влечении. Взятые вместе, они образуют "синдром распада", который побуждает человека разрушать ради раз­рушения и ненавидеть ради ненависти. Я хотел бы также обсудить "синдром роста", который состоит из любви к живому, любви к челове­ку и к независимости. Лишь у немногих людей один из этих двух синдромов получил полное развитие. Однако нет сомнения в том, что каждый человек движется в определенном, избранном им направлении: к живому или мертвому, к добру или злу".

Собственно, не буду очень оригинальным, если скажу, что на наших глазах, натурально, воочию или в прямом эфире, мы счастливы или, наоборот, глубоко несчастны, наблюдать борьбу добра и зла. Сказки кончились, и вот оно в жизни. С другой стороны, глядя на "историю государства российского", нельзя не отметить, что государство это слишком часто делало выбор в сторону смерти, в сторону зла. Оно было недобрым к людям, особенно к носителям добра (по крайней мере, тогда, когда они появились). Пушкин, Лермонтов, Толстой, а длинный список из недавнего включает в себя и Pussy Riot, и Алексея Навального, и Любовь Соболь, и Дмитрия Гудкова, и, наконец, тысячи задержанных на недавних акциях протеста.

Ещё много говорится теперь о начале революции. Я сам постоянно ратую за революцию, был также адептом аналогии с 1917-м, но сейчас не считаю, что это революция. Это больше напоминает конец 1930-х годов, если бы тогда были разрешены такие демонстрации и на них вышли бы Михаил Булгаков, Марина Цветаева. И не только писатели, поэты, но и ученые, инженеры и все те, в ком была эта искра добра. Но огромная проблема в том-то и состоит, что в стране нашей, на нашей родине, если хотите, так мало тех, кто выбирает добро.

Противоположностью "некрофилии" Эрих Фромм называет "биофилию", любовь к жизни: "Продуктивное ориентирование является полным развитием биофи­лии. Кто любит жизнь, тот чувствует свое влечение к процессу жизни и роста во всех сферах. Для него лучше создать заново, чем сохранять. . . Он хочет формировать и влиять посредством любви, разума и примера, а не с помощью силы, не тем, что он разнимает вещи и бюрократически управляет людьми, как будто речь идет о вещах. Он радуется жизни и всем ее проявлениям больше, чем возбуждающим средствам".  Это про тех, кто выходит сейчас на московские улицы, это про молодежь в большинстве своем, это про российские либеральные средства массовой информации, это про Андрея Макаревича, который, несмотря на возраст, не утратил любви к жизни, это про Владимира Зеленского, который говорит о мире по-настоящему, не готовясь при этом к войне. Потому что война – это смерть, это не про счастье, радость и любовь.

"Тюрьма народов", "ось зла" – это всё про нас, и это правда

Конечно, сразу скажут: а как же Великая Отечественная война? А я отвечу: это не заслуга – выиграть войну, заслуга – в ней не участвовать. Хотя бы возьмем классический пример, Швейцарию, ведь очевидно, что это одно из самых здоровых обществ на Земле. А то, что мы выиграли войну – но мы все войны выиграли. Потому что это наше дело, потому что нам не жалко свою жизнь, она всё равно плохая. Вот как Фромм отвечает на вопрос о том, почему людей мало волнует подготовка к атомной войне: "Люди не боятся тотального уничтожения потому, что они не любят жизнь, или потому, что они безразличны по отношению к жизни, или даже потому, что многие испытывают влечение к мертвому". Фромм считает, что в середине XX века это произошло потому, что "в бюрократически организованном и централизованном индустриальном государстве вкусы манипулируются таким образом, что люди потребляют как можно больше; это заранее принимается в расчет с целью получения прибыли. Их интеллигентность и характер стандартизируются посредством постоянно возрастающей роли тестов, которые отдают предпочтение посредственностям и людям, избегающим риска, оригинальности и смелости… Эти признаки непрофильного ориентирования мы находим во всех современных индустриальных обществах, независимо от их политической структуры".

Этим же можно объяснить и привыкание к авариям, катастрофам, терактам, а масштабный показ их по телевизору ещё больше убеждает, что ничего нельзя изменить, что так всё будет и дальше. Собственно, с чего начинается учебник по истории России? С междоусобных войн, с насилия, которое ни в коем разе не прекращалось потом, многократно Фромм объясняет, что человек не может быть абсолютно пассивным в возможности самому изменять и преобразовывать мир, а не только "самому становиться преобразованным и измененным… Вся эта деятельность возникает из способности человека направлять свою волю на определенную цель и работать до тех пор, пока цель не будет достигнута". По Фромму, поскольку человек не может стать нечеловеком, то не может и просто так смириться со своей беспомощностью. Но в атмосфере насилия и несвободы это приводит к "компенсаторному насилию": "Созидание жизни означает трансцендирование своего статуса как тварного существа, которое, подобно жребию из чаши, брошено в жизнь. Разрушение жизни также означает ее трансцендирование и избавление от невыносимых страданий полной пассивности. . . Разрушение жизни требует только одного: применения насилия". Таким образом, страна, возникшая из насилия, порождавшая насилие, продолжает насиловать. "Тюрьма народов", "ось зла" – это всё про нас, и это правда. Ну а долго длящаяся жизнь в пассиве приводит к некрофильскому ориентированию.

Впрочем, не стоит отказывать народу ещё в одной патологии, упомянутой Фроммом, – "закоренелый нарциссизм". "Крым наш", "можем повторить" – это никакой не подъем общественного настроения, никакое не долгожданное единение нации или благое дело по возвращению в родную гавань, а всего-навсего патологический общественный нарциссизм, который связан с индивидуальным нарциссизмом Путина. "Опаснейшим последствием нарциссической привязанности является потеря рационального суждения, – пишет Фромм. – Предмет нарциссического интереса рассматривается как ценный (хороший, красивый, умный и т. д. ), но не на основании объективной оценки, а благодаря тому, что речь идёт о собственной персоне или о том, что ей принадлежит. Нарциссическая оценка есть предубеждение, она необъективна. Обычно такое предубеждение так или иначе рационализируется, и эта рационализация, в зависимости от интеллигентности и утонченности соответствующего лица, может быть более или менее обманчивой. Это искажение обычно легко распознаваемо в нарциссизме алкоголика. Перед нами человек, который говорит поверхностные и банальные вещи, но делает это с таким видом и произносит их таким тоном, как будто он рассказывает о чем-то необычном и интересном. Субъективно он пребывает в эйфорическом ощущении своего невероятного превосходства над всеми, в действительности же он находится в состоянии самовозвеличения".

Еще одна необходимая цитата: "Еще более патологическим элементом в нарциссизме является эмоциональная реакция на критику какого-либо объекта нарциссизма. Обычно человек не горячится, когда то, что он сказал или сделал, подвергается критике, если она корректна и не ведется с враждебным намерением. Нарциссичный человек, напротив, реагирует в высшей степени озлобленно на любую критику, обращенную в его адрес. Он склонен воспринимать эту критику как враждебную атаку, поскольку, основываясь на своем нарциссизме, не может себе представить, что эта критика может быть справедливой. Интенсивность его озлобленности может быть вполне понята, если вспомнить, что нарциссичный человек пребывает вне связи с миром, что он совсем один и одержим страхом. Это чувство одиночества и страха он компенсирует своим нарциссическим самовозвеличением". Узнаете? А мы говорим, что администрация президента продумывает внутреннюю политику, что Путин умно строит речи, что он остроумен. На самом деле он занят возвеличиванием себя, а заодно и России, и такому же больному большинству это, конечно, нравится. И вот уже совсем лобовая цитата: "В истории есть немало примеров вождей, одержимых манией величия, которые "лечили" свой нарциссизм тем, что переделывали мир под себя; такие люди должны пытаться уничтожить всех своих критиков, поскольку голос разума представляет для них серьезную опасность. Мы видим, что потребность таких людей, как Калигула и Нерон, Сталин и Гитлер, состоит в том, чтобы найти тех, кто в них верит, и с их помощью начать переделывать действительность таким образом, чтобы она соответствовала их нарциссизму. Интенсивным и отчаянным уничтожением всех, кто их критиковал, они пытались предупредить взрыв собственного безумия. Парадоксальным образом наличие элемента безумия у таких вождей способствует их успеху. Он сообщает им ту меру уверенности и беззастенчивости, которая так импонирует среднему человеку". В общем, рекомендую всем почитать!

Что будет дальше с Россией? Сможет ли небольшая кучка людей – ведь их буквально всего несколько десятков, может, сотен или тысяч, несущих добро в том глобальном, поистине самом гуманном смысле, в каком видел его Фромм, – изменить эту страну? Многие уважаемые люди говорят, что да, пусть не сейчас, но сейчас – это только начало.

Сергей Константинов – блогер, Псковская область

Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода.

Подробнее читайте на svoboda.org ...