фото показано с : svoboda.org

Известный петербургский рок-музыкант, лидер групп "Ленинград" и "Рубль" Сергей Шнуров (или Шнур) – не только музыкант, киноактер, телеведущий и художник, это явление современной культуры, которое определяет некоторые ее направления, в частности, развитие языка, сближение массовой и элитарной культур.

Несмотря на создаваемый Шнуровым образ матерящегося простака, многие усматривают в нем не только блестящего артиста, но и интеллектуала. О феномене Сергея Шнурова мы говорим с историком культуры, историком советской и российской рок-музыки Андреем Бурлакой, философом, профессором Европейского университета в Петербурге Артемием Могуном и философом, доцентом Европейского университета в Петербурге Йоэлем Регевом.

– Андрей, первый вопрос к вам: что такое Сергей Шнуров с точки зрения историка культуры?

– Я включил группу "Ленинград" в свою энциклопедию, стало быть, я рассматриваю ее как часть петербургской и общероссийской музыкальной культуры, того ее сегмента, который называется поп-музыкой или рок-музыкой, хотя эти названия давно потеряли всякий смысл: есть музыка для элиты, музыка для масс и зыбкое пространство между ними, которое мы по-разному называем, желая его дистанцировать от первого и от второго.

Сережа Шнуров не только создал некий художественный феномен, но и хорошо его монетизировал

Сережа Шнуров не только создал некий художественный феномен, но и хорошо его монетизировал. Он не только что-то придумал, но сумел это хорошо продавать. Мы познакомились году в 1995-м, когда мы с Радиком Чикуновым открыли клуб TEN – "Десятка" на Обводном канале, 62, в центре города, но в совершенно убитом месте. У нас там играли новые молодые группы, появлявшиеся как грибы после дождя, и среди них был Сережа Шнуров. Он тогда даже особенно не играл, у него была группа, электронный проект "Уши Ван Гога", но ему просто нравилось место, и он приходил играть в бильярд с Сашей Дусером, барабанщиком группы Tequilajazzz.

Потом я потерял Шнурова из виду, TEN закрылся, появились другие клубы, мы не пересекались. А потом Леня Федоров, очень ценимый мной музыкант, основатель и главная движущая сила группы "Аукцыон", как-то раз сказал, что нашел интересных ребят и готов с ними поработать. Он посоветовал сходить на концерт, это было забавно.

Сначала Шнуров даже не рассматривал себя как фронтмена, ему нравилась роль такого теневого кардинала, руководящего из-за кулис. Но потом жизнь выдвинула его на первый план, он стал петь, чего раньше не было. Был у них такой брутальный музыкальный проект "Алкорепица", они играли такой жесткий рэпкор, и Сережа там какое-то время играл на басу. Это было такое движение Positive squad – брутальная музыка, но здоровый образ жизни, что немножко удивительно, учитывая дальнейшую карьеру Сережи Шнурова. Тогда, видимо, было актуально быть трезвенником, а потом это стало не актуально. Но это нормально для шоу-бизнеса.

К концу 90-х – началу нулевых я за ними наблюдал уже с интересом естествоиспытателя: а ну-ка, что они еще сделают? И все альбомы были разные, и, главное, мне нравилось, что для Сережи не было никаких табу, бытующих в культуре. С тех пор как существует популярная музыка – городской романс, шансон, – многие пытались использовать ненормативную лексику, да и в рок-музыке тоже, особенно московские музыканты пытались, но не преуспели. А у Шнурова это получилось органично, и он продолжает экспериментировать. Сегодня он обратился к визуальному искусству, стал снимать клипы-истории, ну, и молодец, он ищет.

– Йоэль, я правильно понимаю, что для вас фигура Шнура – это не только фигура музыканта?

– Да, меня он интересует, прежде всего, своими хитами, видеопроектами, такими как "Лабутены", "В Питере пить" и "Кольщик", который менее известен, но мне кажется самым интересным. Он сделан на романс Михаила Круга, и там происходит его бытовая апроприация Шнуром. Любопытно, что визуальная сторона и песня о семейной жизни вроде бы никак не соотносятся. Любопытно, что в массовую культуру проникает явление, которое Жиль Делез описывал как самое радикальное достижение экспериментального кино, когда звуковая и визуальная стороны существуют автономно. В клипе они тоже не соотносятся, но между ними есть некое напряжение. И еще это эксперимент со временем – видеоряд "Кольщика" – это перевернутая история катастрофы в цирке, записанная задом наперед, она сворачивается к своему началу – моменту выдувания мыльного пузыря. Мне важно, что тут на уровне массовой культуры проводятся интересные эксперименты с нарративом, со временем.

– Артемий, а для вас что такое феномен Сергея Шнурова?

– Я не знал, что Федоров был патроном Шнурова, это многое объясняет: тут и карнавальная стихия (хотя в случае Шнурова упрощенная), и элемент высокой поэзии, который у Шнурова есть и был с самого начала, и совмещение низких и высоких жанров и тем. Шнуров одновременно пытается и завысить, и занизить то, о чем он говорит. С одной стороны, музеи, Петербург, даже элементы поп-культуры подвергаются такому гопническому осмеиванию. А в то же время жизнь обычной русской девушки, нарочито простой, в целом ряде клипов знаменуется встречей с богом. Это такая сублимация через занижение, прием, известный в мировой культуре, он есть у Достоевского – это очень русская традиция, и они ее развивают.

А социально-политически Шнуров находится в популистском тренде. И у нас – что либералы, что Путин, и у американцев – все постоянно апеллируют к народу, к простому человеку. Это сейчас модно – говорить от лица намеренно занижаемого простеца, это способ легитимации политических режимов, какими бы утонченными и богатыми они ни были. И Шнуров это видит, он чувствует нерв времени: в нулевые все было про менеджеров, про буржуазию, а теперь – про опрощение. Он относится к этому с юмором, но в то же время дает и глубокий анализ этого простого человека – нет ли там какой-то божественной правды.

"Ленинград" – "Экспонат"

– Андрей, если вернуться к разговору про табу, ведь бывали случаи, правда, довольно давно, когда Шнуров даже голым на сцену выходил…

– А почему нет? Практически все табу европейской культурной традиции были давно сметены рок-музыкой, начиная с Элвиса Пресли, который вихлял бедрами, что было страшным криминалом для тогдашнего пуританского американского телевидения, или "Битлз", отрастивших волосы чуть ниже ушей, что тоже было тогда скандалом для Британии. Все уже и раздевались, и даже совокуплялись на сцене, ничем таким мир не удивить, все уже было, просто Шнур иногда удачно использует то, что было сделано до него. И серьезные, сложные вещи он делает доступными любому человеку. Хотя Шнура слушает не плебс или демос, а достаточно продвинутая аудитория, образованный народ.

– Йоэль, как вы считаете, чем всех привлекает этот хулиган?

– Мне кажется, именно тем, что у него берутся сложные, потусторонние вещи и реализуются в повседневных ландшафтах. Девушка то встречается с богом, то борется с какими-то потусторонними силами, останавливает астероид – и все это на фоне быта, мытья пола, готовки. Там есть ирония, но не только – есть и некое мессианское измерение: повседневная жизнь оказывается сакрализованной, не менее осмысленной, чем какие-то великие свершения, оказывается, что героизм доступен каждому.

– Артемий, вы согласны с Йоэлем, что в клипах Шнурова в малом видится большое?

– Да, в клипе про лабутены упоминается блокада, и девушка на сломанной ноге встает и героически идет к своему возлюбленному. Это шутка, но там читается – ты герой на своем месте, и даже в твоих бытовых проблемах присутствует бог.

– Андрей, а вы можете сказать, какое место Сергей Шнуров занимает в музыкальной культуре, в культуре вообще?

Шнуров нашел для себя пространство, которое он обжил и совершенно органично и эффективно использует

– Шнуров нашел для себя пространство, которое он обжил и совершенно органично и эффективно использует. Ему удалось не только включить ненормативную лексику в песенный контекст, но и сделать этот контекст частью нашей повседневной речи. Когда я слышу, как интеллигентная девушка в разговоре с подругой про свой день рождения цитирует песню про день рождения, это звучит очень органично. Мало у кого слова расходятся на цитаты – Макаревич, Гребенщиков, Науменко, Цой – и Шнур, вот, пожалуй, и все.

– Йоэль, а для вас где место Шнурова – может, где-то рядом с Рабле?

– Для меня важен религиозный контекст, мессианизация повседневного. Я думаю, его можно поместить где-нибудь рядом с хасидами, которые тоже пытались найти тайны в повседневной жизни, сделать их доступными каждому. У Шнурова и с языком происходят странные вещи – слова, как будто бессмысленные, становятся таким заговариванием, в них тоже обретаются смыслы. Может быть, в этом он продолжает эксперименты футуристов, того же Хлебникова. Ну, а его клипы – это не просто клипы, можно сказать, что это новый тип кинематографа. Я думаю, что они относятся к волне появления новых жанров, которые пытаются осваивать новые виды функционирования медиа.

"Ленинград" – "Кольщик"

– Артемий, как вы думаете, можно ли назвать Шнурова фольклорной фигурой?

– Скорее, он работает с фольклором. Это интеллигент, бизнесмен, а его лирический герой – это "простой человек". Он использует фольклорные элементы в музыке – кабацкую музыку, искусство полусвета, кабаре, отсылающее нас к началу ХХ века и к тем людям, которые слушают такую музыку невысокого жанра. Играя музыку коммерческих жанров, используя матерную лексику, ты как бы приобщаешься к тем людям, которые существуют в этом поле. Но все-таки это игра, цитирование. Ранний период Шнурова многие правильно называли постмодернистским – за счет игры с платами культуры, которые он перетасовывал, а его новый период с клипами – это уже что-то другое. Он лепит то, что раньше называлось тотальным произведением искусства, когда задействуют не один канал – речь или песню, а все, что можно – и зрелище, и речь, и музыку, и мультимедиа, и все это вместе помещает человека в интенсив, который не может быть очень долгим, можно выдержать минут пять, не больше. Это постмодернизм, который теряет свою шуточность и возвращается к большому проекту оправдания жизни искусством.

– Андрей, и все-таки рок-музыка у нас ассоциируется с протестом…

– Это такая ложная догматическая идея, всплывшая во время перестройки. В принципе, люди протестуют, если их ограничивают. Нам не давали играть рок-музыку – вот мы и протестовали против этого запрета. У большинства наших звезд нет песен протеста в общепринятом понимании. Просто они не пели песни советских композиторов. Ведь главная проблема борьбы с рок-музыкой – это была не идеология, просто Союз композиторов очень не хотел лишаться своих астрономических доходов. Успешный советский композитор получал в месяц две-три годовых зарплаты инженера.

Рок-музыка никогда не была музыкой протеста, она всегда была и остается музыкой свободы. Мы хотим слушать, читать, петь то, что нам интересно, а не то, что нам навязывают. И Сережа Шнуров это прекрасно понимает и показывает: ребята, никаких табу-то ведь нет! Жить можно так, как хочется. Может, поэтому его интеллектуальная публика и принимает за своего: образованные люди всегда больше, чем плебс, страдали от нехватки свободы.

– Йоэль, как вы думаете, почему Шнуров никогда не делает политических заявлений, кроме разве выступлений общегуманитарного характера, вроде неприятия смертной казни?

– Думаю, его поведение можно назвать микрополитикой, разворачивающейся на уровне повседневности, когда в борьбу втягиваются скажем, предметы гардероба: надо, чтобы они налезали, а они не налезают – это в "Лабутенах". А "В Питере пить" – там противоположная проблема, освобождение от всего, люди восстают против своих повседневных практик, уходят из офиса, из музея. Это тоже своего рода политические конфликты, но это другая политика.

– Артемий, в последнее время и Макаревич, и даже Гребенщиков делали какие-то заявления… Может, Шнуров мудро молчит, просто чтобы не входить в противоречие ни с кем из своих слушателей?

– Да, думаю, он мудро избегает конфликтов, хотя его личные взгляды понятны – они либеральные, но он не занимается политическим искусством. Одно дело – его взгляды, а другое – его творчество. И либерализм его – популистский, и это серьезно, он действительно считает, что общество должно опираться на простого человека, что между условно простым народом и условно интеллигенцией должна быть солидарность. Но отсылки к свободолюбивому поведению у него есть. "В Питере пить" – это же такая революция намечается, люди уходят со своих постов, делают то, что вообще-то запрещено, но это приводит не к политической революции, а к алкоголизму, как всегда и происходит на Руси. Алкоголь – некий эрзац революции в частной сфере, который, может, даже лучше революции.

"Ленинград" – "В Питере – пить"

– Вы в Европейском университете посвятили Шнурову целый семинар – почему?

– Тогда волна его клипов достигла пика. И сам Шнур пришел послушать. Мы поняли, что у него есть что-то содержательное для гуманитарных наук, а не просто коммерческое искусство. У нас там был такой Драган Куюнжич, наш друг из Америки, он написал статью "Шнуров и Сокуров" – он пишет, что они оба ликвидируют музей, но слово "ликвидация" происходит от жидкости, liquid. У обоих есть стихия жидкости, в которой растворяется высокая официальная культура. У Сокурова имеется в виду "Русский ковчег", а у Шнурова – клипы, где присутствует официальный красивый Петербург, и идет снижение этого мифа и его обживание.

– А вы, Андрей, как думаете, отсутствие политического протеста у Шнурова – это сознательное сокрытие своих взглядов?

– Как-то Лужков запретил концерты группы "Ленинград" в Москве, но они все равно туда приехали, пропускали в песнях матерные слова, но зато их повторял весь зал – Шнуров доказал, что он сильней Лужкова.

Часть наших интеллектуалов недооценивают Шнура, им кажется, что он намеренно занижает жанр

Думаю, часть наших интеллектуалов недооценивают Шнура, им кажется, что он намеренно занижает жанр. Но это неправильное представление о рок-н-ролле как о чем-то высоком, на самом деле он ближе к фольклору, и Шнуров работает как раз в этом направлении – и людей за собой увлекает. И деликатно, но очень точно издевается над царящими в обществе стереотипами. Может быть, в этом и заключается его протестная роль. Его надо изучать. Во многих университетах мира рок-музыку давно преподают, а у нас она все еще не стала легальной частью культуры. Но что удивляться – сегодня у власти те же люди, которые в 70-е и в 80-е были по другую сторону баррикады.

– Йоэль, а вдруг все вернется на круги своя и рок-музыка снова окажется в подполье?

– Все может быть. Я вот о чем подумал, о протесте – у Шнурова он часто связан с временем. "Кольщик" – это попытка обратить время вспять, а на этом уровне радары репрессивного аппарата не работают.

– А вы как думаете, Артемий?

– Думаю, они прекрасно понимают, что это протестная музыка, что там нет уважения к святыням, нет национальной гордости, что это "не наши люди". Но они собирают людей на концерты, а не на митинги, и поэтому они нам объективно выгодны – думаю, так рассуждает власть. И это всегда было так, за редкими исключениями вроде времени перестройки. Ни Цой, ни Гребенщиков не писали никаких протестных песен, но на два-три года стали политическими трибунами. Тогда возникли и напрямую политические группы вроде "Телевизора" и Nautilus Pompilius.

– Андрей, вы согласны?

– Рок-музыканты всегда тонко чувствуют общественные тенденции. Когда еще молчали телевидение и газеты, они реагировали на происходящее, им легче – утром услышали новость, а вечером уже спели песню. Да, на два-три года рок-музыканты действительно превратились в средство массовой информации.

– Для вас Шнуров – это петербургское явление?

– Абсолютно петербургское, и оно показывает, что наша культура так многогранна, что может все ассимилировать. Очень многие, особенно в Москве пытались использовать ненормативную лексику для продвижения своего творчества, но только у Шнурова это получилось легко, естественно и именно по-петербургски.

– А вам как кажется, Йоэль?

– Да, пожалуй. Это двойственный город, для меня важна тема блокады, обороны Ленинграда. И мне кажется, что Шнуров пытается вычленить здоровое ядро, противостоящее болотному духу. Это такая внутренняя революция.

– А вы что думаете, Артемий?

– Я уже говорил, что Шнуров сознательно использует петербургский миф, он наблюдателен, он видит двойственность Петербурга. Когда я рос, мне был важен не парадный Петербург, а дворы-колодцы и прочие места, где можно пить. Сейчас город изменился, но Шнуров возвращает нас к этому времени – он же тоже примерно тогда вырос. Да, он видит две составляющие города, но не было бы так интересно пить в городе, если бы не было Эрмитажа, кунсткамеры и прочего. Он родился и вырос в Питере, а потом стал думать о нем и создал некое сообщение об этом городе. .

Подробнее читайте на svoboda.org ...