фото показано с : vz.ru

Когда на языке безликой бюрократии говорит Общество русской словесности, призванное быть опорой русского языка, это особенно обидно, вдвойне и втройне обидно. И за эту вызывающую отчужденность стиля никто не будет извиняться.

Вчера в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя прошло заседание президиума Общества русской словесности.

Отчего-то оно было почти закрытым (едва приоткрытым): после вводных и весьма общих выступлений патриарха Кирилла и президента Российской академии образования Людмилы Алексеевны Вербицкой прессу настойчиво попросили из зала.

Что там такого секретного было не ведаю. Может, и ничего. «Перестраховались».

Однако и за эти 10-15 минут произошло нечто показательное и заслуживающее внимания. Людмила Алексеевна Вербицкая выразила смущение и сожаление в связи с тем, что в тексте резолюции Первого съезда ОРС проставлено двоеточие после деепричастий. Например, так:

Признавая:

русский язык духовной и нравственной ценностью;

важность сбережения и развития русского языка и культуры как основы национальной безопасности

Принимая во внимание:

традиции изучения словесности в России;

глубокую заинтересованность общества

Ну, и так далее. Только пунктов гораздо больше. Двоеточия расстроили Людмилу Алексеевну так, что она посчитала нужным об этом сказать.

Авторитет ученых-языковедов стремится к нулю. И это их вина (фото: Сергей Карпов/ТАСС)

И это одновременно поразительно и обыкновенно. Поразительно и обыкновенно, как у нас обращают внимание на сущие мелочи, пропуская слона. Начать с того, что двоеточие здесь знак факультативный, необязательный. Логика подзаголовка требует, чтобы его не было, логика перечисления, напротив, требует, чтобы оно было.

Тут же вспоминаются делопроизводственные споры о том, нужна ли в заявлениях точка после слова «заявление»: с одной стороны оно завершает фразу, с другой стороны вроде бы заголовок же.

То же самое оформительское буквоедство.

В то время как кричат кричат из этой казенной и не столь длинной бумаги-резолюции слова и словосочетания вроде «консолидация и реализация проектов», «принципы координации и экспертизы инициатив», «институт апробации и мониторинга эффективности», «полилингвальность» и «реальная поликультурность»

Ведь вы с этой самой «глобализацией» намерены бороться, защищать «национальную идентичность» что ж вы пишете и на каком языке?

На языке безликой бюрократии. Когда на нем говорит Общество русской словесности, призванное быть надеждой и опорой, это особенно обидно, вдвойне и втройне обидно.

И за эту вызывающую отчужденность стиля никто не будет извиняться.

Хуже того: она проходит с такой легкостью, что остается незамеченной. И, разумеется, не только у пожилых бюрократов.

Недавно я краем глаза зацепила обыденный разговор молодых выпускников ВШЭ, где в каждой фразе мелькали слова вроде «эйджизма» и «триггера». Если вникнуть, в беседе той не было ничего сколько-то сложного но смотрелась она чудовищно. Ну, или так показалось мне. А ведь эти еще из лучших.

Необходимо сразу обозначить: я не считаю, что в русском языке не должно быть заимствований. Это не только невозможно, но и бессмысленно для языка империи. Да чего там, империи: если вы хотите язык без заимствований вам в Исландию. На весьма удаленный остров, где до сих пор с легкостью читают эпос восьмисотлетней давности.

В языке должны быть заимствования. Если и не должны будут.

Но и это даже более важно для языка империи в нем должны работать механизмы перевода. Механизмы создания собственных слов. Родные и красочные русские суффиксы, многозначительные русские приставки.

В советское время это хоть как-то да работало: футбол не превратился в «ногомяч», но у нас есть защитники, и полузащитники, и вратари И хотя мы не ходим в мокроступах летаем-то мы на самолетах.

А что делать, скажет мне почтенный читатель. Разве языком можно управлять? (Охотнее всего от обязанности «контролировать язык» открещиваются многие лингвисты, согласные лишь «регистрировать»).

Действительно: около года назад я была свидетельницей поощряемой из Института русского языка им. Пушкина попытки перебороть слово «селфи», заменив его на «себяшку». И хотя порыв я всячески приветствую, попытка насколько могу судить не удалась.

Потому что действовать надо не так. Как ни хорош институт Пушкина, есть люди мы все их знаем которые едва ли не ежедневно выступают перед огромным числом зрителей и слушателей. Именно они дикторы радио, ведущие телевидения, ключевые политики (безусловно!) дают образцы словоупотребления. Именно через них прививаются большинству граждан новые слова.

На самом первом этапе внедрения нового слова людям еще непривычно и механическое заимствование, и перевод, и доморощенное изобретение (на деле, перевод и доморощенное ближе, так как состоят из понятных частей). На этом первом этапе можно задать направление: будет так, а не эдак дальше включается привыкание.

А вот как именно будет могут и должны решать ученые-языковеды. Но для того, чтобы ключевые деятели, подспудно влияющие на речь всего населения России, стали слушать каких-то там ученых, есть только два пути.

Первый: они должны этого захотеть. Второй: если они не захотят, их следует обязать.

Как вы думаете, что выглядит невероятнее? Я затрудняюсь сказать. Потому что знаю: они не захотят себя ограничивать. Вообще ни в чем. И их к этому не обяжут.

А не обяжут их потому, что авторитет ученых-языковедов стремится к нулю. И читая тексты, подобные резолюции Первого съезда Общества русской словесности, нельзя не подумать, что в этом есть их собственная вина.

Казалось бы: кто мешал? Уж Обществу-то русской словесности? Оно ведь создано с целями самыми благороднейшими, его возглавил патриарх, а президент обещал всяческое содействие

Но нет. Инерция. Привычка заимствования и казенщины.

Есть, впрочем, род возражений, на который трудно подобрать ответ. А зачем, скажет мне придирчивый читатель, нам вообще отстаивать свою русскую особость (она же на бюрократическом языке «национальная идентичность»)?

Вовсе нам этого не надо, и нечего себя ограничивать, а надо просто жить, «как все нормальные люди».

Если так будет думать большинство населения России, ответа на этот вопрос не станет. А пока подумайте вот о чем: русская филология в высших учебных заведениях специальность из наименее престижных.

В Казани в этом году набрали на бюджетное обучение десяток человек в восьмидесятые их было полторы сотни. Это в Татарстане, где вот только что ночью варварски срезали православный поклонный крест и идет постоянное тихое брожение.

В Татарстане, где то самое «стратегическое» значение русского языка бесспорно, но откуда многие заинтересованные в этой специальности выпускники сейчас стремятся уехать. Здесь больше нет бюджетной магистратуры для филологов-русистов.

Это, конечно, такой же стратегически-выверенный шаг, как отсутствие магистратуры по отечественной истории в Калининграде вероятно, чтобы местная молодежь прилежнее занималась историей западной.

Происходит это вроде бы как «естественное течение вещей», но в действительности объясняется годами, десятилетиями сознательного движения в определенном направлении.

Схожие жалобы слышала я в этом году и из других регионов. Молодые люди не понимают, зачем им глубоко изучать русскую словесность. Это не выгодно. Не почетно. Не перспективно. Они не понимают.

И это, между прочим, в той самой резолюции отражено: она учитывает «озабоченность падением престижа филологического образования,. . снижением мотивации обучающихся к изучению русского языка и литературы».

Но почему такими скучными, безликими словами? Почему с такой никакой интонацией? Почему так все секретно? И камо грядеши?

Теги:

литература, общественное сознание, русский язык, язык, культура

Закладки:
.

Подробнее читайте на vz.ru ...