фото показано с : aif.ru

«Россия может стать мировым центром по производству топлива», – уверен почётный президент Курчатовского института, академик Евгений Велихов.

«Россия может стать мировым центром по производству топлива», – уверен почётный президент Курчатовского института, академик Евгений Велихов.Плоды прогрессаВалентина Оберемко, «АиФ»: Евгений Павлович, во времена СССР в области науки мы были «впереди планеты всей». А сегодня где наше место? Ведь часто приходится слышать, что мы отстаём – и от Запада, и от Китая.Евгений Велихов: Я не понимаю и не принимаю этих «соревнований» в науке. Люди, пользующиеся плодами технического прогресса, почему-то не задумываются над тем, что эти плоды доступны им всем. Их больше волнует вопрос, кто эти плоды изобрёл, мы или американцы. Да какая разница?! В советские времена семье приходилось годами стоять в очереди, чтобы в их квартиру провели телефон. А сейчас у каждого ребёнка в кармане лежит свой собственный аппарат.Да, Америка сильна гаджетами. Мы пытались работать в этом направлении. Если помните, Чубайс даже показывал двухсторонний планшет. Но в науке каждая страна находит свою нишу. У США это гаджеты, Россия же всегда была сильна фундаментальными вопросами, энергетикой. А энергетика – это кровеносные сосуды всей системы страны. Заявляю авторитетно: в этой области мы работаем на очень высоком уровне.В Курчатовском институте я занимаюсь термоядерным синтезом, на сегодня моя задача – помочь в развитии масштабной идеи, чтобы в ближайшие десятилетия основным источником энергии для всего человечества стал термоядерный синтез. Это революция в энергетике! Термоядерный реактор предполагается использовать на наиболее доступном природном топливе – тории, это так называемая «зелёная энергия».Новый способ будет применяться прежде всего для получения электрической энергии. Ведь на электричество во всём мире самый большой спрос – вы каждый день заряжаете телефоны, обогреваете дома, готовите пищу, освещаете помещения, да и автомобили уже «заправляются» из розетки. Если с нашими разработками всё будет благополучно, вы, грубо говоря, даже на своём участке земли сможете поставить небольшой реактор и получать энергию для использования в быту. Помните, была такая ленинская формула: советская власть плюс электрификация всей страны? Так вот, теперь мы можем планировать электрификацию всего мира с помощью термоядерного реактора. Уже запущен международный проект ITER. В его рамках мы создаём на территории Франции Международный термоядерный реактор. Участвует в нём множество стран. И вне зависимо­сти от того, какие политические системы существуют в этих странах, реактор продолжает строиться, а учёные с разных концов Земли – из России, Западной Европы, США, Японии и Китая – работают рука об руку. Так и должно быть в науке.Осознавая риски– А насколько это всё будет безопасно? Не грозит ли планете что-то похуже Чернобыля? Особенно если реактор, как вы говорите, будет стоять в каждом дворе.– Абсолютно безопасно. Я участвовал в ликвидации последствий чернобыльской аварии и прекрасно понимаю, что это такое. Хорошо помню тот день. Я вышел из дома во двор, увидел нашего соседа, физика-ядерщика Валерия Легасова. Он мне и рассказал, что случилось в Чернобыле, сообщил, что летит туда оценить обстановку. Тогда ещё доподлинно никто не знал масштабов трагедии. Я поехал на совещание к Николаю Рыжкову, который тогда был главой правительства. Тот спросил: «Евгений Павлович, а не поехать ли и вам посмотреть, что там? У первой группы уже заканчивается максимально допустимая доза облучения». Максимально допустимой дозой для сотрудников Курчатовского института тогда установили 100 рентген. Я улетел в Чернобыль на полтора месяца. В первый же день несколько раз облетел станцию на вертолёте. И увидел, что реактора попросту нет – он разрушился. Я настаивал на создании ловушки для топлива под реактором. Многие не соглашались, но потом было принято решение забетонировать этот участок. После Чернобыля все реакторы модернизировали – сделали под ними такие ловушки.Какую дозу облучения я получил в Чернобыле, точно неизвестно. Позже в Японии мне сделали анализ на хромосомы (после Хиросимы и Нагасаки японцы создали медицинский центр, который проводил такое исследование). По нему выходило около 100 рентген. Мне показали, как разрушились мои хромо­сомы. Они были буквально расколоты пополам. Да, до Чернобыля люди не осознавали всей опасности ядерных реакторов, но сегодня всё делается с учётом накопленных знаний. России во всей этой истории отводится одна из ключевых ролей – она может стать производителем и поставщиком топлива для этих реакторов, ведь на нашей Земле тория огромное количество. Так что конкуренто­способность России повысится в разы. Какая напасть страшнее– Вы сказали, что мировые учёные часто работают сообща, не оглядываясь на политику. Но возьмите историю с вакцинами от коронавируса. Сколько раз мы уже слышали про «Спутник V»: «Ваша вакцина не такая, мы её к себе не пустим». И это в момент, когда человечество должно было бы объединиться, чтобы быстрее справиться с ­общей бедой!– История с вакцинами завязана прежде всего на деньгах фармкомпаний. К примеру, мы всей семьёй привились российской вакциной, которую изготовили в Новосибирске. А жителям других стран о вакцинации пока остаётся только мечтать – в том числе и потому, что наши разработки там не принимают. Тут есть и политический интерес, и эгоизм тех, кто управляет государствами. Но пандемия показала: без сотрудничества не обойтись. Даже Китаю пришлось стать более открытым. Думаю, мы всё-таки договоримся. Вот смотрите, с одной стороны, нам всем угрожает пандемия, а с другой – не снята с повестки ещё более страшная вещь: использование ядерного оружия. Можем ли мы быть уверены, что не случится больше такого, как в августе 1945-го в Хиросиме и Нагасаки? Но договорились же мы с американцами по поводу ограничения стратегических вооружений. Потому что всем понятно: наращивать их – это самоубийст­во и абсолютная глупость. И по поводу вакцин, думаю, мы придём к соглашению. Все учёные понимают, что необходим консенсус. А вот политики пока не все до этого понимания дошли. На мой взгляд, вопросы, затрагивающие судьбы человечества, надо отделять от политической борьбы. Учёные стараются это делать, а политикам нужно научиться просто им не мешать.Конечно, конкуренция между странами была и будет. Как правило, она связана с экономической мощью. Я не провидец, но в мире всё идёт к тому, что на фундаментальном, обще­человеческом уровне все эти временные противоречия, «гонки вооружений» в науке исчезнут. – Наука сейчас развивается очень стремительно. А наши молодые кадры за этим развитием успевают? Насколько реформы, которые проводились в нашем образовании, сказались на качестве этих кадров? Наверное, неслучайно вновь подняли вопрос о том, так ли уж хорош ЕГЭ.– Что касается ЕГЭ и разных тестирований, то я большой противник любых угадаек в науке. В экзамене надо оценивать не умение галочки ставить, а умение мыслить. Студент может рассуждать по-другому, не так, как в учебнике написано, потому что он видит решение этой проблемы по-другому, замечает то, что создатель учебника не заметил.Вот вы говорите, что в советское время наука процветала. А ведь тогда процветал и формализм. Мне коллега рассказывал, как во времена СССР в институте проходили соцсоревнования. Учёные сидели, каждый год выдумывали формулу, которую нужно было решить, написать по ней статьи, работы, получить баллы... И этот чистейшей воды формализм тормозит науку в первую очередь. Ещё раз ­повторю: наука – это прежде всего личность. Да, в 1990-х всем пришлось несладко, финансирование науки было сокращено, люди уезжали. ­Сегодня ситуация другая. Наша страна, к счасть­ю, разваливаться не собирается. Да, усилия такие извне предпринимаются. Санкций становится всё больше – кто-то не хочет расставаться с надеждой, что российская экономика обрушится. Но пока эти усилия не оправдываются.

Подробнее читайте на aif.ru ...