фото показано с : aif.ru

В рамках празднования 75-летия со дня Победы в Великой Отечественной войне Россий­ский еврейский конгресс совмест­но с Международным дискуссионным клубом «Валдай» провёл дискуссию «Как и зачем говорить о войне языком культуры?»

В рамках празднования 75-летия со дня Победы в Великой Отечественной войне Россий­ский еврейский конгресс совмест­но с Международным дискуссионным клубом «Валдай» провёл дискуссию «Как и зачем говорить о войне языком культуры?» Свою точку зрения на эту тему высказал и режиссёр ­Андрей ­Кончаловский.О конце цивилизации Вопрос войны очень глубоко анализирует Лев Николаевич в романе «Война и мир». Он пишет, что война готовится усилиями разных людей задолго до того, как начинаются сами действия. И в финале нужен лишь последний бросок лопаты, чтобы этот камень рухнул в яму. Если же говорить о Второй мировой войне, то она стала продолжением Первой мировой. Готовить её начали в 1920-е гг., почти сразу после подписания в Версале мирного договора. Но по своей идеологии Вторая мировая превзошла все предыдущие войны в силу того, что у одной нации появилась возможность попытаться другие нации уничтожить, а какие-то из них превратить в подсобных рабочих, вернее, в рабов. Таким образом нацизм стремился создать идеальный мир и совершенного человека. Уникальность Второй мировой войны заключается в абсолютности зла, которое стало государственной политикой Германии. Понимаете, зло часто рядится в очень соблазнительные одежды. Если бы зло было явно и понятно, не так легко было бы ему завоевать сознание, умы и сердца людей. Соблазн зла – это вечная тема. Английский философ Джон Грей рассуждал о европейской идее прогресса. Согласно этой идее, человек совершенствуется, и это по спирали приводит к чему-то прекрасному. Но Джон Грей это утверждение опровергал простой мыслью, что знания сами по себе аккумулятивны – мы всё время находимся в процессе расширения своего познания. Но этика неаккумулятивна. Эта мысль меня поразила. Получается, что любая цивилизация, любая этика может быть разрушена в течение двух поколений. И мы это можем воочию наблюдать. Достаточно посмотреть на документальные кадры того, что американцы творили в Ираке. Мы видим, что человек в течение короткого времени, даже нескольких часов, может превратиться в животное. Причём как жертва, так и палач. И то, что считается абсолютным антигуманизмом, садизмом, становится вдруг для этого человека обыденным. Это явление заставляет меня задуматься: грядёт ли конец нашей человеческой цивилизации? В частности, европейской.Об алчности и селфи Сейчас в мире рушится определённая концепция, определённое устройство, определённые принципы. Всё становится относительным. Поэтому мне довольно ­тревожно по поводу того, что происходит с новым поколением, которое перестаёт иметь культурные ассоциации. Такое поколение очень легко направить в сторону зла. Это только кажется, что война на какое-то время затихла. Наоборот, зло опять рядится в белые одежды. Помните, в 90-е звучала такая «замечательная» фраза: «гуманитарные бомбардировки Югославии». Эти бомбардировки НАТО вело под знаком утверждения демократии и прочих прекрасных идей европейской цивилизации. Так что война – это бесконечный процесс, который движется наравне с алчностью и жаждой власти. И поскольку алчность, жажда власти и страх неотделимы от человека, мы можем стать свидетелями не меньших катастроф, чем Великая Отечественная. Это необязательно будет штыковая атака. Сейчас битва переходит в область образования, туда, где закладываются смыслы. Это страшная вещь, когда вы не заставляете человека учиться, развиваться, а сразу растите из него некий общий социум. Я вижу это по студентам, которые уже не приходят взять книжку в библиотеку, а всю информацию ищут в интернете. И постоянно делают селфи. Цивилизация становится менее гуманной. Как это остановить? Я не представляю. Я достаточно пессимистически отношусь к мгновению, которое не останавливается. Хоть оно и прекрасно, но оно не останавливается, а проходит. Пока есть художники, которые не только развлекают, но и пытаются понять смысл. Но будет ли для этих художников аудитория в будущем? Сильно сомневаюсь. Во всяком случае, к западной иудо-христианской цивилизации у меня есть серьёзные вопросы. Происходят сдвиги, которые отрывают людей от их корней. Заметьте, в Китае, в ­мусульманских странах это не происходит в той степени, в которой это происходит в Европе. Этот разрыв с традицией виден даже по состоянию театров в мире, по количеству людей, читающих книжки. У меня ощущение, что что-то кончается, что мы можем потерять следующее поколение, потому что мы уже не воспитываем ни учителей, ни родителей. А если не будет учителей и родителей, то всё остальное бесполезно. О чувстве вины Сегодня много говорят о чувстве вины за то, что было сделано во время Второй мировой. Но, мне кажется, время-то ушло говорить о признании вины. Хотя чувство вины – это не универсальное качество. Когда мы говорим об иудо-христианской культуре, мы знаем, что у евреев чувство вины развито бесконечно. У католиков чувст­во вины тоже выгравировано на подсознании в силу того, что есть институализированное осознание своих грехов, есть чистилище. Один западный исследователь, который приехал в Россию в XVI в., сказал удивительную вещь: «Католики боятся чистилища гораздо больше, чем русские боятся ада». У нас вообще чистилища нет, а Бог простит. Не согрешишь – не покаешься. И это «Бог простит» часто избавляет русских от того чувства вины, которое свойственно другому генетическому культурному коду. «А я не виноват! А мне сказали!» Это очень русская черта. Конечно, немцы испытывали чувство вины. Была издана книга «Письма немецких солдат из-под Сталинграда». Это невероятной силы документ, где ощущение отсутствия Бога, ощущение бесконечной бессмысленности этой войны пронизывает великий германский дух. Поэтому, когда мы говорим о чувстве вины, нам нужно понимать, что существуют культурные коды, генетические. Я называю это культурной генетикой. Многие молодые жители Германии, скорее всего, как и многие молодые жители России, плохо знакомы с историей Великой Отечественной войны. Новая цивилизация, способность человека мгновенно получать информацию укорачивают память. Молодое поколение не знает даже телефонов родных людей. Я тоже не знаю телефона жены. Я до сих помню телефон моих родителей, которым пользовался много лет. А для новых есть кнопки. Как правильно говорил Умберто Эко, это всё ведет к уничтожению памяти. Сейчас вдруг оказывается, что нацизм победила Америка. У Спилберга в фильме «Спасти рядового Райана» это явно просматривается. И тут ничего нельзя поделать, потому что каждый художник выбирает свою форму понимания истории. Я не верю в то, что красота спасёт мир, или в то, что искусство делает людей лучше. Если и делает, то на 5 минут. Потом человек выходит из кинозала и снова попадает в свою реальность. Да, возможно, искусство может заставить человека задуматься и решить, что он станет лучше. Но потом он всё равно станет таким, каким и был, если у него нет других предпосылок для духовного роста. Искусство будит в человеке наивного ребёнка, который хочет верить. Но этот ребёнок слишком быст­ро снова засыпает. Я вспоминаю историю из Средних веков. Перед каким-то собором стоял жонглёр и жонглировал шарами. Его спросили: «Что ты делаешь?» Он ответил: «Я выражаю своё преклонение перед Богоматерью». У него поинтересовались: «Но почему ты подкидываешь шары?» Жонглёр сказал: «А я больше ничего не умею делать». Желание искусства что-то сделать, чтобы изменить мир, напоминает мне этого жонглёра. Оно, как может, подкидывает шары для того, чтобы привлечь людей к высоким или гуманным идеям.

Подробнее читайте на aif.ru ...