2021-7-5 10:15 |
Был патриотизм, но была и трусость. Как Москва встречала ВОВ
Летом 1941 года москвичка Нина Ватолина писала диплом в Художественном институте. Утром 22-го июня раздался стук в дверь. На пороге ее комнаты в коммуналке на Басманной улице стоял сосед, художник-шрифтовик Иван Амплеев: «Началась война с Германией…»Потекли первые дни войны – с истошным воем сирен и резкими заводскими гудками. «А в сумерки ни одного огня – ни фонаря, ни рекламы, ни автомобиля… - вспоминала Ватолина. - Городский вечер идет в темную ночь, как-то первобытно, как в поле, как в лесу»…»Услышав речь Сталина, муж ее тетки Василий Васильевич Шкваркин, человек бесстрашный и ядовитый, заметил: «Напугалась-таки девчонка (так или «усатой девчонкой» звали дома вождя для конспирации)! Сразу мы и «братья», и «сестры»… Воду пить стал - зубы о стакан застучали!»Каждый день Ватолина шла в издательство «Изогиз». Зелень запылилась и поблекла. В небо уперлись зенитки, асфальт расчерчен камуфляжем. У Спасских казарм – призывной пункт. Женщины с кисетами, узелками, сумками застыли в горестном ожидании сыновей, мужей - может, удастся попрощаться, обнять напоследок. Или хотя бы посмотреть издали. Может, в последний раз…Однажды редактор в издательства Елена Поволоцкая сказала Ватолиной: «Поручено сделать такой плакат, - и приложила палец к губам, - Нужно, чтобы сейчас поменьше болтали…»Позировала Ватолиной соседка, у которой двое сыновей ушли на фронт. А лицо я доводила при помощи зеркала, так что глаза и эмоциональное выражение – мои». Так родился знаменитый плакат, на котором изображена настороженная суровая женщина в красной косынке. Внизу надпись «Не болтай!» и четверостишие Самуила Маршака: «Будь на чеку! (такой была орфография), в такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни до измены» стал исключительно популярным.Судьба одарила Нину Николаевну еще одним ярким даром - литературным. Написанные ею книги - «Прогулки по Третьяковской галерее», «Пейзажи Москвы» - не позволяют в этом усомниться. А мемуарные «Наброски по памяти» окончательно убеждают. Ее строки выверены, точны, словно мазки, брошенные на холст: «А жизнь шла почти как всегда, только чувство, что стоишь на краю, не покидало, и еще ужаснее, почти физическое ощущение: где-то каждую минуты падают разорванные, пробитые железом люди… И все сжимается, как шкурка, карта страны, точно подожженная тлеет с краю, забирая в черный пепел все новые куски с названиями рек, городов, каких-то никогда не слышанных, страшно важных узлов железных дорог…»Из секретной информационной справки УНКВД г. Москвы и Московской области: «Трудящиеся с чувством глубокого патриотизма в своих высказываниях призывают к усилению обороны страны, организованности и перевыполнению производственных заданий... В райвоенкоматы города и области за истекшие сутки поступило от молодежи значительное количество заявлений о досрочном зачислении в Красную Армию. По Кунцевскому району за 22 июня подано 50 таких заявлений. В Сокольнический РК ВКП (б) поступило от молодежи 200 заявлений о зачислении в ряды Красной Армии. Аналогичные факты отмечены и в других районах.Вместе с этим среди некоторой части населения имеют место факты высказываний отрицательных и контрреволюционных настроений. «Сейчас половина народа СССР озлоблена против советской власти. Много людей сидят в тюрьмах, а у крестьян плохое настроение, так что воевать будет трудно. Народ будет против нашего правительства» (Гребенщиков, врач железнодорожной больницы Сталинского района). «Хорошо, что наконец началась война, жизнь в СССР невыносима стала. Принудительный труд и голод всем надоел, скорей бы конец всему этому» (Макарова, работница завода им. Красина).В спецсводке управлений НКГБ и НКВД Москвы и Московской области, адресованной заместителю наркома госбезопасности Б.З. Кобулову, в частности, говорилось: «В ходе мобилизации в г. Москве и Московской области продолжают иметь место отдельные недочеты. В Октябрьский райвоенкомат 24 июня подлежало явке 1800 человек, явилось же только 814… 24 июня подлежал комплектованию и отправке эшелон № 1042 в количестве 2300 человек. По вине военкоматов, не обеспечивших своевременную явку военнообязанных, эшелон отправился в составе 878 человек. Мособлвоенкомат и Мосгорвоенкомат не обеспечили явку 1772 человек…»Вести с фронта были глухими, невнятными. Но очень скоро люди научились читать между строк. Если сводки сообщали о боях на Минском направлении, это означало, что многие города и селения в том районе уже захвачены врагом. Когда добавлялась ремарка об упорных оборонительных боях против превосходящих сил противника, было ясно, что дела обстоят плохо.«…В ночь на 24-ое в 3.15 проснулся от воя сирен и стрельбы зениток, конечно, отдаленных, - записал в дневнике ученый-филолог и литературовед Леонид Тимофеев. - Оделся, поднял семейство. Вскоре все затихло. Наутро говорили, что было три самолета-разведчика... Один сбили в трех километрах от Москвы. В газете сказано, что тревога была учебная».В «Информсоообщении оргинструкторского отдела МКГ ВКП(б) говорилось, что говорилось, что «во время учебной тревоги, проводимой сегодня ночью штабом противовоздушной обороны г. Москвы, на ряде предприятий и по домоуправлениям были некоторые существенные недостатки».На фабрике имени Калинина в Москворецком районе во время объявления тревоги начальник МПВО т. Ч. растерялся и не знал, какие принять меры. Кто-то из рабочих крикнул: «Остановить станки», что и было сделано. Поднялась паника…На станции метро «Аэропорт» скопилось большое количество людей. Был открыт только один вход, произошла давка. Люди кричали, выражали недовольство. Аналогичная ситуация сложилась на станции метро «Динамо», но - с худшими последствиями. И здесь после объявления воздушной тревоги у входа в вестибюль собралось несколько сотен человек. Они беспорядочно бросались в метро, толкая и сбивая друг друга. Никто не регулировал вход, следствием этого стала давка, некоторые люди падали, по ним пробегали другие, нанося увечья. 13-летняя девочка с тяжелыми ушибами ноги была отправлена в Боткинскую больницу.«Во время тревоги имелось несколько несчастных случаев, - говорилось в отчете. - Например, был убит осколками снаряда член команды МПВО Октябрьского района Карташов, проживающий по Петровско-Разумовскому проезду, д. № 60, барак № 1. Несчастный случай произошел из-за несоблюдения Карташовым правил МПВО. Во время тревоги умер от разрыва сердца мастер цеха № 12 завода им. Авиахима, старый производственник т. Аршинов».Еще одно свидетельство - историка и краеведа Петра Миллера: «Жители нервно вскочили, стали прятаться в убежища, но большинство остались во дворах, дворники прогоняли всех с улиц. Пальба зенитных орудий, изредка стреляют пулеметы, огневые вспышки в облаках, кое-где видел и машины - все на большой высоте».Миллер был очень эрудированный человек, превосходно знавший историю не только всех московских районов, но и каждого дома. Он - автор серии материалов о производственных предприятиях Москвы и окрестностей в ХVII-ХVIII веков, путеводителя по пушкинской Москве. Он руководил историко-архивной бригадой на строительстве столичного метрополитена.С первого дня войны и до своей смерти в 1943 году историк трудился над составлением летописи Москвы в Великой Отечественной войне. Миллер также вел учет разрушенных московских объектов. Тщательно фиксировал – и призывал к этому других историков - не только происходившие события, но и поведение людей, слухи и пересуды, услышанные разговоры: «Московская обывательщина мерзка, как всегда была. В очереди какая-то женщина говорила, что пускай уже скорее немец придет, а то ничего нет. Продавец в мясной, который, говоря цену, сказал: «Четыре рубля цванцих копекен», - все это либо бессознательные дураки, либо неловкие агенты гитлеровщины».Ценность записок ученого в том, что содержащаяся в них информация во многом опирается на факты из неофициальных источников – то, что в газеты попасть не могло. Вот некоторые записи Миллера: «К прежним объектам за ночь прибавилось несколько домов №№ 7-13 (около Апаковского парка) на Шаболовке. Кое-где дымится. Слухи о Даниловском рынке, театре Вахтангова, школы на М. Бронной и Трехпрудн. пер. - все фугасные; много фугасных сброшено вне города, бросали беспорядочно…»; «…бомбили 21/22 - Волхонка, 14 и столовая против Музея (пожар)». «Был Тихомиров, кругом него домишки сгорели (кажется, доктора Кузьмина на углу М. Никитской и Скарятинского пер.). Слухов не оберешься: Марьясина рассказывала, что вся Б. Дмитровка разрушена и Ак. Архитектуры тоже…»По записям Миллера можно понять, как менялось отношение горожан к постоянным бомбардировкам и воздушным тревогам. Постепенно они стали неотъемлемой частью повседневности: «Московское население настолько привыкло, что в трамваях и метро друг у друга спрашивают: «Как шлепали у вас осколки?»Свои уникальные записи Миллер намеревался издать после победы. Но вряд ли это бы произошло, даже если бы ученый дожил до светлого дня. Вот пример: «Палатки пустуют: у одного ларька вся выставка - 8 бутылок сов. шампанского. Утром говорил с молочницей о картошке и курах и неожиданно услышал, что они получили письмо из Смоленска (уже занятого немцами), что жить ничего, спокойно; самолеты (немецкие) летают как хотят, и высоко, и низко; все есть, их не трогают, а только начальство и т. д. Когда я возмущенно стал говорить о зверствах и т. п. … она спокойно ответила: «Это все с начальниками, а нас им зачем трогать?» Очень опасное настроение крестьянства, если оно общее. Надо поговорить с нашими коммунистами».Миллер писал о панике и неразберихе, бездействии властей, трусости некоторых их представителей. Он прямо или косвенно обвинял политический режим Сталина в тяжелой ситуации, в которую попала страна. Между прочим, полностью записки историка не изданы до сих пор.
Подробнее читайте на rusplt.ru ...
