На боковой стене 127-й школы гирляндами выложен огромный белый медведь — символ Пермского края. Он смотрит на главный кафедральный собор, который выложен на этой же стене рядом с медведем остатками гирлянды.

Одна из башен собора вытянута непропорционально, она светится и, искривляясь, тянется вверх. Напоминает нож. Вокруг школы мрачно мигают фонари. Каждые пару минут они мерцают и гаснут, как в плохих триллерах.

— Вот так бы ещё не включались минут пять — кадр будет поярче, — говорит фотограф Стас, когда фонари тухнут снова.

В темноте лучше видно, что поздним вечером 127-я школа не спит. Окна горят на всех трёх этажах. Внутри несколько часов идёт собрание. Следователи опрашивают всех по очереди. Из парадной двери выпускают партиями. Учительница в оранжевом пуховике выходит из калитки и, завидев нас, устремляется прочь.

— Я вам ничего не скажу. Я не даю комментариев, — говорит она и стремительно переходит дорогу.

Хотя, в общем-то, того, что наговорили за минувший день пермские учителя, школьники и следователи, хватит на сотню статей. Все ответственные лица уже пообещали усилить старые меры, ввести новые и заменить неработающие. Я смотрю на двухметровый железный забор, сплошной стеной опоясывающий 127-ю школу, и думаю, что, видимо, после пермского Колумбайна его должны заменить на сплошной бетонный с вышками. Но поможет ли?

На входе дежурят два подмёрзших полицейских. Подмёрзших, конечно, по столичным меркам: всё-таки девять градусов мороза для Перми — это тёплая зима. Четыре дня назад было минус тридцать.

— Приказ есть. Ничего не говорить, не пускать. Когда начальство решит — тогда заходите.

Впрочем, полицейские любезно соглашаются немного попозировать. Один разворачивается спиной, надписью "полиция" к нам, так чтобы на фоне было видно школу. Шаг вправо, шаг влево, кадр.

Поздним вечером возле школы нет других журналистов, поэтому общаться проще. Утренняя паника улеглась, и десятки камер уехали выдавать информацию о том, как двое старшеклассников пришли убивать малышей.

Если бы это произошло в Америке, наверняка там бы написали что-то, отсылающее если уж не к надоевшему "Колумбайну", то к Дикому Западу, — типа такая вот мрачная аллегория. Но у нас тогда как отсылать? Не дикий же Урал. Хотя то, что ещё десять лет назад казалось невозможным, невероятным, диким, — например, школьники приходят в школу убивать одноклассников и учителей, теперь кажется чем-то, что вроде бы в порядке вещей.

Ну сколько уже случаев было за последние годы, и вот ещё один. Ужасная, да, трагедия. Да, но — уже не нонсенс, а статистика. Мы же хотели, чтобы было всё, как на Западе, вот и шаг в ту сторону. Правда, не с той ноги. Как-то незаметно мы перепрыгнули эту маленькую ступеньку, когда песня "Учат в школе" перестала быть сказочной и стала издевательски мрачной. Особенно та строчка про "малышей не обижать".

— Стильно, модно, молодёжно прогуливаться по школе с ножом! — я разворачиваюсь на выкрик за спиной и вижу трёх подростков, они гаркнули этот жутковатый девиз, словно нарочито, показательно громко. С улыбками они проходят мимо нас и, ускоряясь, идут вдоль забора. Один в ушанке поворачивается и что-то рассказывает своим приятелям.

— Вы не с этой школы? — кричу я им вслед.

Они заворачивают за угол металлического забора. Затем высовываются из-за угла втроём. Так что в темноте видны только три нависающие друг над другом головы.

— Не-а! — громко кричат три головы и скрываются за поворотом.

— Хренушки, — резюмирует Стас. И мы идём следом за ними.

Иван, Даниил, Женя стоят на снежном пригорке, чтобы с него можно было разглядеть то, что происходит за забором школы. С этого угла обзор лучше. На козырьке школы фиолетовым цветом горит новогодняя ёлка. Под ней из стороны в сторону устало вышагивает полицейский. С этой стороны школы светятся лишь окна третьего этажа.

Это кабинеты 308 и 309 — туда ворвались двое школьников. Сейчас там целая делегация взрослых оперативников. Издалека мы смотрим за тем, как люди в разноцветных свитерах ходят из угла в угол, размахивают руками. Замирают, расходятся, похлопывают друг друга одобрительно по плечам, через несколько минут возвращаются, садятся за школьный стол, затем опять встают.

Ловлю себя на нелепой мысли, что, если бы Следственный комитет ставил балет в современном театре, он выглядел бы именно так и его нужно было бы непременно подсматривать на расстоянии — через окно. Гоню прочь неуместные сравнения. Считаю людей в окне, насчитываю там девять человек. Но состав меняется.

А утром там был полный класс десятилетних детей. Уже на третьем этаже Лев и Александр надели маски и достали из-под одежды ножи. Вошли в класс и начали резать. Сперва учительницу, а потом малышей.

— Мне кажется, они хотели ну не то чтобы прославиться, но привлечь к себе внимание, поучаствовать в этом. Но мы вот между собой обсуждаем, считаем, что это ненормально, зачем так делать. Ладно, если между сверстниками ты поспорил и до такого дошло. Но не четвёртый класс. Чего они-то сделали? — говорит Женя.

Женя короткострижен и носит спортивную куртку, из-под которой выглядывает капюшон толстовки. Женю выгнали из 127-й школы после восьмого класса. "Да обычно всё: забивал на уроки, хулиганил, хамил", — коротко резюмирует Женя причины своего расставания со средним образованием.

Он знает про "Колумбайн" и все подробности расстрела школы в Колорадо. Это популярный миф в социальных сетях. Некий кровавый, доведённый до абсурда подростковый протест против всего на свете: непонимания родителей, взросления, унижения сверстниками. Набор комплексов и желаний, смешанный с жаждой прославиться и остаться в истории сразу и надолго, — дикий коктейль, закончившийся бойней в 1999 году.

Наши школьники тоже ищут героев и ответы на вопросы. Это видно по ним. Но вот ответов на вопросы нынешнее общество им не даёт, ему не до этого — хотя непонятно, чем же оно тогда вообще занимается, если не своим будущим. Раз не может предоставить других героев для молодёжи, у нас нет уже своего рок-н-ролла, своих пионеров-героев, своих художников-авангардистов, своих крутых футболистов, своих великолепных программистов, тут может закончится бумага для перечисления, — своих примеров для подражания.

"Вырастай и становись чиновником, так ты заработаешь много денег, если не посадят, а ещё можешь стать депутатом" — единственный, кажется, идеал современной России, который даже для некоторых взрослых звучит скучно и уныло. Что уж говорить о подростках.

А подростки активно обсуждают произошедшее. Я смотрю на этих школьников, и они выглядят вполне адекватными, они не похожи на глупое поколение, которыми их любят иногда рисовать: они хорошо рассуждают, почти не матерятся, насколько это возможно для дворовой беседы, у них есть своё мнение и своя позиция по всем вопросам.

Иван — худощавый и длинноносый — говорит, что закончил школу вместе с Даниилом. Это значит, что они отучились девять классов. Раньше он учился на параллели со Львом и Александром — участниками нападения.

Теперь Иван учится в "Славянке". Это политехнический колледж имени Н. Г. Славянова. Туда же поступил и Лев, которого выгнали после восьмого класса. Лев учится на сварщика. Обоих парней Иван знает мало.

— Я помню, что оба тихие такие ходили. Ну, можно сказать, забитые. Но не, не мы. Классе в седьмом, наверное, или в восьмом, я помню, Лев — он постоянно с синяками в школу приходил. Я помню, несколько раз видел. Кто его бил? Да не знаю — в школе вроде не били.

— Да, это строгая школа, — добавляет Женя. — Она с углублённым изучением английского. Тут вообще всё строго. Тут даже драк-то толком не было.

— Как же они внутрь-то попали? — спрашиваю я.

— Да там же два охранника: бабушка и дед — они друг друга сменяют, — рассказывает Иван. — У каждого ученика карточка-пропуск. Они же не в масках туда зашли и не с ножами в руках. Понятно, что так бы их не пустили. Показали пропуск и прошли. А наверху уже маски надели.

— Так ведь Лев уже не учился в школе, он-то как прошёл? — спрашиваю я, вспоминая, что в десятый класс перешёл только Александр.

Парни смотрят на меня так, как будто мне триста лет и я выполз из тьмы. Хотя вряд ли они даже знают эту цитату.

— Ну так и я не учусь, — усмехается Иван. — Ну надо если мне зайти, так подойдёшь, скажешь: "Ой, здрасьте-здрасьте, можно ненадолго забегу, мне там к приятелю или учителю". Да всегда обычно пускают учеников-то. Сколько раз заходил, и он — так же.

— Я слышал, они ствол достать хотели, — встревает до этого молчавший Даниил. Он самый крупный и суровый из троицы. Он носит чёрный пуховик и какую-то кислотного цвета ушанку. Даниил недоверчиво косится в сторону камеры.

В социальных сетях есть группа, которая с английского переводится как "школьные стрелки", в ней состоял и Лев Биджаков. Вскоре после нападения на школу там появился скриншот переписки, в котором эта версия косвенно подтверждается.

Хотя школьники могли прочитать эту версию и там. Так или иначе, но огнестрельное оружие нападавшие купить не смогли.

— Сложно ли достать нож? — задумывается Женя. — Да он, блин, на каждом углу продаётся. Каждый может его с собой носить, но зачем, смысл какой?

— Да даже кухонный из дома взять, — встревает Иван.

— Да, — смеётся Женя. — Но у них, я слышал, охотничьи были.

127-я школа окружена бетонными пятиэтажками. Этот микрорайон местные жители называют "Садовым", и он считается престижным. Ну то есть престижным среди спальных районов: тихим и спокойным. Куда лучше, чем такие далёкие и опасные окраины Перми, как Чапаевский, Рохалево и Загарье.

В общем, ничего сверхординарного в "Садовом" местные жители не ждали. По крайней мере, не ждали всерьёз. Просто в начале сентября 127-ю школу уже эвакуировали. Тогда поступил ложный звонок о минировании, и к зданию учебного заведения приехали все спецслужбы, как в этот раз.

Поэтому Ольга Зайдерманн спокойно выглядывала из окна. Из её окна как раз видно школу — дом стоит напротив. Но, когда женщина узнала о произошедшем, у неё подскочило давление — хорошо, что внук в другой школе учится.

— Я считаю, что всё это из-за Интернета, — уверена Ольга Семёновна. — Потому что все эти секты, Колумбия, или как это называется, вот такие акции проводят. Было в Америке, а сейчас и у нас, видите. Вот просто так, чтобы пришли и резали детей. Не просто так, чтобы месть сверстников, а то, что порезали маленьких. То есть большие ребята порезали маленьких. Как такое в голову-то можно даже взять? Ни за что? Не месть, а просто так!

В ответе пожилой женщины нас несколько смущает допущение того факта, что сверстники в школе вроде как могут резать друг друга по причине мести. Но мы слышим такое оправдание уже второй раз (впервые от школьников) и списываем это на древнюю пермскую традицию дворовой вендетты.

Надежда Мелентьева с внуком-второклассником до вечера вообще старалась не выходить из дома. После того как утром женщина воочию столкнулась с последствиями школьного нападения.

— Я выхожу, значит. Идут родители, плачут, дети плачут — говорят, террористы напали. У всех была сначала такая реакция, что террористы. И у всех лица такие бледные, такие испуганные. Ну не знаю, такое ощущение, что полгорода к этой школе. Я зашла в торговый центр, и там всё было в крови.

Там все ребята были в крови. И охранник говорит, что забежали школьники, — у кого руки были распластаны, у кого ухо было порезано, и все набились в этот торговый центр. Они очень испугались и раздетые из школы прямо туда бежали. Там по дороге и в торговом центре прямо дорожка из капель крови на полу была, — завершает свой рассказ Надежда.

В торговом центре, который находится в тридцати метрах от школы, уже убрали почти все следы крови. Лишь кое-где на кафеле ещё виднеются ржавые пятна. Сложно сказать, почему именно сюда первым делом побежали спасшиеся школьники.

Да, учащихся закрыли в спортзале и выпускали партиями под присмотром полиции, но уже потом и тех, кто остался. А первые маленькие, перепуганные ученики рванули прочь, подальше от закованного в железный забор учебного заведения, и добежали до торгового центра, где и укрылись от опасности. Им принесли стулья и разместили, пока не подоспели службы первой помощи.

Но сейчас уже о трагедии почти ничего не напоминает. Даже красные пятна на снегу по дороге к ТЦ за день уже втоптали в однородную коричневую кашицу.

Лишь возле школы, несмотря на поздний час, продолжают появляться странные люди. Две молодые мамы Елена и Анна обсуждают случившееся, стоя недалеко от железного забора. Говорят, что услышали о произошедшем и решили встретиться, когда всё утихло. Странное место для встречи, но мы с оператором не говорим об этом вслух. Мы уже поняли, в Перми свои традиции.

— Мы же родители — у нас у всех дети, — говорит Елена. — Вот стоим и переговариваемся тут. Я с ребёнком вообще с маленьким дома сижу. А старший у меня в том году эту школу закончил. Так он мне позвонил и говорит: "Мама, не выходите на улицу". Это же что, сразу всё в "Ютьюб", — он мне скидывает: "На, посмотри". У меня хоть один ребёнок уже взрослый, а всё равно переживаешь. Ну это же, это же может повториться — в любой школе, в любом учебном заведении. Ну не знаю — страшно это, страшно, когда такое происходит. Особенно родителям, которые раньше отпускали спокойно в школу детей — а теперь что они будут чувствовать? Что в любой момент может такое произойти, что ли?

И это очень хороший вопрос.

— Около половины двенадцатого, наверное, прилетим уже, — говорят мне в пресс-службе министра образования Ольги Васильевой. Поздно вечером они собираются к полёту в Москве.

Вместе с министром прилетит и детский омбудсмен Анна Кузнецова и много кто ещё. Перми с её традициями нужно подготовиться. Сегодня сюда приедут важные и наверняка разгневанные гости. И будет много ответственных заявлений — про укрепление, изменение и контроль.

Вот увидите, наверняка будут, не зря же министры и чиновники летели. Изменится ли что-то? Есть в журналистике такое правило: не заканчивать длинный текст риторическим вопросом и фразой "время покажет" — дурной тон. Вот именно поэтому мы этого тут делать не будем.

Уходя от школы № 127, я вспоминаю, что в моём детстве мы часто уходили играть в ножички. Это такое развлечение, когда маленькие дети втыкают нож-раскладушку в землю и рисуют там разные фигуры, — в общем, увлекательно. И тогда у моих родителей при фразе "мы пойдём играть в ножички" не возникало никаких других ассоциаций, кроме этой игры. Так же, как тогда не возникало никакого другого парафраза в песне "Вычитать и умножать — малышей не обижать, учат в школе, учат в школе, учат в школе". .

Подробнее читайте на life.ru ...