2020-10-19 07:14 |
Международный валютный фонд выпустил 13 октября свой регулярный прогноз World Economic Outlook, выходящий 2 раза в год. В 2020–м его апрельская версия устарела фактически сразу после публикации, и её пришлось до неузнаваемости переписать в июне — тем бoльшим было внимание аналитиков к новому документу. Конечно, большинство комментаторов подчеркнули, что прогноз был пересмотрен в сторону улучшения — иного сложно было ждать с учётом того, как во II квартале ведущие экономики демонстрировали спад на 20–25%, картина в сфере безработицы напоминала времена Великой депрессии, а фондовые рынки проваливались почти на 50% от весенних максимумов. Поэтому объявление о том, что спад в США ограничится 4,3% ВВП, в России — 4,1%, а Китай даже вырастет на 1,9%, выглядит успокаивающим. Однако мне кажется, что выходящие в последнее время макроэкономические данные по мировой экономике — это повод задуматься ещё над одним трендом. МВФ отметил, что в этом году совокупный ВВП развитых стран снизится намного сильнее, чем развивающихся: на 5,8% против 3,3%. Мы давно привыкли, что Китай, Индия и другие страны мировой "периферии" развиваются быстрее Европы и США, имеют относительно больший запас "динамизма", и поэтому логично было предположить, что они более резистентны к кризису: в конце концов, 2,5% разницы в темпах годового спада не слишком изменят общую картину мировой экономики. Однако я обращу внимание ещё на одно обстоятельство: тот же доклад оценивает государственную поддержку экономики (прямые вложения из бюджетов плюс "количественное смягчение" и разнообразные гарантии) в… 20% ВВП в развитых странах и лишь в 5,5% ВВП в развивающихся. Иначе говоря, за относительно незначительным отставанием стоит уплаченная за него гигантская цена, которую никто и никогда не платил прежде, и это выносит на повестку дня очень важный вопрос. Пандемия коронавируса противопоставила друг другу две части мировой экономики. С одной стороны находятся развитые страны, чьё народное хозяйство на 72–80% построено на услугах, которые приняли на себя главный удар антиэпидемических мер и чей промышленный сектор ориентирован на производство высокотехнологичных и инвестиционных товаров, спрос на которые весьма эластичен и подвержен резким спадам во время сжатия инвестиционной активности. С другой стороны располагаются более примитивные экономики, где доля материального производства выше, а ориентировано оно в основном на повседневные потребности населения, отказаться от которых практически невозможно (в тех же США на покупки продуктов питания в торговых точках граждане тратят 6,5% своих доходов, тогда как россияне — около 30%, а жители африканских стран — более 50%). В условиях неожиданного кризиса шансы первых экономик пройти его лучше вторых сравнимы с вероятностью дальнейшей бесперебойной работы MacBook и деревянных счётов в случае их падения со стола на бетонный пол. Однако есть и другой фактор — а именно те пресловутые 20% ВВП, которые богатые страны не колеблясь предоставили своим гражданам и бизнесам. Эти деньги были созданы "из ниоткуда" — но такой возможностью располагает сейчас именно развитый мир, причём как раз по причине совершенства своего финансового сектора. США весной этого года "вбросили" в свою экономику сумму, сопоставимую с накопленными за 25 лет валютными резервами Китая, — и сделали это безо всяких видимых усилий. Ничего подобного в арсенале развивающихся стран нет и, вероятнее всего, не появится (и дело тут даже не в новых резервных валютах, рассуждения о которых мы слышим уже десятки лет, но и в неготовности периферийных правительств тратить резервы и делать долги от имени государства в интересах граждан и бизнесов). Примитивность экономик, ориентированных "на собственные силы", предполагает ровно такое же отношение к своим хозяйствующим субъектам, и оно не изменится, что бы ни произошло в мире. Собственно, всё сказанное выше и определяет историческое значение "коронакризиса" для мировой экономики. Сегодня глобализация, которая с 1990–х годов считалась "волной, поднимающей все лодки", выглядит совсем иначе: мир продолжает оставаться разделённым — на этот раз чисто экономическими линиями раскола. Как минимум дважды Запад пользовался своими финансовыми технологиями, чтобы укрепить превосходство над глобальной периферией: в 1979–1981 годах он справился со сверхвысокими ценами на ресурсы, что "аукнулось" сначала долговым кризисом в Латинской Америке, а затем упадком стран Залива и распадом СССР; в 1997–1999 годах он выстоял при коллапсе азиатских "тигров", противопоставив их индустриальному росту чудеса информационной революции. В обоих случаях США и Европа усилили свои позиции в мировой финансовой системе, глобальная роль их валют не снизилась, а абсолютный отрыв в благосостоянии от остального мира даже возрос. Чем закончится новый виток противостояния? Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, сделает 2020–е годы не менее интригующими, чем 1970–е или 1990–е.
Подробнее читайте на dp.ru ...
