фото показано с : aif.ru

Владимир Мау рассказал о потерях и приобретениях экономики в битве с кризисом в условиях пандемии.

Почему власти не стали в кризис разбрасывать деньги? Какие новые возможности для развития страны появились за год борьбы с пандемией? «АиФ» спросил об этом одного из самых влиятельных экономистов России Владимира Мау.Между Сциллой и ХарибдойАлексей Макурин, «АиФ»: Владимир Александрович, итоги 2020 года говорят, что коронавирус ударил по экономике России слабее, чем по большинству ведущих стран мира. Нам повезло? Или наше правительство сработало эффективнее?Владимир Мау: Конечно, это прежде всего результат ответственной политики правительства и Центробанка. Богатый опыт антикризисного регулирования последних двух десятилетий позволил оптимально сочетать помощь экономике и консерватизм бюджетной политики. Иными словами, поддержка людей и предприятий не перешла грань популизма, о вреде которого регулярно напоминает Путин.Смягчили воздействие кризиса и особенности России. Это, например, сравнительно небольшая доля малого и среднего бизнеса, который больше всего пострадал от пандемии, тогда как шок, который пришёлся на крупные предприятия, оказался менее тяжёлым. Это сгладило остроту проблемы, связанной с падением производства и занятости.Но не менее важно соотношение государственных расходов и их результативности. Очень многие страны израсходовали на антикризисные меры 20-30% ВВП с сокращением экономики на 7-10% (см. инфографику). А Россия потратила 4,6% ВВП с уменьшением валового внутреннего продукта на 3,1% и при этом избежала сильного роста безработицы.— Но, может быть, всё же стоило дать людям побольше денег?— Да, звучали призывы раздавать «вертолётные деньги», отталкиваясь от негативного опыта Великой депрессии­1930-х гг., когда это использовано не было, и позитивного Великой рецессии 2008-2009 гг. Но тот опыт плохо подходит для эффективного преодоления проблем, возникших в 2020 году, в основе которых был не кризис спроса, а кризис предложения. На удар пандемии мир отреагировал словно на начало войны: закрылись магазины, рестораны и офисы, была ограничена свобода перемещения, торговли. В таких ситуациях впрыскивание денег в экономику опасно, т. к. нет ответного роста производства, поставок, которые физически ограничены. Денежное стимулирование при кризисе предложения может вести к инфляции, а затем и к стагфляции — сочетанию быстрого роста цен с депрессивными процессами в экономике. Такой опыт тоже имеется, так было в кризис ­1970-х гг.Причём в России опасность такого развития событий выше, чем, скажем, в США или Великобритании, где инфляционные ожидания низкие и в последние 10 лет угрожала дефляция, а не стагфляция. В таких странах, как наша, при вливании денег в экономику инфляция ускоряется быстрее, чем в экономиках с длинной историей ценовой стабильности. Собственно, это мы и наблюдаем в последние месяцы даже при том крайне ограниченном насыщении экономики деньгами, которое проводилось у нас в 2020-м.Российскому правительству пришлось пройти между Сциллой и Харибдой. И я считаю, что оно смогло это сделать. Правительство не раздавало деньги всем подряд, а поддерживало наиболее уязвимые группы людей и предприятий: детей, безработных, пенсионеров, малый и средний бизнес. Правительство поэтапно и эффективно реагировало на проблемы, отталкиваясь от российских реалий. Денег на поддержку экономики в результате понадобилось меньше, чем другим, а инфляция выросла меньше, чем могла бы. Вечных двигателей не бывает— Насколько активно, «переболев» коронавирусом, будет расти экономика? От чего это зависит?— Нынешний кризис — реакция экономики на внешний шок. По мере ухода или ослабления пандемии начинается восстановительный рост, что мы, собственно, сейчас уже наблюдаем. А вот дальнейшее развитие — это гораздо более деликатная история. Ситуация накануне 2020 г., перед пандемией, уже оценивалась многими экспертами как предкризисная. Они говорили о завершении очередного цикла мирового экономического роста и ждали начала спада. И мы пока точно не знаем, обнулила пандемия этот циклический кризис или только отложила.Когда начнется новый цикл, многое будет зависеть от того, как поведут себя финансовые власти ведущих стран. Если они будут ужесточать денежную политику — немного повысят ключевую ставку, сократят бюджетные расходы, — то вероятность циклического кризиса будет выше. Но в результате лопнет пузырь, заметно выросший во время пандемии на фондовых рынках, и это оздоровит ситуацию в долгосрочной перспективе.Если же накачка экономики деньгами продолжится, то пузырь продолжит надуваться и позже грянет еще более тяжелый кризис, ведь вечных двигателей не бывает. Причем это будет происходить на фоне существенного роста неравенства, когда доходы от собственности и финансовых операций у сравнительно небольшой группы людей будут расти намного быстрее, чем у тех, кто работает за зарплату.— Банк России в марте и апреле повышал ключевую ставку, хотя в прошлом году четырежды понижал. О чем это говорит?— Наши денежные власти проводят очень осторожную, если не сказать ювелирную политику, чтобы не допустить макроэкономической дестабилизации. И одновременно правительство принимает меры, чтобы не допустить дисбаланса бюджетных расходов и доходов. Перед началом пандемии у России был беспрецедентно низкий госдолг, и до сих пор он исключительно низок в сравнении с большинством ведущих стран мира. Это позволило Минфину взять деньги в долг на рынке, когда понадобилось резко увеличить расходы на поддержку людей и предприятий. Но нельзя постоянно играть в наращивание долга. Это может кончиться кризисом, последствия которого будут долго тормозить экономический рост. Поэтому контроль за госрасходами так же важен сейчас, как и отслеживание ценовой динамики (инфляции). Время ломки стереотипов— Пандемийный год оказался потерянным?— Здесь снова напрашивается аналогия с войнами, которые входят в историю не только жертвами, но и ускорением технологических, институциональных изменений (хотя, разумеется, это войны никак не оправдывает). Контуры индустриальной экономики ХХ века во многом сформировались в годы Первой мировой войны. И точно так же многое из того, что случилось в 2020 году, создало точки для нового рывка.Произошла переоценка роли здравоохранения. Вопросы, связанные с модернизацией этой отрасли, теперь долго будут в центре политических и бюджетных приоритетов.Перестали быть экзотикой цифровые дистанционные услуги. Если, например, до 2020 года вы проводили международную конференцию и какой-то учёный говорил, что на неё не приедет, а выступит по видеосвязи, это могло расцениваться как неуважение. А сейчас это нормальная практика. Мы в январе провели Гайдаровский форум, в котором часть спикеров участвовала онлайн. По контенту он был одним из лучших, а по охвату — несоизмеримо больше. Ведь самая большая аудитория у нас может вместить порядка 1000 человек. А дискуссии последнего форума посмотрели в интернете почти 200 тыс. человек, причем при среднем просмотре в течение полутора часов.Благодаря стремительному проникновению цифровых технологий в разные сферы есть шанс повысить качество государственного управления, что гораздо важнее сегодня, чем 100 и даже 50 лет назад. Сегодня государства конкурируют не дешевизной труда, а качеством управления. В наши дни, когда инвестиции можно «перебрасывать» из страны в страну несколькими кликами компьютерной мышки, они стремятся в те страны, где для них созданы лучшие условия. Возможность чуда— В каких направлениях должно инвестировать государство, чтобы деньги активнее шли в экономику?— Государство должно развивать те сферы, которые улучшают привлекательность страны для частных инвестиций, и те сектора, где создаётся спрос на прорывные технологии. В наше время это образование, здравоохранение, транспортная инфраструктура и всё, что связано с «цифрой».Кстати, низкая инвестиционная активность — это не чисто российский феномен. Во многих странах сбережения сегодня превышают инвестиции. Одна из причин — быстрое технологическое обновление, когда неясно, какие инвестиционные проекты окажутся прибыльными через несколько лет. А инфляция почти везде низкая, и нет стимула рисковать, если деньги и так сберегаются. В такой ситуации государство может и должно взять на себя риски, связанные с неопределённостью в развитии общества, и стать «инвестором последней инстанции», т. е. инвестировать туда, куда деньги плохо идут на рыночных условиях, и тогда, когда в этом есть острая необходимость.— Для стимулирования роста экономики Всемирный банк посоветовал России ограничить импортозамещение. Стоит ли к его совету прислушаться?— Тут нужен взвешенный подход. Как любая нетривиальная мера, импортозамещение может дать существенный эффект, но при «неправильном использовании» несёт риски. Важно оценить, какова эффективность проводимых в этом направлении мероприятий. Мировой опыт показывает, что выпускаемая на основе такой политики продукция обычно востребована на региональных рынках «закрытого типа», но неконкурентоспособна глобально. Поэтому важно развивать «экспортно ориентированное импортозамещение». Кроме того, импортозамещение можно рассматривать как базу для некоего технологического рывка в будущем.— Подаёт ли наша экономика сигналы о том, что Россия в ближайшие 10 лет сделает технологический рывок и уйдёт от пресловутой сырьевой зависимости?— Справиться с этой проблемой можно, и это зависит от нас самих, от способности общества решать национальные задачи. Очень важно желание общества и власти достичь искомого крупного результата. У нынешнего правительства России такое желание определённо есть.Вообще же стратегию экономического чуда невозможно написать заранее, точнее всего её описывают экономические историки. Во всех странах то, что потом признавалось экономическим чудом, поначалу было предметом острой критики. И только потом в учебниках объяснялось, почему чудо произошло.

Подробнее читайте на aif.ru ...