фото показано с : vz.ru

Концепт политкорректности, начавшей обретать свой нынешний смысл где-то в 1960-х, за несколько десятилетий получил статус полноценной идеологии, пытающейся подчинить тотальному диктату все культурное пространство Запада.

Повсеместная цензура и расправы за неосторожно сказанное слово, подобно лесному пожару, перекинулись с актуального высказывания на художественное наследие минувших эпох литературу, скульптуру и даже музыку.

Концепт политкорректности, начавшей обретать свой нынешний смысл где-то в 1960-х, за несколько десятилетий получил статус полноценной идеологии, пытающейся подчинить тотальному диктату все культурное пространство Запада. Повсеместная цензура и расправы за неосторожно сказанное слово, подобно лесному пожару, перекинулись с актуального высказывания на художественное наследие минувших эпох литературу, скульптуру и даже музыку.

Приведу несколько цитат из замечательного исследования Елены Кушнир «Лев Толстой, я рада, что ты мертв»:

В 2015 году в письме, опубликованном в газете «Вашингтон пост», учительница литературы из колледжа Сакраменто Дана Дусбайбер поведала, что не преподает своим студентам Шекспира, потому что он «белый и мертвый».

Критик The Guardian Данута Кин считает, что обращение Шекспира с женскими персонажами заслуживает тэга #MeToo в твиттере: «Найдите у Шекспира женщину, которая умна, сильна и обладает властью, и она обязательно закончит безумием (Офелия в «Гамлете»), молчанием (Сильвия в «Двух веронцах») или смертью (Гонерилья и Регана в «Короле Лире»). А если ей присуще какое-то достоинство, ее убивают в финале (Джульетта в «Ромео и Джульетте», Дездемона в «Отелло»)».

Театральный режиссер Кэти Митчелл усматривает в «Гамлете» токсичную маскулинность: «Я нахожу «Гамлета» оскорбительным с точки зрения гендера. Эта пьеса - что-то вроде чествования жестокого депрессивного мужчины, от которого я порядком устала».

Таких примеров в статье множество. У современной культурной элиты Запада масса претензий не только к Шекспиру, - все произведения, не прошедшие тест на отсутствие сексизма, расизма, гомофобии, заносятся в список реакционных, унижающих человеческое достоинство, а потому подлежащими либо переделке, либо полному удалению из культурного оборота.

Это очень похоже на то, что происходило в Советском Союзе, когда в нем безраздельно властвовала марксистко-ленинская идеология. У нас тоже был реестр неудобных или запрещенных писателей и произведений, в которых подвергались критике основы одержавшего победу революционного учения. Вспомним хотя бы роман Достоевского «Бесы», который опубликовали уже в брежневские времена, - тираж издания, подготовленный в 1930-е годы, был почти полностью уничтожен.

Собственно, при строжайшем соблюдении параметров соответствия верному направлению мыслей под нож должна была бы пойти вся русская литература, лучшие представители которой считали русский бунт «бессмысленным и беспощадным». Но полностью рвать связи с культурным наследием большевики не могли, поскольку им все же был необходим фундамент для демонстрации диалектического перехода истории в идеальное качество революционного времени. Поэтому они ограничились перетолковыванием явлений культуры, записывая писателей, поэтов и мыслителей в предреволюционеры, в которых уже жил мятежный дух, не имевший возможности получить должное оформление из-за исторических условий.

На ограниченных участках диктат марксистско-ленинского взгляда на систему вещей был почти всеохватным. Например, кандидатские и докторские диссертации по гуманитарным наукам в обязательном порядке должны были содержать в предисловии цитаты из классиков «единственно верного учения». На периферии контроль со временем слабел, но список запрещенной литературы существовал вплоть до распада СССР.

Сейчас кажется, что западная кампания по разоблачению и деконструкции сексистских, расовых или гендерных стереотипов прошлого носит в высшей степени большевистский характер. С таким же воодушевлением революционеры двадцатых годов рвали на части буржуазную культуру, находя следы реакции везде даже в произведениях писателей, исповедовавших принцип «искусство ради искусства». Идеократия, которая начинает все более бескомпромиссно управлять западным дискурсом, кажется даже более тотальной, нежели диктатура пролетариата.

Отличие в том, что марксизм-ленинизм считал целью истории человека труда, то есть персонажа, не полностью отвязанного от традиции, реалий жизни и созидания. А диктатура политкорректности опирается в своем представлении о человеке на идею безграничного права на социальное конструирование пола и тотальную дискредитацию тех форм быта, отношений и чувств между людьми, которые в течение всей человеческой истории лежали в основе функционирования общества. Семья. брак, любовь все это ценности низшего порядка, уступающие по своему значению праву на изменение пола и обеспечению доминирующих позиций женщинам, сексуальным меньшинствам и представителям расовых групп, признанных жертвами дискриминации в прошлом.

Товарищеские суды в несколько видоизмененном виде профессиональных гильдий, медийного сообщества, левацкой интеллигенции и университетских кампусов мгновенно устраивают расправу над теми, кто посмел подвергнуть сомнению величайшие завоевания современности возможность выбрать из насчитывающих уже десятки видов гендерных идентичностей свой уникальный пол или отринуть как глубоко отвратительный образ консервативного гетеросексуального белого мужчины.

Человеческое существо в этой системе ценностей получило право на удовлетворение тех потребностей, которые во всех прежних культурах подлежали контролю и ограничению. Это телесность, высшим выражением которой становятся такие виды сексуальных отношений, которые подразумевают не репродукцию, а исключительно удовлетворение актом соития. Это нацизм, буйствующий в нарративе дискриминируемых в прошлом этнических и расовых групп. Отдельная история исступленный феминизм, который также базируется на комплексе жертвы: женщина, чьи права были ограничены, должна получить возможность расквитаться с притеснителями по полной.

В России цензура отменена. Со свободой слова у нас не так, чтобы совсем все в порядке. В области политического высказывания иногда вводятся (весьма, кстати, нечастые) ограничения, но они не мешают журналистам из оппозиционных медиа и политикам либерального толка свирепо обличать злодеяния «кровавого режима», так что в целом это пространство можно считать свободным или почти свободным. Что же касается «проклятых вопросов», на которые политкорректность наложила строжайший запрет, то здесь мы остаемся площадкой, где означенные табу принципиально невозможны.

В России абсолютно свободно можно обсуждать любые темы, которые культурный западный человек уже научился воспринимать как скандальные или опасные.

В этом смысле нашу страну следует признать территорией, где свобода слова сознательно берется под защиту, а телесность не восторжествовала над духом. Более того, тот человек, которого сочли идеалом на Западе, у нас законодательно признан существующим, но не имеющим права рекламировать свои ценности, тем более, вводить их в общественный оборот как норму высшего порядка. Запрет на пропаганду гомосексуализма это не об ограничениях на формы сексуальных контактов, но о том, что пол не есть выбранный социальный конструкт, а традиционные формы общественного быта и отношений были и остаются основой здорового и органичного существования общества.

С чем я нас и поздравляю.

Теги:

литература, Россия и США, феминизм, свобода слова, политкорректность

Подробнее читайте на vz.ru ...