2019-4-24 10:06 |
Социологи решили выяснить, как граждане России восприняли пожар, чуть было не уничтоживший собор Парижской Богоматери. Результаты достаточно неожиданные: несмотря на разницу в мировоззрении, геополитическое противостояние и груз исторических обид, тех, кто призывает помочь Франции, больше, чем тех, кто хочет остаться в стороне.
Но почему?
Согласно опросу ВЦИОМ, 51% россиян считают, что Россия должна помочь Франции восстановить собор Парижской Богоматери, о чудесном спасении которого газета ВЗГЛЯД подробно писала ранее. Противоположного мнения придерживаются 44% опрошенных. Показательно количество «неопределившихся» всего 5%. Немного и тех, кто ничего не слышал о трагедии одного из символов Парижа 8%.
Действительно, если судить по социальным сетям, огонь в «сердце Франции» вызвал в России живейший отклик. Люди сокрушались, рассуждали о невосполнимой потере, оплакивали историческое наследие, наблюдали за происходящим в прямом эфире. Хотя казалось бы где мы, а где Париж.
Но вскоре в эту юдоль скорби вклинилась оппозиция те, кто имел принципиально иной взгляд на происходящее. Не то чтобы они радовались пожарищу (были и такие, но в пределах статистической погрешности), однако же четко подчеркивали эта беда не у нас, эта беда у них.
При такой картине мира не столь важно, где именно проходит граница. Ситуацию определяет то, что граница есть в принципе. Мы православные, а они католики. Мы Россия, а они НАТО. Мы особая цивилизация (русская, евразийская, советская), а они преклонившаяся перед своими страстями Европа, в этих же страстях теперь погибающая.
Короче говоря, Нотр-Дам это не наша печаль, тем более что на собственной земле догнивают остовы древних храмов и имперских усадеб, и вот им бы помочь стоило.
За примерами такой логики далеко ходить не надо. В опросе газеты ВЗГЛЯД о том, должна ли Россия помочь Франции в восстановлении собора Парижской Богоматери, за вариант «нет» проголосовали 85% респондентов. Как оказалось, в масштабе страны они меньшинство, хотя отказать им в рациональности и логике трудно.
Действительно, Франция значительно богаче России почти 43 тысячи долларов на душу населения против 11,5 у нас (данные МВФ за прошлый год). А памятники собственной истории и культуры априори заслуживают первоочередной заботы, но о таком внимании к себе утрачиваемое прямо сейчас наследие Псковщины или Брянщины даже мечтать не может (если представить, что камни могли бы мечтать).
При этом Россию и Францию, несмотря на особый характер наших отношений и в имперскую, и даже в советскую эру, никак нельзя назвать союзниками. В некоторых вопросах Москва легко находит общий язык с Парижем, но только тогда, когда он именно Париж, а не часть чего-то большего Евросоюза, Североатлантического альянса или антиасадовской коалиции в Сирии. В лучшем случае мы конкуренты, а в худшем противники.
Несмотря на все это, большая часть россиян считает, что экономящая на себе Россия должна помогать ухоженной Франции с восстановлением ее туристических достопримечательностей. Помогать можно по-разному советом, средствами, иными формами деятельного участия, но все же не оставаться в стороне.
Когда о помощи Нотр-Даму заявил президент России, он сделал это в формате делового предложения, так как говорил о возможном участии российских компаний. Подряд на восстановление гнезда горгулий это прицел на прибыток, но именно так, наверное, и должен рассуждать президент не самой богатой страны, имеющей, тем не менее, хороших специалистов по реставрации (наряду с плохими, но плохие специалисты есть у всех).
Однако вряд ли обычные люди, опрошенные ВЦИОМ по телефону, рассуждали в столь же прагматичных категориях. Видеть в чужой беде прежде всего возможность заработать это явно не то свойство, какие отличают русский характер en masse.
Возможно, часть объяснения парадоксальной с виду ситуации кроется в популярности французской культуры в российских широтах, говорим ли мы о языке общения дворянства в далеком прошлом или вездесущести арии Bell в недавнем. По крайней мере, сложно представить, что столько же эмоций и порывов к участию вызвал бы у нас пожар в китайском храме Тяньтань, хотя он тоже чрезвычайно красив, или в мечети Тадж-Махал, фотографии которой хоть раз видел каждый.
И все же представляется, что дело не во Франции и даже не в конкретном соборе, пусть даже воспетом Виктором Гюго. Далеко не каждый выделит именно Нотр-Дам, если на выбор предложат Кельнский собор или храм Святого Семейства в Барселоне. Однако в каждом из трех случаев речь идет о наследии не только Франции или Германии, а о наследии всей европейской цивилизации, к которой мы по-прежнему относим себя и за которую ощущаем ответственность.
В рамках этого чувства сопричастности в нас гораздо острее отзываются именно европейские беды и утраты. Хотя Россия, как считают многие, «наполовину Азия» и уже поэтому стоит особняком, беды и утраты к востоку от нас волнуют россиян гораздо меньше. Количество публикаций в СМИ о терактах в ланкийском Коломбо и том же Париже несопоставимо, хотя во всех случаях целью убийц были христиане.
Это не расизм, но это существование в определенной культурной парадигме, включающей в себя Нотр-Дам и не включающей Великую китайскую стену, идущую у нас по разряду восточных диковин. И даже то, что именно в этом соборе короновался впоследствии пошедший на нас войной Наполеон, не баг, а фича: в России со странной приязнью относятся к состоявшимся нациям, побежденным нами в смертельных, особо чувствительных схватках.
Родственные связи России с Европой, в конечном счете объединяющие и нас, и французов в нечто единое, оказались сильнее жестоких войн, раскола на православных и католиков (с дальнейшим усложнением формулы за счет атеистов) и противостояния двух систем, разделенных «железным занавесом». И удар по этой общности (даже такой, последствия от которого, как оказалось, вполне поправимы) отзывается в нас внутренней болью, вызывающей эмпатию в полном соответствии с законами социальной эволюции.
И сколь бы ни были рациональны доводы противников русского участия в восстановлении Нотр-Дама, сколь бы умозрительной ни была сама возможность такого участия, для большинства французские горгульи все-таки немного «наши» христианские, европейские, общие. Это притом что большинство даже не планирует увидеть их воочию оформленные загранпаспорта есть менее чем у трети россиян.
Когда-нибудь разногласия по НАТО или Донбассу уйдут в прошлое, как ушли в прошлое разногласия времен Священного союза или освобождения Балкан. А чувство сопричастности к единому европейскому дому и цивилизационному наследию останется.
В рамках этой сопричастности вполне возможен спор о том, что первично искренние эмоции или рациональный подход. Главное, чтобы было поменьше тех, кто, отделяя себя от Европы по сиюминутным политическим соображениям, не отделился случайно к варварам, которые осознают свое величие только в пожарище чужого.
Теги:
Франция
,
опросы
,
Россия и Франция
,
Россия и Европа
.
Подробнее читайте на vz.ru ...
