«Россия в этой сфере не делает ничего»

- В прошлом году общественность начала активн…

В«Россия в этой сфере не делает ничегоВ»

— В прошлом году общественность начала активно обсуждать необходимость закона о домашнем насилии. Почему эта тема стала одной из самых важных в российской повестке?

— Домашнее насилие фактически есть во всем мире, начиная от Канады, заканчивая Австралией. Искоренить домашнее насилие пока еще никому не удалось, но везде с этим явлением пытаются бороться, так или иначе минимизируя вред, потому что здесь вопрос стоит о конкретных жизнях и судьбах. Цифры имеют значение: сколько будет погибших и сколько пострадавших — тысячи или сотни. Все страны Совета Европы имеют специальное законодательство против домашнего насилия, которое поддерживает пострадавших, защищает их, создает систему помощи и так далее. Часть стран подписала Стамбульскую конвенцию. Россия — одна из немногих в мире стран, которая в этой сфере не делает ничего для профилактики и почему-то так архаично и консервативно стоит на своей позиции: В«У нас такого нет, нам ничего не надоВ».

Но на самом деле домашнее насилие — то, что влияет на судьбы конкретных российских женщин и детей. Тысячи людей каждый день подвергаются домашнему насилию. С этим надо что-то делать. Проблема возникла не сегодня. Вопрос давно обсуждается.

— В чем причина В«архаичной и консервативнойВ» позиции?

— Нужно понимать, что Россия всегда себя пытается презентовать и на международной, и на внутриполитической аренах как последний оплот консервативно-патриархального мира. В консервативно-патриархальном мире насилие — это способ проявления власти. Запрещая насилие условному патриарху, ты условно покушаешься на его власть. И, естественно, в такую концепцию тема борьбы с домашним насилием, конечно же, не укладывается.

В«Насилие — это системаВ»

— В ноябре 2019 года Совет Федерации опубликовал текст проекта закона о домашнем насилии. Но правозащитники, юристы и активисты посчитали, что он некорректный. Что не так в проекте?

— В нем В«не такВ» достаточно многое, начиная с определения. Я как практикующий юрист и адвокат, который каждый день работает с этой темой, могу сказать, что определение домашнего насилия, которое дается в проекте, просто не применимо на практике. Оно звучит так: В«это умышленные действия, причиняющие физические или психические страдания, но не содержащие признаков правонарушения или преступленияВ». Это невозможно в принципе применить ни к одному случаю, потому что любое физическое насилие содержит в себе признаки правонарушения или преступления. Всегда.

Логика законодателей здесь порочна: В«преступление пусть остается преступлениемВ». Но преступление — это про наказание, а мы говорим о профилактике.

Пострадавшей от домашнего насилия, вне зависимости от того, как в дальнейшем будет происходить классификация этих действий, нужна помощь. Условное уголовное дело никак не поддерживает потерпевшую, а ей нужна психологическая, социальная и юридическая помощь, конкретные меры защиты от повторения насилия.

С условным уголовным делом проблема домашнего насилия не решается. Это видно и по российской ситуации, где за одним уголовным делом может идти еще пять. Сегодня мужчина сломал руку своей жене, возбудили уголовное дело, расследование идет, и только через полгода он получил ограничение свободы. Естественно, это его не пугает и не волнует. Все это время он не чувствует никаких неудобств, он свободно передвигается, может продолжать преследовать потерпевшую и повторить насилие. Здесь речь не о том, какое наказание нужно агрессору, а о том, как защитить потерпевшую от дальнейшего насилия.

Домашнее насилие — это система. За одним случаем мы ожидаем второй, третий и прочий. В ситуации домашнего насилия риск повторения насилия велик, и возбуждение уголовного дела против агрессора этот риск практически не снижает.

Кроме того, закон о домашнем насилии нужен для того, чтобы создать систему профилактики среди государственных органов, чтобы они умели работать в этой области как на федеральном уровне в целом, так и в каждом конкретном случае. Необходимо организовать систему помощи потерпевшим: социальную, юридическую, психологическую, медицинскую — доступную для всех.

— Как можно организовать эту систему?

— Начинаем с определения домашнего насилия и его видов, они должны быть понятны правоприменителям.

Следующий важный шаг — это межведомственное взаимодействие государственных органов. Когда происходит ситуация насилия, должны взаимодействовать несколько государственных органов: медики, полицейские, социальные службы. Они должны действовать по единым протоколам. Каждый из них должен знать, что делать и какова их роль в этой системе.

Сегодня это лебедь, рак и щука: каждый тянет в свою сторону, никто не знает, что делает другой.

Качественная помощь будет только тогда, когда полицейский знает, что у него на соседней улице есть кризисный центр. Он знает, где есть травматолог, который может осмотреть потерпевшую и установить травмы. В свою очередь, травматолог, увидевший потерпевшую, должен знать, куда направить потерпевшую за помощью.

Когда все работают вместе, это улучшает качество жизни потерпевшей.

Третий важный аспект — это социальные службы и поддержка. Обычно потерпевшим нужна юридическая помощь, которую сегодня бесплатно не предоставляют. Если для агрессора есть бесплатный адвокат, то для потерпевшей — нет.

Далее та система, которая есть сегодня, не учитывает всех аспектов домашнего насилия. К примеру, чтобы получить бесплатные социальные услуги в центре, вам нужно обладать статусом нуждаемости, а что такое нуждаемость? Ваши доходы и доходы вашего супруга. Если они выше определенного размера, соответственно, вы не относитесь к категории нуждающихся. Чтобы попасть в эту категорию, вам нужно принести справку с места работы мужа. Вы понимаете, что в ситуации домашнего насилия это просто невозможно? Потерпевшая автоматически лишается государственной поддержки и защиты.

Следующий аспект — защитные предписания или охранные ордера. Нам нужно обезопасить потерпевшую. Особенно в ситуации, когда потерпевшие хотят прекратить отношения, расторгнуть брак. Из 10 случаев домашнего насилия восемь будут с преследованиями. Сегодня ничто не запрещает вам преследовать другого человека, угрожать ему. Условный Иванов, который бил Иванову, может ночевать у ворот кризисного центра, сыпать проклятиями и угрозами, приходить на работу к Ивановой и устраивать скандалы, требовать выдать ее из кризисного центра, регулярно снова нападать на Иванову. И никто не может ему помешать, пока он Иванову не убьет или не причинит ееВ здоровью тяжкий вред.

Грубо говоря, сегодня система ждет, когда уже явно начавшаяся ситуация насилия дойдет до апогея. В«Когда убьют, тогда и выедемВ». Потерпевшая живет в ужасе и ожидании очередного случая насилия.

Ничто не ограничивает агрессора, поэтому должен быть запрет преследования и запрет на контакты. И речь не о наказании, а о том, чтобы развести агрессора и потерпевшую в разные стороны, уменьшить накал ситуации.

То же самое касается судебных защитных предписаний, в том числе и меры выселения из совместного жилья.

Сегодня ситуация абсурдная: потерпевшая, имея общее имущество с агрессором, вынуждена с детьми жить в кризисном центре, а агрессор прекрасно чувствует себя в их общей квартире.

Еще раз повторю: это не про ограничение собственности. У потерпевшей стороны тоже есть это право, но из-за того, что агрессор постоянно применяет насилие, он создает условия, невозможные для проживания потерпевшей, и фактически злоупотребляет своим правом. Никто никого собственности не лишает. Но должен быть какой-то период на протяжении нескольких месяцев, чтобы потерпевшая могла взять себя в руки, собрать какой-то ресурс для того, чтобы дальше жить и решать свои проблемы, оставаясь при этом в безопасности.

— Охранные ордера и защитные предписания не будут вызывать еще большую агрессию со стороны насильника?

— Вот именно поэтому нарушение охранного ордера должно очень сурово наказываться государством. Охранные ордера — не наказание, а предупреждение. Мы говорим: В«Товарищ, давай ты не будешь преследовать Иванову, потому что Ивановой это не нравитсяВ». Защитные предписания выдаются всегда с согласия потерпевших, которые не хотят, чтобы конкретный человек подходил к ним на расстояние ближе, например, чем 30–100 метров, потому что он регулярно бил. Если этот Иванов подходит ближе условных 30–100 метров, понимая, что он нарушает защитное предписание, значит, Иванов должен нести серьезную ответственность. Давайте мы не будем ждать, когда Иванов подойдет вплотную и кольнет ножиком ей в подреберье.

— Какую именно ответственность должен нести агрессор: штраф, арест?

— Я вообще против штрафов, я считаю, что арест и обязательные работы — это то, что реально необходимо. В ситуации нарушения охранного ордера должен быть арест, а если это судебное защитное предписание — то уголовная ответственность. Если тебе суд говорит, что ты не должен это делать, а ты все равно делаешь, — это уже злостное нарушение.

Нужен хороший государственный контроль правоохранительных органов, а именно — прокурорский надзор. У нас прокурорский надзор вообще вылетел из проекта закона, подготовленного Советом Федерации. Но он очень важен. То, как государственные органы исполняют законы, тоже надо контролировать.

— Что еще не включил Совет Федерации в проект, что предлагали правозащитники?

— Изначально в проекте мы предлагали сбор статистики, мониторинг ситуации в стране и регулярные исследования. Не должно быть так, как происходит сегодня: статистики домашнего насилия толком не ведет никто, потому что нет методик и критериев, так как нет закона. У нас должна быть статистика медиков, социальных служб, МВД. Увидев три картинки, мы сможем представить реальную ситуацию в стране. На практике статистика МВД всегда будет отличаться от статистики социальных служб: в МВД она будет всегда меньше.

— То есть без всех перечисленных вами аспектов закон о домашнем насилии не будет работать?

— Это фундамент системы. Без этого систему не создать. Без законодательства, которое дает право и возможность государственным органам функционировать именно так, как написано в законе, этого не сделать.

В«Я хочу, чтобы ты сдохлаВ». Исповедь девушки, которую избивал отец

В«Люди боятся органов опеки и ювенальной юстиции как огняВ»

— Законодатели, когда говорят о законе о домашнем насилии, ратуют за сохранение семьи.

— Идея сохранения семьи звучит, конечно, шикарно, но только не на практике. Фактически законодатели планируют примирить потерпевшего и агрессора. Но мы знаем, что насилие — это система. ПроблемаВ в первую очередьВ в агрессоре, а не в жертве. За примирением последует новое насилие.

При этом те же самые представители законодательных органов кричат: В«А что это они не уходят от своих насильников?В» Давайте определимся: либо уходят, либо мирим. Закон должен обеспечивать безопасность потерпевших, а потерпевшие должны сами решать, оставаться в этих отношениях или нет.

Это не государство должно решать, мирить или не мирить. Государство должно создать систему помощи и защиты.

— А что касается детей? Будет ли закон о домашнем насилии их защищать?

— Этот закон в первую очередь направлен на защиту взрослых. Это сделано умышленно. Дети по закону о домашнем насилии защищаются в ситуации, когда с ними защищается значимый взрослый. Например, мама и ребенок. То есть защитное предписание выносится и маме, и с ее согласия — ребенку.

Дети — это вообще отдельная история, связанная с Семейным кодексом, законом об опеке. По ним всегда нужно отдельное законодательство, которого у нас нет. Мы говорим, что у нас действует ювенальная юстиция, но все проблемы оттого, что у нас нет ювенальной юстиции. Никто не понимает, на каком основании отбирают детей. У нас сегодня пришли, отобрали за пустой холодильник, а завтра посчитали, что перелом ребра — это ерунда. Нет системы, которая бы определила полномочия органов опеки должным образом и делала систему понятной и прозрачной.

— Мы рассказали историю девушки, которую в детстве избивал отец. Он издевался и над ее матерью. Как бы работал закон о домашнем насилии в этом конкретном случае?

— По закону государственные органы, включая образовательные и медицинские организации, должны сообщать в полицию о насилии над детьми. Мы видим на примере истории сестер Хачатурян, что ничего этого не произошло. Вся школа видела, что девчонки не ходят в школу, все знали, что девчонокВ как минимумВ бьют, но никто ничего не делал. Это системная проблема, потому что, с одной стороны, мы видим, что ребенок нуждается в помощи, с другой — реально непонятно, как ему помочь? Забрать его в детский дом? А вдруг будет еще хуже?

В ситуации насилия над детьми все крайне сложно. У нас есть органы опеки. Что они могут? Они могут только дать по шапке. Пришли — увидели — наказали. Все.

А вот когда мама периодически кричит и шлепает ребенка, повод ли это отбирать ребенка? Наверное, нет. Но повод ли поговорить с мамой? Может, ей нужна психологическая помощь, может, ей нужны программы по снижению уровня агрессии, может, ей нужна социальная помощь. Да, это повод поговорить, но у нас этой семье никто не помогает. Если она и обратится куда-то, то органы опеки что скажут? В«Мы отберем вашего ребенка в детский домВ». И, естественно, люди боятся органов опеки и ювенальной юстицииВ как огня. У нас нет нормальной системы в принципе.

То же самое и с вашей героиней. Ведь отец бил и мать. Была ли система помощи и поддержки? Бесплатная психологическая и юридическая помощь? Ничего этого не было. И ничем они воспользоваться не могли. Если бы у мамы был доступ к нормальной помощи, она бы могла защитить себя и дочь. Но у мамы этого ресурса не было. Мама жила в чувстве собственной вины, в страхе, что неполная семья и прочее, она испытывала страх одиночества. Она понимала, что ей никто не поможет, обратись она куда-то за помощью. Хотя, может, хорошая психотерапия вообще показала бы ей другой мир.

— Как сейчас идет работа с законопроектом? На чем настаивает Совет Федерации?

— Мы направили в Совет Федерации наши поправки к проекту закона и надеемся, что их учтут, обсуждение их идет. Уже всем понятно, что нужен закон, но он должен быть качественным.

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...