фото показано с : aif.ru

105 лет назад, 21 марта 1917 г., в Могилёв, где располагалась Ставка главного командования русской армией, прибыла делегация депутатов IV Государственной Думы.

105 лет назад, 21 марта 1917 г., в Могилёв, где располагалась Ставка главного командования русской армией, прибыла делегация депутатов IV Государственной Думы.Появлению делегации предшествовала телеграмма князя Георгия Львова, который за 6 дней до того, в день отречения императора Николая II от престола, возглавил Временное правительство. Князь сообщал, что делегации поручено сопровождать Николая в Царское Село «как главу правительства, добровольно отказавшегося от власти». Однако, когда Николай сел в поезд, ему объявили, что он арестован.Состава преступления не нашлосьРешение об аресте бывшего императора было принято 16 марта, на следующий день после его отречения. А 17 марта Временное правительство уже успело учредить «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главно­управляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств». Однако у членов ЧСК не было единого мнения насчёт возможности предания бывшего императора суду. Товарищ (заместитель) председателя ЧСК, сенатор Сергей Завадский, даже отметил: «Государь по русским законам суду за свои действия, во всяком случае, не подлежит. Ко мне присоединились ещё кое-кто из членов президиума... » Но совершенно исключить из следственной работы центральную фигуру «самодержавного режима» не получалось. Следователь Николай Соколов, занимавшийся делом об убий­стве царской семьи, уже будучи в эмиграции, во Франции, допросил Георгия Львова об истинных причинах ареста Николая II и его супруги. Вот что ответил князь: «Временное правительство было обязано, ввиду определённого общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, ввиду войны с Германией».Каковы же были результаты работы комиссии? Александр Керенский летом 1917 г. заявил: «В действиях Николая II и его супруги не нашлось состава преступления». Особое мнение высказал человек, детально ознакомившийся с допросами 59 лиц, которые провела ЧСК, – главный редактор стенографических отчётов комиссии. Эту должность занимал поэт Александр Блок, который был уверен: «Единственное, в чём можно упрекнуть государя, – это в неумении разбираться в людях. Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем дурного. Государь был, бесспорно, человеком чистым».В этих словах поэта кроется ключ к пониманию роли Николая II в трагических событиях начала XX в. Правда, многие думают, что всё дело в банальном кадровом вопросе. Дескать, во власть тогда начали проникать люди сомнительные – либо алчные, либо заражённые вирусом революции, либо вовсе предатели. Отчасти это так. Но здесь уместно будет вспомнить о событиях другой революции – ­Великой французской. Известен эпизод, связанный с Александром Суворовым, – в его присутствии французские дворяне-эмигранты лили слёзы о своём казнённом короле. Знаменитый полководец тоже прослезился и сказал: «Жаль, что во Франции не было дворянства. Этот щит Престола защитил в стрелецкий бунт нашего Помазанника Божия!» Французы пристыженно смолкли.Щит и мечЗолотые слова. На долю царей династии Романовых выпадало немало острых, даже критических моментов. И они умели переломить ситуацию в свою пользу. Не последнюю роль в этом играли те, на кого они опирались. Пётр I, как справедливо заметил Суворов, сколотил свою команду именно из дворян – даже Алексашка Меншиков вопреки распространённому мнению был не простолюдином, а потомком обедневших шляхтичей. На дворянство опиралась и Екатерина Великая. Иначе ей было бы не выстоять в тот страшный момент, когда война с Турцией 1768–1774 гг. внезапно дополнилась вторым, внутренним фронтом – казачьим восстанием Пугачёва. Екатерина сделала правильные выводы и, жестоко подавив восстание, буквально завалила казачество всеми мыслимыми льготами. Впоследствии именно казаки стали «оплотом самодержавия». Особенно после того, как дворянство в декабре 1825 г. оказалось не очень-то надёжной опорой. Николай I, взошедший на престол под крики с Сенатской площади «Даёшь Конституцию!», сделал ставку на чиновничество, выстроив совершенную в своём роде вертикаль власти, которая обеспечила незыблемость государ­ственного устройства на долгие годы... В общем, Романовы умели разбираться в людях – от своего ближайшего окружения до тонкой, ювелирной работы с сословиями. У самодержавия, если вспомнить слова Суворова, всегда был щит и всегда был меч.Всё прахомНиколай II, к сожалению, этим умением не обладал. Работа с сословиями была легкомысленно пущена на самотёк. Взять то же казачество. Императрица Александра Фёдоровна, когда ей накануне Февральской революции донесли, что даже казаки в столице империи ненадёжны, ответила: «Казаки не изменят». Но 25 февраля в Петрограде подхорунжий Донского войска Макар Филатов отдал команду: «Пики к бою, шашки вон!» – и атаковал полицию, лично зарубив полицейского полковника. В целом казаки отнеслись к отречению и аресту государя равнодушно. Что понятно – их прежние привилегии к началу XX в. превратились почти в ничто, новых им никто не давал, зато воинскую повинность они несли в прежнем объёме. А в довершение Николай II казаков попросту оскорбил, назначив атаманами Терского, Семиреченского и Забайкальского казачьих войск немцев – генералов Флейшера, Фольбаума и Эверта. С чиновничеством, причём с высшим, император обращался не менее легкомысленно. Летом 1915 г. Николай изъявил решение сместить с поста главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и самому стать во главе армии, второй год ведущей войну. Весь кабинет министров чуть ли не две недели молил своего государя не делать этого, заявив в коллективном обращении: «Принятие Вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжёлыми последствиями». Тщетно. Император назвал это дело «бунтом министров» и заявил: «Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в ставку через два дня!»В политическом плане этот шаг императора вызвал то, что современники назвали «министерской чехардой» – с 1915 по 1917 г. сменилось четыре премьер-министра, шесть министров внутренних дел, четыре военных министра и четыре министра юстиции. Кого-то смещали за «бунтовщические настроения», кто-то подавал в отставку в знак протеста... На состоянии умов чиновничества это сказалось понятным образом: «Царь сам не знает, чего хочет». Между прочим, уехав в ставку, Николай фактически самоустранился от своих непосредственных обязанностей по управлению страной. Его решения – неважно, правильные или нет, – с тех пор постоянно опаздывали.Всё это не могло не вызвать беспокойства семьи – с осени 1916 г. в оппозицию к Николаю встали 15 великих князей и даже его родная мать, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Их демарши получили название «Великокняжеская фронда». Но и здесь Николай проявил «непреклонную волю» – к январю 1917 г. четыре великих князя были высланы из столицы, чтобы другим ­неповадно было. Всё это были звоночки тревожные, но пока некритичные. Ведь за государем, как он полагал, стоит народ. Однако народ, по сути, отвернулся от своего государя ещё раньше – в январе 1905 г., когда именно народ, согласно праву, восходящему ещё к первому представителю династии Романовых, обратился к царю с челобитной. А получил Кровавое воскресенье. Об этом писал Николай Врангель, отец «чёрного барона», которого трудно заподозрить в предательстве: «Выйди Государь на балкон, выслушай он народ, ничего бы не было, разве что царь стал бы более популярен... Как окреп престиж его прадеда, Николая I, после его появления во время холерного бунта на Сенной площади! Но наш Царь был только Николай II, а не второй Николай... »

Подробнее читайте на aif.ru ...