2023-7-5 00:03 |
Монолог военкора «АиФ», в котором чаще всего повторяются слова «страх» и «жизнь».
Когда Дима Григорьев не отвечает на звонок, становится не по себе. Хорошо, если предупредил: «Связи не будет». Хуже, если «Абонент недоступен» без предупреждения...Кажется, уже целую вечность мы печатаем его репортажи на этой странице. А ведь и полутора лет не прошло. Он пишет о зоне СВО и людях, чью судьбу она перекроила. Но в этот раз мы попросили Диму написать не о том, что он видит, а о том, что чувствует. С той самой ночи с 23 на 24 февраля 2022-го.— В феврале меня отправили в Донецк на пару недель. Думал, напишу про очередное обострение — и домой. Вечером 23-го мы с товарищем Эдиком Корниенко и ещё несколькими фотографами зашли в бар в Донецке — праздник как-никак. Парни скучали и не знали, что им снимать дальше, — в целом ничего глобального не происходило. Никто ещё не знал, что через несколько часов ситуация изменится радикально. Мир изменится. И моя жизнь тоже — я стану военкором.«Устроили здесь цирк! Клоуны!»Горловка. Кругом артиллерийская стрельба, гибнут мирные люди. Наша машина остановилась в центре — и где-то совсем рядом начали работать «Грады». Мы дёрнули из машины, упали на землю... По другую сторону улицы шла женщина с пакетами продуктов. Она даже не шелохнулась. Лишь крикнула: «Устроили здесь цирк! Клоуны!» Человек привыкает ко всему.Я думал, что больше всего будет шокировать смерть. Но почему-то сильнее потрясли разрушения, которые оставляет после себя ураган боевых действий. Я попробовал описать эти ощущения в заметке, сделанной в первые дни в Мариуполе. Не знаю, удалось ли...«Вы когда-нибудь слышали звуки умирающего дома? Поверьте, это ужасающая мелодия. Впервые я услышал её в марте, когда забрёл в один из дворов на окраине. Вокруг горы хлама, сгоревшие автомобили. Я встал напротив того, что когда-то было панельной девятиэтажкой. В подобной я вырос сам. Середина здания была полностью разрушена. Плиты этажей обвалились, обнажив внутреннее убранство чьих-то квартир. Кое-где даже были заметны остатки мебели и личных вещей. Но больше всего поражали звуки, которые издавало здание. Ветер, пронизывающий всё вокруг, беспокоил остатки арматуры на бетонных конструкциях. Они легко постукивали друг о друга и перемешивались с гулом шумящей вдали артиллерии. Город продолжал воевать, а на его окраинах стонали многоэтажки. Позже эту мелодию я слышал в Попасной и Северодонецке...» Буднично, словно погодное явлениеХотя мне кажется, что там — в «большой России» (как её принято здесь называть) — всё происходящее выглядит страшнее, чем оно есть на самом деле. В этом отчасти виноваты мы — журналисты, дающие концентрированную картинку, вмещающую обстрелы и боевые действия. Жизнь же, которая в том же Донецке идёт своим чередом, остаётся вроде как за кадром. Её не останавливает постоянная стрельба. Она воспринимается буднично, словно это некое погодное явление, как дождь или снег, но смертельно опасное. Эту заметку я написал, прогулявшись как-то городу. Да, здесь тоже прогуливаются. «Здешняя реальность очень отличается от далёких мирных городов России, укутанных снегом. Тут снаряд вгрызается в асфальт покалеченного города, а улицы рядом замирают в ожидании: куда упадёт следующий. Тут ресторан японской кухни соседствует с огрызками домов, что пару дней назад попали под украинский "Град”. Ресторан практически пуст, но его меню разнообразно, и тайский острый суп подадут человеку в камуфляже таким, каким он описан в меню. Этот человек ещё вчера мог нести ночное дежурство где-то в окопе под Угледаром. Там, где поля не убраны, потому что мины — их единственный урожай. Но в получасе езды от этих полей рабочие закатывают второй слой трассы на Мариуполь. И эта картина внушает веру, что всё будет хорошо. Ровно и размеренно. Прямо как там. В далёких городах, укутанных снегом...» Адреналин бьёт, руки трясутсяА мой страх? Никуда он не делся за то время, что я здесь. Едешь в точку активных боевых действий — и боишься. Не того, что тебя там ждёт. Боишься того, что не знаешь, что тебя там ждёт. Неизвестность — безобразное чувство. И такое же — беспомощность. Ты её чувствуешь, когда попадаешь под обстрел, когда мины рядом. Адреналин бьёт, руки трясутся... Я видел, как люди впадают в ступор от страха. И это путь к гибели. Надо обязательно действовать. Если за рулём — нужно продолжать ехать как можно быстрее. Если на своих двоих — ищи укрытие или падай на землю. И всё равно идёшь на авантюру — только так получается собрать уникальную фактуру. А иначе зачем я здесь? Приведу пример. Осенью прошлого года мы с товарищем Андреем Гусельниковым зарулили на Каховскую ГЭС. На входе нас встретили мобилизованные бойцы — и тут начался обстрел. Полчаса прятались с ними в бетонном стакане. Андрей думал о забытом в машине рюкзаке. Вспомнив строчки из книги «Территория команчей», он отсчитывал время между прилётами, чтобы добежать до машины... Но цель-то была близка: очень хотелось попасть на территорию ГЭС, где стояла доблестная 205-я бригада. В итоге на территорию ГЭС мы всё же попали. Так завязалась наша большая дружба с бойцами и командирами 205-й бригады. Когда в редакции меня попросили написать этот материал, я не представлял, насколько будет тяжело. Как уместить всё пережитое с прошлого февраля в газетную полосу? Что важнее рассказать сейчас, а что оставить для лучших времён? Где взять слова, чтобы описать то, для чего слов нет? В завершение я оставлю здесь ещё одну свою заметку, сделанную после работы в Шебекине. Именно так для меня выглядит война.«Война приходит в какой-нибудь вторник под утро. Шумно топает у порога раскатами артиллерии, отчего в подъезде вылетают окна. Она пишет некрологи, сжигает дома и разводит повсюду бардак, сея лишь страх и горе. Её лицо ослепляюще уродливо. Но о ней всё равно слагают песни. Войну малюют на холсте и увековечивают в кинематографе. Но она — это одиночество и запах гари. Война — это брошенный хозяевами пёс, умирающий от обезвоживания в месте, где столкнулись чьи-то амбиции и идеи».
Подробнее читайте на aif.ru ...
