фото показано с : svoboda.org

Пишут из Москвы: «Столица развивается фантастическими темпами. Прекрасный, цивильный стал транспорт, новенькие трамваи, вагоны в метро, они просторные, с кондиционерами, между ними нет теперь дверей.

Светофоры красивые - опора вся горит, это удобно, видно издалека. В Центре «Мои документы» можно получить сто семьдесят услуг! Я столько и не знаю. В общем, московский транспорт - почти на пять. Электронные табло: сколько минут осталось до прихода автобуса. Выделенная полоса для общественного транспорта – за выезд на нее полторы тысячи рублей. Так что транспорт свободно идет. В метро везде wi-fi. В наземном он тоже есть, но хуже работает, а в метро отлично. Библиотеки, парки – все на пять. Зоны отдыха, компьютеры стоят. . . Бесплатно. Музеи: для пенсионеров скидка пятьдесят процентов, для детей сейчас сделали девяносто бесплатных музеев». Это вы слушали письмо из Москвы. А из не Москвы жалуются на низкие зарплаты и пенсии. Особенно обиженными чувствуют себя учителя и медработники. Некоторые считают, что власть должна без промедления что-то придумать, чтобы если не снижалось, то хотя бы и дальше не росло недовольство русского человека, живущего на зарплату или пенсию. Но бросается в глаза вот что. Даже учителя не смотрят на свое положение с колокольни выше школьной. Их не интересует, откуда могут взяться деньги, в которых они нуждаются. Выражение «государственные расходы» - не из их языка, не из учительского. Невольно дают понять, что это не их ума дело – что представляет собою государственный бюджет: сколько идет, например, на граждан в погонах или в чем-то наподобие погон. Снижение зарплат и рост цен не связывают, во всяком случае, в письмах, с расходами на Крым, на Донбасс, с потерями от международных санкций. Это все для них «политика». К делу – к своему делу, к своим нуждам ее не относят.

«Читаю и плачу, - пишет госпожа Распутина из Иркутска, - потому что узнаю, сколько пригодной к земледелию земли в России заброшено. Добро бы, писали это наши западные партнеры, а то ведь наши родные официальные органы. Сто миллионов гектаров то ли одних угодий, то ли вместе с бывшей пашней, я пока не разобралась, уважаемый Анатолий Иванович, из-за слез. Да, меня душат слезы. Садов в России стало втрое меньше по сравнению с каким-то периодом, меня, честно говоря, не очень интересует, с каким периодом конкретно, главное – что меньше. Пастбища сократились вдвое. Десятки миллионов гектаров неизвестно кому принадлежат, потому что оформить землю без взятки ни частное лицо, ни фермерское хозяйство не могут, а деньги и нервы есть не у всех. У меня, например, денег нет, а и были бы, так не хватило бы нервов. А мой сосед, когда я ему открыла на это все его пьяные глаза, сразу протрезвел и сказал мне ехидно: «Зато Крым ваш», - жалуется госпожа Распутина.  

Любая страна, как и любой человек, обрабатывает столько земли, сколько хочет или может. Кто сказал, что вся она должна обрабатываться? Меня, например, интересует только один вопрос: хватает ли жителям России сегодня печеного хлеба? Судя по всему, хватает и, по всей видимости, в обозримом будущем будет хватать. Все остальное, конечно, важно, но это уже подробности. Надеюсь, кто хотел меня правильно понять, тот понял. Обработка земли не может быть самоцелью. О чем можно печалиться, так это, конечно, о больших поборах с людей, которые хотели бы закрепить за собою землю. Ну, это дело такое. Поборы всегда и везде такие, какие народ терпит. Так было, есть и будет, и по-другому быть не может. Госпожа Распутина пишет о своем ехидном соседе, который сказал: «Зато Крым ваш». Слушатели «Свободы» уже знают, что я бы так не сказал, но его настроение мне понятно. Допустили, что Крым теперь ваш, радуетесь этому, согласны со всем, с чем требуется быть согласными, а это все вы прекрасно знаете: с чем можно не соглашаться, а с чем – попробуй не согласиться – ну, так принимайте и последствия. Земельные и всякие иные поборы растут и, скорее всего, будут расти, потому что денег государству требуется все больше, а доходы сокращаются, а некоторые важные расходы сильно сокращать боязно. А доходы падают из-за того, что Крым ваш. Тут сосед госпожи Распутиной совершенно прав.  

Дернула меня нелегкая сказать в одной из предыдущих передач, что, будь моя воля, я бы сделал добровольным посещение школы прямо с первого класса. Хочешь – иди, не хочешь – не иди. Когда мне сообщили некоторые слушатели, что я лишился рассудка, мне пришлось объясниться – сказать, что я потому против обязательного школьного образования, что точно знаю: родители непременно поведут своих детей в первый класс и в последующие, то есть, сами, своей волей, сделают образование обязательным. Продолжу свою глупую мысль. Я бы устроил свободную продажу всех без исключения бумажек о каком бы то ни было образовании, всех дипломов, которые, это важно!, ничем не отличались бы от подлинных. Ничем! Сделать это хотя бы в порядке опыта. Зачем? А чтобы посмотреть, сколько этой липы будет раскуплено, и пройтись потом по классам и аудиториям - посмотреть, сколько окажется там пустых сидячих мест. Вообще, в делах образования уже можно устраивать любые эксперименты, потому что изменить они ничего не смогут. Все быстро идет к тому, что работодатели, нанимая работников, будут интересоваться не их дипломами и часто – даже не тем, что молодой человек умеет, а в первую очередь – его способностями, смекалкой, а также - сможет ли он ужиться с товарищами по работе и готов ли он учиться по ходу дела.

Пишет Андрей Кобрин: «Как мне кажется, больше всего жалуется на государство, на власти тот, кто не может что-то делать без них. Не говорите тут, что они ставят препоны. Везде есть какие-то препоны. К тому же, мир открыт. Выбирайте! Если, конечно, потянете. А если нет, то не надо трындеть. Даю пример из строительства - в силу профессии. До начала строительства есть такой этап, как изыскания. Это выяснения всех препон, которые могут возникнуть в ходе возведения объекта.  Так вот, если изыскатель где-то промазал, это не вина климата, геологии или географии. Ограничивающие факторы были, есть и будут. И можно, конечно, возомнить себя царём природы и поворачивать реки вспять, а можно просто тщательно провести все изыскания, учесть трудности и – строить с учётом условий или не строить, если слабо или денег мало. Чаще, кстати, нет мозгов, потому и денег нет. Так вот, препоны со стороны любого государства – это и есть условия сродни климату, геологии и географии. Условия! Изучил, прикинул - и либо строй, делай дело и не ной, либо ищи другое место. Вот так я отношусь ко всем, кто недоволен властью. Я вот так прожил (и простроил) всю жизнь и не жалею. Не нойте в Новом году. Толку не будет. Только жалеть потом будете, глядя с завистью на тех, кто не ныл", - пишет Андрей Кобрин. Как представлю себе, сколько сейчас объявится не согласных с ним, сколько замечаний и упреков он получит, cколько уточнений и оговорок от него потребуют… В общем, не хотел бы я быть на его месте. Нет более страстного, въедливого, находчивого обличителя всего и вся, чем глубоко огорченный неудачник. Но как трудно бывает отличить от него человека невезучего, кому помощь может пойти впрок!

Читаю письмо из Крыма: «Можно было бы раскрутить в Крыму гениальный проект "Вежливый туризм". Выдать желающим по восемь тыщ оккупашек и отправить на месяц вкусить все прелести "русского мира". Туристы должны будут питаться только российскими и крымскими продуктами, самостоятельно делать покупки на рынке и в магазине, в аптеке, кафе и закусочных. В качестве развлечений - посещение поликлиники и охота за талончиками к врачу, посещение горгаза, водоканала и других заманчивых учреждений. Любители экстрима могут пройтись, например, с украинской символикой или устроить одиночный пикет против войны или против репрессий крымских татар. Просмотр концерта с песнями о Сталине и душевное общение с пьяными "кизяками" и бесноватыми тетками в кокошниках тоже доставит исключительное удовольствие. Можно еще устроить русские горки по раздолбанным крымским дорогам. Уверена, что общение с местной ватой в нескончаемых очередях и "вкуснейшие недорогие" продукты не оставят равнодушными никого из "туристов". Ну, а вкус полицейских дубинок еще долгое время будет напоминать о прекрасном отдыхе в русском Крыму». Я прочитал это письмо из Крыма только для того, чтобы уже дежурно сказать: ну, а если бы там сегодня был рай земной, что изменилось бы в главном – в том, что Россия сделала с Крымом и в Крыму в четырнадцатом году и продолжает до сих пор? Аннексия стала бы законной?

«Я много езжу по разным странам, - следующее письмо, - и не могу понять, в чем же заключается особая российская духовность.  Идешь по Марселю - улицу библиотека-жираф украшает. Подходи, выбирай книжку и читай; если есть дома лишние книжки - приноси сюда, другие почитают. В Берлине приспособили телефонные будки под уличные библиотеки. Я заглянула в парочку, выбор вполне: Карл Маркс, Генрих Бёлль, Томас Манн, что-то из современников; книжки аккуратно стоят на полках. В России же ставшие ненужными книжки, в лучшем случае, положат в подъезде стопочкой на подоконник.  Бродский считал, что о духовной жизни любого народа удобнее всего судить по его искусству. По его мнению, во второй половине двадцатого века Россия не дала миру величину, равную Беккету. В немецком языке слова духовность вообще нет, есть просто дух. Когда на Западе говорят "духовный человек", имеют в виду сильный разносторонний ум, то, что называется интеллектом. В России же под духовностью подразумевается воспарение над действительностью, над бытом. Мне кажется, разговорами об этом мы пытаемся компенсировать нехватку крупных достижений во всех сферах", - говорится в письме – и говорится, я думаю, правильно. Когда толкуют о русской духовности, то часто, если не обычно, имеют в виду, что русский человек не такой расчетливый, как другие, что он добрее других, щедрее, совестливее, больше думает о Боге, о спасении своей души. Под другими имеются в виду, прежде всего, западные народы: англичане, французы, немцы и прочие шведы. Главное: русский – не такой расчетливый, не такой прижимистый. Такими речами всякий желающий поднимает в своих глазах родной народ, а значит и себя. Никому не хочется пасти последних. Ну, а что по существу? А то, что очень долго русскому человеку просто нечего было рассчитывать. За крепостного рассчитывал его собственник, барин, а что там было особо рассчитывать, если труд раба ничего не стоил и почти ничего не производил на продажу? На Западе уже гудели заводские гудки, гремели поезда, кипела торговля, а в России была тишь да гладь, да Божья благодать. Русские пословицы знают и понимают все. Они не врут. Они играючи разоблачают ложь, трескотню, патриотические и церковные натяжки. Русский человек, в сущности, только сейчас начинает считать да рассчитывать свои дела, свой быт, свою жизнь. Только сейчас. Не у всех это получается.

В чем самая большая потеря России из-за того, что она аннексировала Крым и оккупировала часть Донбасса, резко усилила подрывную деятельность в Украине, восстановила против себя Свободный мир и даже часть далеко не свободного? Самая большая потеря – потеря темпа развития. Страна во многом вернулась в прошлые века. Там, в прошлых веках, обосновалось массовое сознание и удобно себя чувствует. Грубо говоря, люди вернулись на ветки, откуда они неизбежно и дружно свалятся, как гнилые яблоки, и будет им на земле очень больно. Пишет Дмитрий Плясуля: «Что, по- вашему, это такое - жить по-человечески? Это как на Западе, что ли? Ответ очень простой. Надо жить по совести. Не по закону "правда в силе", а в русле русского мировоззрения: сила в правде». После этого автор переходит к медицине. Читаю: «Она давно стала служить самой себе. Очереди к врачу, попасть к нужному специалисту и т. п. - всё это без тени сомнения используется с выгодой для себя и своих. Отношение к пациентам - как к скоту, который надо стричь. Отсюда вездесущее хамство врачебного персонала и коррумпированность. Они сами являются точно таким же скотом и биоматериалом для тех, кто устанавливает в обществе такую культуру, что все продаются и покупаются. Просто у одних заведомо более выгодная роль. Врачебная ошибка вообще даёт безграничные возможности для легального убийства или для оправдания любой преступной халатности».

Правда, трудно удержаться от вопроса, задавать который вообще-то не очень хорошо. Только что вы говорили, что вы и ваши соотечественники никогда не будут жить по-западному - бессовестно, и тут же рассказываете, что происходит там в России, где все, казалось бы, должно быть особенно человечно, по совести. Как вас понимать, Дмитрий Плясуля?Я задаю этот вопрос не для того, чтобы получить ответ. Ответ мы знаем: речь, мол, идет об отдельном недостатке, каковой недостаток будет устранен общими усилиями в целом самого совестливого на Земле народа. Кстати, такой ответ – ответ самому себе на такой же вопрос давным-давно был дан не кем иным, как Достоевским. Мой народ – зверь, так примерно этот писатель говорил, зверь, каких свет не видывал, но он и святой, такой святой, какого свет тоже не видывал, и святость в нем, конечно, когда-нибудь победит, потому что он православный, оно-то, православие – единственная правильная вера на планете - и спасет не только нас, русских, но нашими усилиями - все остальные народы, а пока да, мы бываем такими зверьми, что самим тошно, удавиться хочется, да и удавливаемся. Ну, вот, прошло-пролетело полтора столетия - и что мы видим? Множество маленьких Достоевских. Их целая партия. Это очень заметная сила в России. Кремль ее пестует и возлагает на нее немалые надежды. Есть и другая сила, но она не такая большая. Идет борьба. Вечная борьба.

«Политический ландшафт, - пишет господин Петров, - зачищен и мощностью фигуры, - это он о Путине, - и консенсусом народа, что и так нормально. Если экономику наладить, то можно вообще выборы отменять как практику. А все от того, что более-менее вменяемый политик если и вырастает, то его пристраивают-встраивают в государственную систему, чтобы пользу приносил, а не чирикал», - пишет господин Петров. Ну, да, «если экономику наладить». Обратили внимание на это «если»? Не когда, а если. Мог бы сказать: когда экономику наладим или когда экономика наладится, тогда можно будет отменить выборы, но не сказал. Почему не сказал? Неужели потому, что не совсем уверен в своем мнении? Подозревает, что такое общественное устройство никогда не позволит наладить экономику? Не знаю. Между прочим, такие люди любят иностранные слова и выражения. «Политический ландшафт», «консенсус»… Я заменил его фамилию, чтобы не обиделся. Он архитектор, кстати, рисует дома в подражание скандинавским.

Следующее письмо: «У меня подруга десять лет назад вынуждена была уйти из храма. Она там работала в церковной лавке, пришёл новый настоятель - жизнь изменилась. Раньше все заработанные церковные деньги делились в коллективе: десятину ты должен отдать наверх - церковной власти, дальше - зарплата священнику, потом всем остальным, но была зарплата на бумаге одна, а в конвертах они получали другую. Так вот, при новом настоятеле все стали получать ту, которая в ведомости, а у неё там значились три тысячи, на руках ребенок. И все в церковном коллективе стали воровать! Просто часть денег от продажи свечей, просвирок оставляли себе, вино, которое покупали, но по правилам церкви оставляли на канон, стали перепродавать по десять раз. И моя подруга не захотела в этом участвовать, ушла, выучилась на бухгалтера».

Мы услышали про один из способов выживания. Сейчас в ходу это слово: выживание. Если не ошибаюсь, это благодаря Александру Пасхаверу, украинскому экономисту. Человек, известный своей порядочностью и точностью оценок. Он подчеркивает, что главная беда Украины – и не только Украины – та, что население по-прежнему, как во все времена своей истории, занято выживанием. Пасхавер так раскрывает эту стратегию поведения: «Не верь никому, кроме своих, скрывай, не получилось — обмани, не получилось — подкупи. Здесь нет места свободе и уважению к личности, включая свою». Так нынешняя ученая и не совсем ученая публика как бы вдруг набрела на объяснение того, почему русские люди, если говорить о них, опять стали такими смирными, податливыми, услужливыми перед властью и начальством, такими боязливыми, как в советские времена. И так легко предающими, продающими друг друга. Это как раз то, что больше всего поражало и угнетало совестливых русских сто лет назад, когда начинался большевистский террор. Сообщества людей, занятых выживанием, то есть, мелким или сравнительно мелким непотребством, ловкачеством, воровством, поборами, они у всех на виду, но в то же время их как бы и нет. Там все всё знают про всех и каждого, но сопротивляются, если сопротивляются, только уходом. Восстать против тех, кто выживает, нехорошо. Одно дело – против тех, кто наживается, другое – против тех, кто выживает. Так оно и идет.

«На Западе правила одни для всех, - пишет господин Кармоди, - а в России есть группы населения, которым можно нарушать любые правила: стоять под стрелой, переходить улицу на красный свет, заплывать за буйки, принимать допинг. И к этим группам в понимании каждого отдельно взятого человека относятся все, кому этот человек как-то сочувствует. Для них правила не писаны, они писаны только для остальных, чужих и никому не симпатичных. Которых при ближайшем рассмотрении почти не остаётся». Господин Кармоди хочет сказать то, что все знают, но как бы и не знают. У каждого человека в стране есть кто-то, кто считает, что ему, этому человеку, можно то, чего нельзя остальным. Если чуток вдуматься, то это так печально, что не хочется об этом думать. Кругом беззаконие. Все от него стонут, и всех оно устраивает, когда доходит до дела, а до дела доходит каждый день, каждый час. Все хотят, чтобы с этим было как-нибудь покончено, и никто не хочет начать с себя. Всем ясно, что это не может длиться вечно, и все живут так, будто знают, что это будет длиться вечно. Такое общественное устройство и такое всенародное настроение по-своему очень интересно, но почему-то очень мало людей, вплотную занятых изучением того, как это все работает. Ведь работает же! Один пишет, что его охватывает отчаяние – отчаяние исследователя, который уперся во что-то, чего он не может понять, а понять крайне важно, чтобы двигаться дальше, чтобы понять, к чему все закручено и к чему движется. Мне кажется этот исследователь несколько преувеличивает свое отчаяние. Учинить ремонт этому механизму русской жизни, наверное, действительно невозможно. Но она изменится, мне кажется, путем, так сказать, скукоживания. Это уже происходит. Самые здоровые коллективы в России те, что занимаются высокими технологиями. Это такие вещи, в которых ничего не понимает ни бандит, ни мент, ни чиновник, что часто одно и то же. В этих коллективах чистый воздух. Обстановка творчества, честной конкуренции действует на людей так, что они и в нерабочее время чувствуют себя полноценными людьми и стараются вести себя подобающе.

В Москве, и не только в Москве, каждый день происходит какое-нибудь высокоученое, просто ученое или полуученое собрание. Жизнь кипит. Участники этих собраний давно друг друга знают если не лично, то по статьям, книгам, интернету. Это что-то вроде кружков; недоброжелатели употребляют и слово «секта». Секта либералов, секта монархистов, секта византийцев и так далее. Делаются доклады, за ними следуют обсуждения, что-то выносится на суд общественности. Главная особенность этих собраний восходит к дням александоровским, если не более ранним. Люди не просто говорят, обмениваются мнениями, - нет, каждый предлагает свое решение судьбы государства Российского. Все речи звучат так, что будто их слушает сидящее во главе стола высшее начальство, а выслушав, даст им ход, но не просительно они звучат, а повелительно, иной раз и угрозливо. Самый употребительные слова: «надо», «нужно», «следует», «требуется», «важно» (сделать то-то). В общем, каждое такое собраньице, оно вроде заседания правительства, где вырабатывается политика краткосрочная и долгосрочная, внешняя и внутренняя. Так собирались декабристы.

Витийством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи.

У беспокойного Никиты,

У осторожного Ильи.

Подобных собраний было много под конец совка и в первое послесоветское время. Вот пишут об одном из таких – то ли ноябрьском, то ли декабрьском. Повестка дня была такая: нужен ли России царь и для чего? И, если нужен, то какой – такой ли, как Петр Первый, или что-то вроде датского короля или королевы. По ходу обмена мнениями разбирались предпосылки, обсуждалось состояние России. Решили, что царь таки нужен, но больше для проформы.  

На волнах Радио Свобода закончилась передача «Ваши письма». У микрофона был автор - Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский. Улица Малая Дмитровка, дом 20, 127006. Пражский адрес. Радио Свобода, улица Виноградска 159-а, Прага 10, 100 00. Записи и тексты выпусков этой программы можно найти в разделе "Радио" на сайтеsvoboda. org 

 .

Подробнее читайте на svoboda.org ...