фото показано с : metronews.ru

Репортёр Metro пообщался с бывшим священником РПЦ

Бывший иеромонах РПЦ Христофер Земляника (в прошлом Роман Зайцев) – 45-летний санитар, который со второго мая работает в столичной больнице имени Давыдовского. В обычной жизни он художник и психотерапевт, но почти месяц по собственному желанию трудится в ковидной реанимации, где каждый день рискует здоровьем и помогает сгорающим от коронавируса пациентам. Христофер дал Metro большое интервью, рассказав, каково это – быть в эпицентре ковидного ада.

МАМЕ НЕ СКАЗАЛ

Это не мой мир, ничем подобным не занимался. Я был пастухом, столяром, служил в армии, много учился, закончил семинарию и несколько вузов, было священство, работал координатором проектов в московском правительстве, был специалистом по делам молодёжи, куратором выставки, продюсировал несколько видеопроектов, сейчас я – художник, журналист, блогер и даже экзорцист. Вы видите в этом списке половые тряпки, утки, памперсы? Да я в последний раз полы драил ещё в армии!

Работа в ковидной реанимации – своеобразный эксперимент над собой, попытка понять, что я из себя в действительности представляю, что могу. Вообще, в жизни у меня было много ситуаций, когда я был на грани, когда было по-настоящему страшно. Я не раз мог умереть – например, в армии на Кавказе, где шли военные действия. Часто бывало так, что кто-то умирал, а я оставался жив. Но это будет слишком героически звучать, не хочу об этом подробно говорить. Просто хочу сказать, что я вовсе не неженка. И жизнь повидал, прежде чем на такую работу пойти.

"Отпевали онлайн": москвичка рассказала, как от COVID-19 умерла её мать

Сначала хотел поработать волонтёром в заражённом доме престарелых в Вязьме. Там нас очень ждали, а потом почему-то отказались брать иногородних. К счастью, пообщался со знакомым врачом, и он предложил устроить к себе в больницу, где как раз открывали ковидное отделение. Там была вакансия санитара в реанимации. Волонтёров на такие ответственные позиции не берут! Должна быть гарантия, что человек точно станет ходить на работу, тут вопрос не только волонтёрского желания, но и ответственности. Больница готова была платить за эту гарантию. Мне предложили 30 тысяч, вместе с надбавками – 80. Я вышел, а тот врач, который рассказал о вакансии, слёг с коронавирусом.

Маме не сказал, где буду работать, она сначала думала, что я ушёл в реабилитационный центр для алкоголиков. Однажды просто собрал вещи и уехал из подмосковной квартиры – всё-таки родители пожилые, надо было их обезопасить. Первое время пришлось снимать номер за свои деньги, но вскоре мне, простому санитару, позвонила заведующая реанимационным отделением и сказала, что для меня нашли гостиницу Holiday Inn Moscow Tagansky и можно в неё заселяться. Местные уборщицы как узнали, кто к ним заселился, испугались делать уборку. И правильно!

ЗАЩИТА ОТ КОВИДА

Даже хорошая экипировка не даёт стопроцентной гарантии, но с ней шансы не умереть от ковида увеличиваются в разы. В раздевалке сначала разоблачаешься до нижнего белья. В некоторых больницах заставляют сразу надевать памперсы, но не нас – в них слишком сильно преешь. С другой стороны, без памперсов приходится терпеть по шесть часов без туалета... Раздевшись, надеваешь брюки, пиджак, больничный костюм, комбинезон – с последним трудно, он доставляет кучу неудобств, однако это незаменимая вещь, во многом спасительная. Затем на кроссовки натягиваешь чехлы до колен, завязываешь в двух местах. Надеваешь пластмассовые очки, которые плотно прилегают к лицу, – в них всё плывёт, очень душно, но они спасают. Иногда кажется, что находишься где-то в бассейне, так всё мутно видишь через эти очки. Ещё защищаешь лицо маской-респиратором. Наконец, надеваешь тонкие, но очень прочные перчатки, на них – ещё одни, поплотнее, и потом – третью пару. Причём последние натягиваешь на комбез, кое-кто перетягивает их ещё и скотчем, чтобы не выскочила часть руки. У меня неоднократно оголялись руки, к сожалению. Ну и, наконец, накидываешь на себя капюшон – и вперёд!

В первый раз, когда надел маску-респиратор – сразу стало не хватать воздуха. Я тогда ещё подумал, а как же я буду работать? Но быстро привык. Правда, когда наваливается много разных физических нагрузок, силы быстро заканчиваются, не хватает кислорода. В первые смены с непривычки сильно выматывался, даже появлялись галлюцинации. Однажды почудилась собака, в другой раз увидел висевшие в коридоре халаты – показалось, что это были какие-то безмолвные люди. Есть и плюсы – меньше чувствуешь запахи, хотя даже такая защита не уберегает от рвотных позывов, поскольку в реанимации у всех ковидных больных сильнейшая диарея. А нам ведь нельзя позволить себе опорожнять желудок, потому что в таком случае придётся снять капюшон и маску, а это опасно.

Христофер Земляника на второй смене.

Facebook/roman.zaytsev.37

Фото:

Кто-то скажет: а что такого в работе санитара? Но ведь нам приходится работать в экстремальных условиях, будто на ядерном реакторе! Конечно, страх заразиться появился сразу, но с ним помогает бороться привычка. Невозможно находиться под обстрелом и постоянно бояться. Кроме того, каждый раз, когда выхожу на работу, обращаюсь к Богу, прошу дать нормально прожить всю смену. Слишком часто бывают тяжёлые ситуации!

Красная зона – понятие относительное. Там, где находится больной, и есть красная зона. Наибольшая концентрация вируса, естественно, в реанимации, но даже там есть свои особенности. Опаснее всего возле постели с больным, это уже, я бы сказал, пурпурная зона, а в кабинете врача или сестринской дышится полегче, там даже очки некоторые снимают, а самые отчаянные и водички попить могут. Так и перемещаешься в больнице из более опасной красной зоны в менее опасную – всё равно как выходить на балкон свежим воздухом подышать. Хотя надо понимать, что заразиться можно и в зелёной зоне, и даже в магазине.

Почему студенты-медики в России хотят идти на практику в ковидные больницы и почему отказываются

Нас проверяют на ковид еженедельно. В любом случае я вне красной зоны ни с кем не общаюсь, чтобы никого не подвергать риску. Но это и одна из проблем – скучно! Хотя первое время работал без выходных, потому что не хватало людей. Когда у тебя 11 реанимационных смен подряд, просто доходишь до кровати, бухаешься и спишь. Потом встаёшь, идёшь на работу. Это тяжело, но зато спасало от скуки. А вот стоило появиться выходным, как сразу стало скучно. Конечно, хочется общаться с людьми “вживую”!

“ХРИСТОФЕР! ХРИСТОФЕР!”

Когда впервые посмотрел на тяжёлых больных, очень хотелось позвонить маме и сказать, чтобы берегла себя. Для меня всё было в новинку. Как только вошёл, буквально через три минуты мне сказали поменять бельё у больной. Тогда у меня была напарница вредная. По любому пустяку говорила, что у меня руки кривые, торопила. Ещё мне сразу сказали: если о чём-то просит врач или медбрат, сразу надо всё бросать и бежать.

Работы было море! Я ведь вышел на работу 2 мая, а больница под ковид перестроилась за день до этого. Для всех всё было в новинку. Бегали без остановки! Я постоянно слышал своё имя: “Христофер, Христофер!” Я только и делал, что мотался туда-сюда. Я ничего не умел, ничего не знал, это был ад. Появились мысли о побеге. Вторая смена была уже ночная, там была своя жесть. А к третьей потихоньку стал приходить в себя. Теперь думаю уже и в июне поработать. Хотя ходят слухи, что небольшие отделения вроде нашего могут позакрывать, чтобы больницы работали по профилю, вне ковида. И это оправданно, ведь открылись огромные больницы под коронавирус. Понятно, что если количество заболевших будет падать, все остальные медучреждения освободят. Но мне точно одного месяца мало, очень хочется ещё поработать.

Работаю 12 часов днём, затем 12 часов ночью. Смена разбивается на две половинки по 6 часов, с небольшим перерывом. Обязанностей много. Главное – работа с пациентами. Их постоянно надо переворачивать. Им нельзя лежать на спине, приходится класть на живот. А многие – на ИВЛ. Если на человеке висит много всяких трубок, то одному переворачивать нельзя. Приходится звать медбратьев. Ребята хорошие, никогда не отказывают. Бывает тяжело, один наш пациент весит килограммов двести. Когда переворачиваешь, приходится следить, не порвал ли случайно катетер или не повредил ли провод под ИВЛ.

"Должен был снять жильё": заболевший вирусом москвич рассказал, что его мать подключили к ИВЛ

Ещё меняю простыни, это тоже нелегко. Первые дни боялся подходить к людям в сознании, не знал, как подавать им судно. Хотя это праздник, когда человек может сесть на судно самостоятельно. Ты ему подкладываешь, он делает свои дела, и работы в разы меньше. У многих больных сильнейшая диарея, никакие памперсы и близко не спасают. Раз за разом меняешь бельё, от одного больного может быть за смену до двух мешков грязного белья. Это мучительно, дико устаёшь. Слава богу, есть маска, которая сдерживает запахи.

Ещё нужно следить за жидкостями пациентов, всё записывать на бумажку, отдавать медсестре. Очень важно мыть полы, моем их дезинфицирующими средствами, протираем тумбочки, кровати. Много мусора накапливается, причём он очень разный. Для него используются мешки разных цветов. Биоматериалы и перчатки, которыми трогал больных, складываются в один мешок, пустые коробки из-под лекарств и тому подобное – в другой. В строго определённое время спускаем мусор вниз, делается это два раза в день, его увозит машина.

Также нужно кормить пациентов. Когда дневная смена, это сразу и завтрак, и обед, и ужин. Мне дают бумажку, где врач расписывает, кому что положено. Кормишь тех, кто в сознании. Не у всех хороший аппетит, кто-то просит, чтобы кормили с ложечки – сил есть самим нет. Очень много обязанностей, это ещё не полный перечень...

ВРУКОПАШНУЮ НА МЕДБРАТА

Со временем больные не обезличиваются. Даже если они не в сознании, ты всё равно их пропускаешь через душу. Вот привезли в палату пожилого мужчину, ему под 80, на пальце у него венчальное кольцо. Ты понимаешь, что он человек семейный, начинаешь переживать за него. Ещё больше проникаешься пациентами, если они в сознании. Сейчас таких больше, раньше на всю палату мог быть только один человек. Конечно, с такими стараешься всячески общаться, появляется эмпатия. Покормил с ложечки – уже в контакт вошёл. Брезгливость быстро пропадает, даже если за человеком убираешь отходы, всё равно относишься к нему с любовью. Ведь нужно понимать, что на этом месте могла быть твоя близкая родственница или твой лучший друг. Да ты и сам мог там оказаться, и уже кто-то убирал бы за тобой.

Люди в палате разные встречаются. Конечно, бывает, что сержусь на кого-то. Один мужчина был очень агрессивный, ему всё мерещилось, что с ним хотят что-то сделать. У других – претензии. Какой-то мужчина требовал, чтобы только я к нему подходил. Только найдёшь минутку свободную, как мне говорят: “Тебя снова зовёт тот пациент”. И ты должен встать и идти к нему, хотя есть свободная санитарка. Немного раздражало, но потом успокоился, даже стал принимать это за похвалу. Впрочем, попадаются и очень чуткие люди – постоянно извиняются, просят прощения за любой труд. Хочется такого человека обнять, сказать: “Да что вы, не стоит”.

"Задыхаться – это трындец!": молодая москвичка с подозрением на COVID-19 рассказала о болезни

Страшно бывает, когда люди задыхаются. Некоторых врачи подключают к ИВЛ, потому что они маются с обычной трубкой, каждую секунду её срывают. Тогда ИВЛ для них – последний шанс.

К смерти привыкаешь. Как-то пришёл в палату, увидел рыжеволосую женщину за 60, присмотрелся – а это уже, оказывается, другая пациентка, но тоже с рыжими волосами. А её предшественница умерла. И вот уже взаимодействуешь с новенькой. Она была в сознании, когда я пришёл на смену. Ей было жутко и больно. Но она срывала с себя кислородную маску. Молодой врач, нежнейший и внимательнейший к пациентам, сперва пытался уговаривать: “Ну поживите ещё, подышите в маску, не переворачивайтесь на спину. Живите!” Позже он всё-таки стал повышать голос: “Дышите! Вы что, жить не хотите?” Она ему отвечала: “Очень хочу!” У неё была тяжёлая форма, шансов выжить давали немного, но она никак не хотела ими воспользоваться. И врачам пришлось её вЂњподключить к трубе” – это такой сленг, означает, что человека вводят в кому с подключением к аппарату ИВЛ. Один из врачей в сердцах сказал: “Так хоть какой-то шанс ещё остаётся”. Я при этом присутствовал, помогал её переворачивать. Последние её слова перед комой были такие: вЂњЯ боюсь..." Она умерла потом.

Христофер Земляника последнее время работает в этом противогазе.

Facebook/roman.zaytsev.37

Фото:

А иногда тебе кажется, ну всё, человек поправляется, а он умирает. Была такая Екатерина Ивановна. Женщина была в сознании, от еды не отказывалась. Я кормил её с ложечки. Как же ей было больно глотать. Но казалось, раз такой аппетит, должна выжить. Вот только умерла она. Очень буднична смерть в ковидной реанимации – всё равно что капельницу поставить.

Бывают и казусы. Медсестра мне как-то сказала, что одна женщина, Мара Исаковна, умерла. Я подошёл к ней, а она дышала – грудь поднималась высоко. Сказал медсестре, что она вообще-то живая. Медсестра – девушка молодая – перепугалась, прибежала посмотреть. Нет, говорит, умерла эта женщина. Оказалось, ИВЛ не отключили ещё. Для меня это было дикое зрелище – лежит мёртвый человек, а его грудь поднимается и опускается.

"Это самое страшное, что было со мной": 28-летняя пациентка с коронавирусом мечтает обнять родных

У ковидных пациентов случаются галлюцинации. С одним приятным мужчиной, Павлом Ивановичем, вдруг стали происходить странные вещи, он стал заговариваться, ждать трамвая: “32-й ушёл, сейчас другой придёт”. Увы, он быстро угас, хотя поступил в относительно хорошем состоянии. 95-летняя женщина, очнувшись и увидев людей в скафандрах, подумала, что мы – пришельцы. “Отпустите меня, пожалуйста, я вам денег дам!” – сказала Руфь (так её звали). Звала на помощь какого-то Серёжу. Был также один гражданин Узбекистана, всё думал, его на органы хотят пустить. Пошёл врукопашную на медбрата, чудом успокоили.

Но больше всего в душу запала одна женщина, Наталья Фёдоровна. Я её первой здесь увидел. Подумал, что это бабушка за 70. Но, знаете, ковид сильно меняет лицо, особенно при тяжёлой форме. Много лет прибавляет. Лицо вытягивается, становится неестественным. Я заметил у этой женщины хороший маникюр, посмотрел карту – а ей ровно 50! Она была без сознания, потом пришла в себя. Говорить не могла, из-за ИВЛ. Общались жестами, ещё она губами водила – трубку ей в горло вставили после трахеотомии. Я пытался хоть как-то разобрать, что говорит. Она вывела губами: вЂњЯ здорова”, потом вывела: “Домой хочу!” Я переспросил, она кивнула. И в этот момент у неё на губах играла улыбка! Вымученная, но улыбка! Ещё она попросила, чтобы её с мужем как-то связали. Я принёс ей листок бумаги с буквами, и стали так общаться. Она попросила, чтобы муж привёз ей расчёску, зубную щётку и крем. Женщина остаётся женщиной, даже когда она находится между небом и землёй. Я почувствовал, что это очень семейный человек. Настоящий. В то наше первое знакомство, когда смена заканчивалась, она не хотела меня отпускать. И на прощание слабо пожала мне руку.

В какой-то день ей стало плохо, она лежала с заострённым носом как покойница, её повезли на операцию, она впала в кому. Женщина умирала, у неё пошло внутреннее кровотечение, были сопутствующие заболевания. Когда врачи взяли на операцию, было ощущение, что уже не вернётся. Я был потрясён, молился, как будто она близкий, родной человек. И случилось чудо – она выжила. Когда привезли обратно, не было уже того заострённого носа. Шансы остались. И я понял, что как-то очень сильно за неё переживаю. Да, это работа, в ней не должны превалировать эмоции. Нельзя чересчур проникаться пациентом. У каждого своя жизнь, своя судьба, свой срок. Если будешь в это сильно вникать, сгоришь! Вот многие называют работающих с горем людей циниками. Да нет же, это не цинизм, это защита! По-другому нельзя в таких профессиях...

Увы, Наталья умерла, как я ни молился за неё. Если человек умирает, я могу его отпеть. Иногда “полный чин”, но об этом никто не знает. Я про себя это делаю. Сопровождаю человека на небо, прошу здесь не задерживаться. Так было и с Натальей.

ПЕРСОНАЛ

В палате работают молодые санитары, не старше 50. Моя первая напарница Оксана пришла в реанимацию, когда её фирма закрылась. Но быстро ушла, через 4 смены. Один раз был конфликт, после которого я чуть не уволился. Я работал без напарницы, устал, на пересменку пришли две опытные санитарки. И стали играть в “царя горы”. Пациент попросил сменить бельё, и они начали меня в грубой форме поучать, как это делать. Пока работал, другой пациент, в коме, испачкался. Санитарки смену не принимают, пошёл менять и ему бельё. Вся моя смена уже ушла, кроме меня. И тут ещё у одного пациента случилось “то самое”. Снова меня заставляют с ним работать. Я возмущаюсь, говорю, что к сдаче моей смены все уже были чистыми. И тут они подняли гвалт. Пригрозили жалобой, я сказал, что увольняюсь. И реально хотел уйти. Сдержался. Одна знакомая операционная медсестра как-то сказала мне, что самые важные люди в больнице – санитары, лифтёры. Ну а самые крутые – охранники. Слишком много амбиций. Отчасти я с ней согласен. Но я на такую должность пришёл не ради амбиций. А чтобы смирить себя. Той ночью было тяжело, я работал один. И амбициозность этих санитарок едва не довела меня до увольнения.

Страшная пандемия, унёсшая жизни миллионов: истории очевидцев, рассказ врача, жуткие симптомы

Хотя и санитары встречаются хорошие. Одна, когда мне плохо было, взяла работу на себя. Принесла таблетку, спросила, нужно ли давление померить. Сейчас работаю с Наташей. Однажды мужчина из Приднестровья, наш пациент, захотел поесть. Наталья грубовато сказала: “Какой ещё ужин? Он закончен в 18 часов. Пусть ждёт утра теперь”. Медбрат кивнул. Наташа честно минуту сидела с этим, будто тема закрыта, ведь всё было по правилам. Дело в том, что вся больничная еда тут же утилизируется. Для больных мы держим только пакетики с чаем, минеральную воду да немного сока. И вот Наташа не выдержала и включила “мамочку”, позвонила в зелёную зону. В итоге раздобыла нашему молдованину еду, причём разогретую. Чудесная женщина! Худенькая, вертлявая хохотушка, очень дружелюбная, но может так отбрить, что мало не покажется. А как общается с больными! На “ты”, но это “ты” такое родное, что и мысли не появляется о неуважении. Ей под 50, она уже бабушка, очень заботливый человек, с любовью расскажет о внуке, дочери, зяте с лишним весом, которому скопила на автомобиль.

Медбратья, медсёстры и врачи – тоже почти все молодые. Поражает их отношение к пациентам! Привезли бездомного, к нему подходит врач, начинает грязную шею отмывать. Не медсестра, не санитар. Врач! Воткнула иглу, увидела, что шея грязная. Попросила принести салфетки. И она стала ему оттирать шею!

Христофер Земляника на посту в реанимации.

Facebook/roman.zaytsev.37

Фото:

Или вот парни-врачи вдруг становятся такими нежными с пациентами в сознании. Вы бы видели, как они с ними разговаривают. Чуть ли не песенки поют! Я в такие моменты наслаждаюсь их работой. К тем, кто без сознания, в коме лежит, тоже нежное отношение. Смотрите, говорят, вот нога не на месте, надо что-то подложить. Подходят, начинают суетиться, подкладывать, следить, чтобы пролежней не было. Поправляют простыни. Это невозможно придумать, их не снимает никто на камеру. Они абсолютно искренни в такие моменты.

А ведь у них семьи. Помню, молодой врач говорил с женой по телефону: “Целую, любимая, надеюсь, через полтора месяца увидимся”. Разговорился с ним. “Понимаешь, у меня сын родился полгода назад, – говорит, – жена присылает видео с ним, но как же хочется самому его потискать! Очень скучаю, и по жене, и по сыну. Но главное – эту напасть побороть!”

Среди медбратьев тоже есть прекрасные люди. Например, Карен. Он не только профессионал, но и хороший человек. Говорит, что на врача учится. Ни одно мероприятие в реанимации без него не обходится! Для всех медиков больницы пациенты – родные люди, хотя они и понимают, что близко подпускать их к себе нельзя. Но за каждого пациента, даже самого безнадёжного, когда ясно, что он умрёт в течение суток, они всё равно будут до последнего биться, не жалея ни сил, ни средств, ни времени.

Я работаю с настоящими героями. Мне очень повезло, в этой больнице работают крутые медики!

ТЕЛА УВОЗЯТ В КОММУНАРКУ

Я почти месяц работаю, а при мне в обычную палату перевели не больше пяти человек. Уж больно коварная эта болезнь. Одного мужчину выписали в обычную палату, но вскоре снова привезли. Потом женщину выписали, в тот же день вернули и она впала в кому. Ковид развивается нелогично, непонятно. И часто забирает людей.

Когда человек умер, его накрывают простынёй. Если около него есть люди в сознании, то от покойного их отгораживают ширмой. Если ты дотронулся до умершего от ковида, то снимаешь верхние перчатки и выбрасываешь в специальный бак. После врач делает документы, затем звонят в Коммунарку, оттуда приезжает бригада, и ковидного усопшего, уложенного в два чёрных мешка, увозят. В Коммунарке трупы обрабатывают, потом кладут в гроб, который, по-моему, закрывают насовсем.

"Коронавирус – тяжелейшая болезнь, сидите дома!": москвич рассказал, как переносит COVID-19

Родственников мы не видим, телефона в реанимации нет, никто нам не звонит. Хотя бы от этого я освобождён. Но стресса всё равно много. Со стрессом борюсь так: могу медитировать, уходить в себя, “в небо”, могу молиться. Помогает ли вера в реанимации? Смотря что иметь в виду. Для ваших читателей вера – это церковь, обрядовость. Для меня это больше знания. Вот вы можете сказать, верите ли вы в свою маму? Да не верите вы в неё, вы её просто знаете, даже если она далеко! У вас в душе её образ, вы помните, как она улыбается, как готовит вам пирожки, как ласково называет. Так же и с верой. У меня есть опыт, знания, общение с высшей силой. Это нельзя ни с чем спутать. Со мной в жизни много всего происходило, были моменты, когда я мог умереть, но я выжил. Так что мне вера помогает.

Ковид забирает разных, молодых – в том числе. В коме у нас лежит 36-летняя, поступил молодой, 45-летний мужчина – правда, по нему хорошие шансы. Встречались и 50-летние, а это, на мой взгляд, тоже молодые. Я всегда серьёзно относился к ковиду, не верил в теорию заговора.

Заметил, что однажды перестал называть эту заразу коронавирусом. Уж больно поэтическое название. А вот ковид – звучит остро, зло, как будто вспарываешь плоть этим словом, сжигаешь им лёгкие. Такой невидимый злой краб, запускающий свои мерзкие клешни в жизнь и цинично прокручивающий её до потрохов, чтобы было мучительно больно.

Я думаю, люди должны, просто обязаны надевать маски, перчатки. И соблюдать самоизоляцию. Многие ходят в магазины, гуляют с собачками, а затем голой рукой дотрагиваются до поручня подъезда – и всё! Ты можешь соприкоснуться с заражённым человеком, с вирусом и пронести болезнь в свой дом.

"Поймите, всё серьёзно!": врач больницы в Коммунарке призвал москвичей соблюдать режим самоизоляции

Считается, что молодые выживают, а умирают люди пожилого возраста с сопутствующими заболеваниями и лишним весом. Это так. Но ведь есть исключения! И потом, всегда нужно перестраховываться. Если что-то не так, нужно идти проверяться. Но молодые – самые ленивые. Им кажется, само пройдёт. А ведь никто не знает, как вирус отразится на них. Учёные не могут наверняка сказать, что будет с переболевшими через 5, через 20 лет. Вдруг люди потом начнут умирать, даже если легко перенесли болезнь сейчас?

НУЖНО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ

Из этой работы я многое для себя извлёк. Если бы я знал, какие перемены она вызовет в моей душе, сам бы денег заплатил, чтобы тут поработать. Я не смеюсь! Вот если человека заставить тут работать, наверное, можно обозлиться. Вот не берут человека никуда, только санитаром – можно же обозлиться!

У меня по-другому вышло. У меня есть образование, возможность работать на хорошей зарплате. Но такой опыт для меня тоже очень важен, для постижения души. Эта работа может быть также полезна для тех, у кого депрессия. Вот человеку кажется, что его жизнь чернее ночи, но он придёт сюда и поймёт, что в молоке купается.

Если человек изначально гордый сюда придёт, то может такой работой лишь усугубить свою гордыню. Мол, смотрите, какой я хороший – за больными подчищал. Нет, нужно, чтобы ты шёл на такую работу с некоей внутренней целостностью, чтобы ты человеком был, чтобы божий глас слышал...

Христофер Земляника без маски.

Facebook/roman.zaytsev.37

Фото:

Подробнее читайте на metronews.ru ...