Певица Ольга Кормухина в беседе с aif.ru рассказала о своем отношении к высказываниям Пугачевой и музыке Шнурова, а также о последней битве за свободу.

35 лет назад, в 1989-м, певица Ольга Кормухина начала сольную карьеру, покинув знаменитую тогда группу «Красная пантера». А в ­1990-е, на пике славы, она вдруг ушла из профессии и вернулась на сцену, только когда вышла замуж за музыканта группы «Парк Горького» Алексея Белова. Сегодня Кормухина продолжает выступать — в том числе и на концертах в поддержку СВО. Несколько стран (Украина, Канада и др.) внесли её в свои санк­ционные списки.Владимир Полупанов, aif.ru: Ольга, как вы к сегодняшнему времени относитесь?Ольга Кормухина: Как к любому другому. Мне было лет 30, когда один мудрый человек помог мне расставить в жизни некие маячки, которыми до сих пор пользуюсь. Он тогда сказал: «Самое главное время в твоей жизни — это текущий момент. Самый главный человек в твоей жизни — тот, кто перед тобой в данный момент». Я так и отношусь.— А то, что тревог стало больше, вас печалит? Время-то тревожное, согласитесь?— Да, оно требует собранности. Но для меня это прекрасное время. Просто потому, что нечто подобное я пережила в своей личной жизни, а сейчас мы переживаем это всей страной — мы с кровью продираемся сами к себе. Мы слишком долго находились в спячке, жили представлениями о себе, но не истинным своим значением, состоянием и самое главное — не истинными своими целями, которые должны быть у человека, общества, страны. Когда у страны нет настоящей цели — нет страны.— Цель — победить коллективный Запад?— Поймите простую вещь: мы все одинаковые, если стремимся к правде. Недавно у нас гостили девушки из Германии (одна — из Восточной, другая — из Западной), члены нашего фан-клуба... Мы общаемся с огромным количеством людей с Запада. Мне ведь приходят деньги на помощь нашим бойцам не только из нашей страны, не только от русских. Многие понимают, что это последняя война за правду. И за свободу. Где нет правды, там свободы и любви быть не может.Те сопливые чувства, которые принято считать любовью, не имеют к ней ни малейшего отношения. Только тогда вы можете надеяться, что это любовь, когда в них нет ни толики эгоизма.Тот же мудрый человек данным-давно всё объяснил мне. Я спросила его: «Почему, скажите, так случается: люди любят друг друга просто до одурения — и вдруг проходит 3-5 лет, и они видеть друг друга не могут? Куда девается любовь?» Он ответил: «Никуда, ее не было». «Как не было, — возмущалась я, — такие были эмоции!» Он говорит: «Ах, ты про эмоции... Люди просто пользовались друг другом. И от этого все проблемы — приятно пользовать друг друга». А люди иногда называют это любовью.— Вы сейчас говорите о какой любви? Между мужчиной и женщиной?— О любой!— И поклонников к артисту?— Я не верю в любовь поклонников к артисту.— Даже так?— Абсолютно. И особенно в любовь артиста к поклонникам.— А вы к своим поклонникам как относитесь?— С осторожностью. Понимаю прекрасно, что отвечаю за людей, которые мне однажды поверили. И пошли не за мной, а со мной. Пошли туда, куда иду я. Я за них отвечаю. И уже не имею права блуждать и экспериментировать, дороги просёлочные испытывать. Если у вас есть точка А и точка Б, в которую вы должны прийти, у вас может быть только одна дорога. Она может петлять, она и будет петлять, но она все равно одна. И у вас нет «навигатора», который предложит самый короткий путь. И если человек по ней идет, то прекрасно чувствует, когда с нее сворачивает. Это всегда безошибочно подсказывает совесть.Неважно, сколько людей поет твою песню — стадионы, миллионы. Если она никак не откликается в вечности, ты не просто зря прожил свою жизнь — ты все испортил. «Мне сейчас ни за что не стыдно»— В 90-е годы вы ведь чуть не свернули «на проселочную дорогу». Что с вами происходило в тот период? Это ведь было отступлением от главной дороги?— Почему отступлением? С вашей точки зрения это был «зигзаг», а для меня это был рывок к себе.— Вы были разочарованы в шоу-бизнесе?— Я никогда им и не очаровывалась.— С 91-го года по 2011-й вы не выпустили ни одного альбома. С чем это было связано?— Просто это не было связано с тем, что меня интересовало в тот период жизни. Я искала себя. Я всю жизнь искала себя, и найти себя мне помогла музыка. И именно то, что я не позволяла себе петь, что попало. Я всегда понимала ответственность за всё, что делаю. И поэтому мне сейчас ни за что не стыдно. То, чего я бы не стала делать сейчас, было сделано в молодости. Иногда — в кураже, но и это я не воспринимаю как «петляние» или «зигзаг». Об этом говорит конечный результат. Я всю жизнь искала правды и любви. Результат есть, значит, я благословляю всё, что было плохого и хорошего на этом пути.У меня было ощущение, что меня буквально выпихнули на сцену на джазовом фестивале, где я сдуру получила Гран-при, а потом точно так же запихнули в оркестр Олега Лундстрема, в Гнесинку. Точно также меня пнули в «Рок-ателье» и дальше... Я слишком рано поняла, что талант человеку дается не как подарок — он дается даром. Он и называется «дар» — но дается, как испытание.Уважение к профессии и к себе— Вы утверждаете, что количество людей на концертах не показатель популярности. Это мерило чего?— Иногда — мерило количества дебилов. Не могу представить себе человека, считающего себя образованным, интеллектуальным, который пошел бы на концерт Шнура или группы «Руки вверх». Я не встречала таких.— А я встречал. И на Шнура, и на «Руки вверх», поверьте мне, ходят разные люди.— Вы считаете их интеллектуальными?— Мне музыка Шнура никогда не нравилась... — ... я не спрашиваю вас, как вы относитесь к Шнуру. Вот этих людей, которые ходят на Шнура, вы считаете интеллектуальными?— Для меня было удивлением, что музыка его группы нравится умным людям. Я стараюсь понять, почему?— Давайте будем честны! Для меня интеллектуал — это человек, который понимает, что Борис Акунин* — это не выдающийся писатель, Никас Сафронов, как бы я к нему ни относилась, не выдающийся художник.— И Шнур не выдающийся музыкант... — Он не музыкант вообще. Поймите, у человека, который называет себя художником, музыкантом или режиссером, априори должно быть уважение к профессии и к себе.— А у Шнура его нет?— Нет.— Почему?— Например, Александр Сергеевич Пушкин мог бы прекрасно пользоваться этим языком «эсперанто», на котором поет Шнур. Однако он не обнародовал подобные произведения. Это и есть интеллект. Да, можно хулиганить, иногда падать, выругаться в сердцах, когда по-другому не понимают. Можно из хулиганства, рассказывая анекдот (хотя я считаю, что и этого допускать нельзя), вставить матерное словечко. Но когда ты обнародуешь такие вещи, это уже говорит о степени твоего цинизма — а цинизм и интеллект, тот интеллект, который я имею в виду — вещи несовместные.— Я знаю огромное количество умных людей, которые очень циничны. Мне кажется, цинизм — удел интеллектуалов.- У нас с вами очень разные понятия об уме. Вообще, что такое ум? Я считаю умом только такую мозговую деятельность человека, которая, по крайней мере, помогает не навредить себе и другим. Такой ум, который умеет сортировать вещи, которые годятся для вечности, и те, которые надо прятать, уничтожать, выжигать каленым железом. Правда потому и страшит многих, потому что очень жестокая. Не все готовы видеть себя такими, какие есть на самом деле. Отсюда многие проблемы людей — и депрессии, и непонимание между людьми.— Самообман?— Да вообще обман, любая неправда. А самообман это или нет — какая разница? Бывает, сталкиваюсь с тем, что даже люди, которых я считала святыми, иногда привирают. Все врут друг другу и себе. И тратят время впустую. Люди забывают о том, что самая большая ценность в этом мире — это время. Потраченное впустую время не выкупит ни один олигарх обратно. И я всегда с болью ощущаю, отсчитываю те секунды, минуты, которые вынуждена проводить где-то, даже без возможности уйти в себя. Стараюсь не ходить на различные церемонии, они для меня абсолютно пустые.— Но вы приехали ко мне на это интервью из Общественной палаты РФ (11 апреля — ред.) с церемонии награждения «Вместе с народом! Служение во благо!», где вам тоже вручили награду.— Я прибежала туда и тут же ушла. Не хотела опаздывать к вам на интервью. Я не на все церемонии хожу. Веским аргументом в данном случае стало то, что награждали белгородских, курских волонтеров, которых я лично знаю очень хорошо. Настоящих волонтеров, которые реально работают, а не тех, которые светятся на ТВ. И они просили меня прийти. Как можно было не прийти? И потом, это как раз те мгновения любви, которым нужно всегда находить место и время. Я понимала, что они после этого уедут в Белгород и Курск, а я дальше побегу по делам. Конечно, мы состоим в переписке, друг другу помогаем, выручаем, но обняться не каждый день получается. Наши бойцы на фронте говорят мне: «Вы даже просто так с "Чупа-чупсом" приезжайте. Просто обняться». Да и мы с нашими-девчонками волонтёрами душой всё время там, с ребятами, и радуемся каждой встрече. Это, правда, очень важно — чувствовать рядом человека, с которым ты в одной правде существуешь — а значит, и в любви. У нас такая любовь беззаветная. Потому что, между нами голимая правда. На фронте всё становится правдой.«СВО сплотила людей»– От людей уехавших слышу утверждения, что Россия не едина. По вашим ощущениям, сколько процентов людей не поддерживает СВО, не понимает вообще, что происходит?— На самом деле ситуация с СВО сплотила людей, каждый из которых прежде всего сам принял решение. Но и есть и те, кто действительно так и не понял, что происходит.А что-то поддерживать или не поддерживать очень легко, сидя перед теликом в теплой квартире со стаканом сладкого чая и наблюдая, как кто-то ломает копья в ток-шоу. И ты знаешь при этом, что спокойно дойдешь в магазин, кафе или с ребеночком в школу. А, например, в городе Токмаке, где буквально перед нашим приездом прилетело по детскому саду, почему-то «неподдерживающих» нет.— Но есть же и «ждуны» — люди, которые верят и ждут, что всё будет, как прежде. Это люди не думающие?— Очень даже думающие. Наши десантники рассказывали мне: несколько дней они не могли вычислить, откуда по ним каждый вечер идет стрельба. И обнаружили — бабушка и дедушка, божьи одуванчики, 75 и 76 лет — залезали на 14-этажные высотки и фигачили из пулемета по нашим ребятам.— Из пулемёта?!!— Да! Как догадаться? Или семья с колясочкой ходила, с ребеночком гуляла, вычисляла и сдавала координаты наших подразделений ВСУ. Либо за хорошие деньги, либо за идею. У одной бабули, которая пыталась отравить ребят, закатали рукава одежды — а там свастика. Смотрят — ковер криво висит, подняли — а там одни фашистские знаки на стене. Но к таким меньше претензий. С ними проще — их можно вычислить. А вот эти, кто ненавидит Родину издалека или «любит» Украину издалека — пусть там и будут, вдалеке. Я на них вообще не обращаю внимания. Хозяину даже не нужно давать команды — люди знают, чего он от них ждет, и упреждают его желания.— И у Пугачевой есть хозяин?— И у Пугачевой, и у Бориса Гребенщикова*. Поверьте мне, у каждого из них. Есть Божья заповедь: где родился, там и пригодился. Стой на своем месте, несмотря ни на что. Если ты не остался на своем месте — всё, до свидания. Меня недавно «захейтили» (возненавидели — ред.) за то, что я сказала: «Я не буду осуждать Пугачеву». Прежде всего потому, что никогда не квакаю в хоре, я солистка. А во-вторых, у меня есть за что ее благодарить. Я не разделяю ее позицию. Могу осудить грех, позицию человека, его действия, но не его самого. Судить его будет кое-кто повыше.— Как бы то ни было, высказывания Пугачевой люди активно обсуждают. Вы ведь с ней хорошо знакомы, не так ли? — Меня волнует только мнение моего начальства, а мое начальство очень высоко. Оно недосягаемо. В своё время, когда многие из тех, кто так рьяно осуждает Пугачёву или отмалчивается, расшаркивались перед ней, превозносили Аллу до небес. И только Оля Кормухина «имела наглость» спорить с примой, иногда довольно жёстко. А теперь я со стороны наблюдаю, как вчерашние льстецы и подхалимы переобуваются на лету, и всё яснее понимаю, почему Бальзак назвал ряд своих произведения «Человеческой комедией».— По поводу чего вы спорили с Пугачёвой? Творческие разногласия?— И поводу подходов к творчеству, и к жизни вообще.У нас действительно были очень серьезные дискуссии. В любом творчестве должна личность отражаться, если это творчество. Не все виды музыкально-словесной деятельности я считаю творчеством. Творчество — это всегда от творца. Проверка всегда очень проста. Вы можете себе представить, что это творец написал песню «Ты целуй меня везде, 18 мне уже»? Более того, я думаю, что творец «влепил» бы не только за создание, но и за слушание такой песни.— А как же «пусть расцветают все цветы»?— Скажу по-другому: «Пусть взрастают зерна и плевела». Придет жатва, и будет ясно, кто плевел, а кто семя здоровое. У них (уехавших — ред.) есть время одуматься и вернуться. Что такое покаяние? В переводе с греческого — это «перемена ума». Наверно, важнее иметь способность к переменам, и в то же время не менять свои основные убеждения и понятия.«Большинством людей двигает страх»— Как вам кажется, что двигало большинством из тех, кто уехал? Страх, что Россия проиграет?— Большинством людей двигает страх. Страх, что тебя бросят, страх, что тебя не поймут, страх остаться нищим, бездомным, страх тюрьмы, страх смерти в конце концов. Но любовь и правда — они над всем этим. Когда у тебя есть правда и любовь, ты перестаешь бояться. Это потрясающее чувство, которое я в один прекрасный момент поймала в себе и уже не хотела отпускать. Единственный страх, который может руководить мной — страх оскорбить творца, подвести его, не оправдать доверие.— Где, по-вашему, больше свободы — у нас тут или у них там?— У нас, конечно. Это не только я говорю. И эти девушки из Германии, которые гостили у нас, и французы — у нас полно знакомых во всем мире. Недавно в Россию из США приезжал сын наших знакомых, закончивший Йельский университет с отличием. Отличный финансист, но сейчас в Америке он работает плотником. Он приезжал в Россию, чтобы найти работу по специальности.— Почему не может найти работу в Америке «отличный финансист»?— Видимо, не так все хорошо в Америке. Так вот, самое удивительное, что он сказал: «Вы не цените то, что у вас есть. Нью-Йорк сейчас просто колхоз и деревня по сравнению с Москвой. И здесь гораздо больше свободы, чем на Западе». Это говорят все, не только русский парень, который отучился и живет в США, но и иностранцы, которые родились и всю жизнь прожили там.— Вы часто бываете в зоне СВО. Там, «за ленточкой» присутствие Бога более заметно, чем в мирном тылу?— Да. Без Бога там невозможно.— В чем это проявляется?— Мы недавно разговаривали с одним замечательным командиром. Он, возможно, лучший из всех, кого я встречала. Он мне рассказывал про ситуацию. Их было несколько человек, запертых в доме при полном окружении противника. «И вдруг в этот момент, — сказал он мне, — я почувствовал, что у меня абсолютно нет страха. Спокойствие и даже, страшно сказать, радость». И они вышли из окружения. Без Божественного провидения это было бы невозможно. Это всегда говорит о том, что ты на своем месте и делаешь то, что должен.Поверьте мне, даже люди, которые идут на верную смерть, счастливее всех нас. В этот момент у них нет страха, потому что они знают, на что идут, зачем и что получат.— Часто слышу, что мы с украинцами один народ. Если мы один народ, если все под Богом, у вас есть объяснение, что с Украиной произошло?— Та самая перемена ума, только в обратную сторону. Они развернулись от себя. И многие это уже понимают. Они молчат, но я не могу обвинять их в трусости. Нам многие люди пишут с Украины. Даже это уже связано с большим риском сейчас, а поднимать свой голос в публичном пространстве, тем более. Я их понимаю. Они разрозненны и не могут собраться — не то, что в кулак, в кулачок. Их тоже можно назвать «ждунами», только в другую сторону. К сожалению, на Украине сейчас настолько всё неоправданно жестоко и бесчеловечно. Это, кстати, показатель, насколько свободно чувствуют себя «ждуны» на нашей территории.«Мусоргскому просто сказала бы «спасибо»»— Вернемся к творчеству. Как музыка вошла в вашу жизнь? И почему вы выбрали именно рок?— Я выбрала архитектуру в свое время. И, может быть, пошла бы учиться на психолога, потому что мне интересна психология, и у меня получается с людьми общаться. Но меня выбрала музыка.— Если бы я попросил вас назвать свою самую главную песню, какую бы вы назвали?— «Пророк». Я от своего мужа (Алексей Белов, музыкант группы «Парк Горького» — ред.), наверно, лет 10 добивалась, чтобы он написал на эти стихи музыку. А еще я бы назвала песню «93-й», это тоже Лёшино произведение на мои стихи. В ней, наверное, я ответила на вопрос: ради чего были жертвы 93-го. И ради чего сейчас жертвы.— По вашим ощущениям, чем все это должно закончиться?— Победой правды и любви.— Если бы у вас была возможность взять интервью у самого любимого музыканта, кто бы это был и о чем бы вы его спросили?— Это был бы Мусоргский. Сейчас сижу и думаю, что ничего не стала бы спрашивать. Наверное, потому, что к нему вопросов нет никаких. Я бы просто сказала ему «спасибо» за музыку, благодаря которой я стала тем, кем стала. Впервые я услышала ее в 6 лет. Это была такая сила, которая пробила сердце и ум 6-летнего ребенка.— «Картинки с выставки»?— «Борис Годунов». Я впервые попала в театр на оперу именно на «Бориса Годунова» Мусоргского. И это был Божий промысел. Это был именно тот ориентир, который всё определил в моей жизни.— Когда вы в последний раз были особенно счастливы?— Мне кажется, я всегда счастлива. Счастье любит тишину, поэтому не хочу особенно об этом говорить. Счастье — это когда вы просыпаетесь утром, и у вас есть цель. И радость от того, что у тебя есть, что делать, и что ты это любишь. Вот тогда жизнь — это счастье. Счастье — это еще и быть с частью чего-то и частью чего-то.

Подробнее читайте на aif.ru ...