фото показано с : znak.com

В День памяти и скорби мы публикуем фрагменты военных воспоминаний Михаила Сукнева Записки командира штрафбата

В День памяти и скорби мы публикуем фрагменты военных воспоминаний Михаила Сукнева Записки командира штрафбата . Уроженец Алтайского края, Михаил Иванович с 1941-го и в течение более трех лет воевал на передовой, командовал стрелковым, а позже штрафным батальонами. Память ветерана свидетельствует о подлости советского командования, рисует картины ужасов войны и портреты героев-фронтовиков. Вместе с тем, в мемуарах Сукнева приводятся отрывки из воспоминаний маршала Кирилла Мерецкова: таким образом, читатель видит войну и из окопов, и из штабов. 1941: Наша пехота ломала оборону противника штыком и гранатой, неся большие потери Нас, разведчиков, послали на Ильмень-озеро [под Новгородом]. Пурга, зима началась как следует. До немцев три километра. Посмотрели в бинокль, решили идти за языком . Дня через три пошли, пятнадцать человек с винтовками. Я - командир взвода. Обходим полыньи, от воды - пар, мгла. И вдруг из мглы перед нами возникают немцы, тоже разведка, столько же человек. Вокруг гладь, ни бугорочка, на три километра чистенький снежок Мы посередине озера, между нами несколько метров. Постояли. Что делать? Винтовка есть винтовка, автомат есть автомат. Ближний бой. Мы их ополовиним, они нас всех срежут. А те тоже думают. Они ведь не знают, что у нас винтовки, оружие закручено белым. Идти на самоуничтожение никому не хочется Мы пятимся назад, и они тоже. Пятились, пятились и скрылись. Вернулись мы, особому отделу об этом, конечно, ни звука, всех могли пересажать. *** К концу января стал очевиден провал Любанской операции. Причины провала указаны командующим Волховским фронтом К. А. Мерецковым в мемуарах На службе народу . Он пишет: Общее соотношение сил и средств к середине января складывалось, если не учитывать танковых сил, в пользу наших войск: в людях - в 1,5 раза, в орудиях и минометах - в 1,6 и в самолетах - в 1,3 раза. На первый взгляд это соотношение являлось для нас вполне благоприятным. Но если учесть слабую обеспеченность средствами вооружения, боеприпасами, всеми видами снабжения, наконец, подготовку самих войск и их техническую оснащенность, то наше превосходство выглядело в ином свете. Формальный перевес над противником в артиллерии сводился на нет недостатком снарядов. Какой толк от молчащих орудий? Количество танков далеко не обеспечивало сопровождение и поддержку даже первых эшелонов пехоты. 2-я Ударная и 52-я армии вообще к началу наступления не имели танков. Мы уступали противнику и в качестве самолетов, имея в основном истребители устаревших конструкций и ночные легкие бомбардировщики У-2. Наши войска уступали врагу в техническом отношении вообще. Немецкие соединения и части по сравнению с нашими имели больше автоматического оружия, автомобилей, средств механизации строительства оборонительных сооружений и дорог, лучше были обеспечены средствами связи и сигнализации. Все армии фронта являлись у нас чисто пехотными. Войска передвигались исключительно в пешем строю. Артиллерия была на конной тяге. В обозе преимущественно использовались лошади. В силу этого подвижность войск была крайне медленной. Наша пехота из-за отсутствия танковой и авиационной поддержки вынуждена была ломать оборону противника штыком и гранатой, неся при этом большие потери Следует отметить, например, что вновь прибывшие части 59-й и 2-й Ударной армий, сформированные в короткие сроки, не прошли полного курса обучения. Они были отправлены на фронт, не имея твердых навыков в тактических приемах и в обращении с оружием . 1942: Мы узнали сполна цену многих наших отцов-командиров ! Грошовая! Батальон каждые четыре месяца менялся почти полностью. Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулеза. Оставались единицы Мы не успевали досчитываться товарищей, как их уносила свинцовая буря. Сегодня приняли с большой земли пополнение, а к утру многих уже нет в живых Раненых везли навалом на крытых брезентом грузовиках. Сквозь щели днищ кузовов струилась кровь, застывая в воздухе. Мороз доходил ночами за минус сорок Смотришь в кино романтику войны и диву даешься: где она была? *** В этой войне те, кто ее прошел сквозь море огня в первых линиях боевых действий и чудом выжил, узнали сполна цену многих наших отцов-командиров ! Грошовая!!! Цвет армии, лучших командиров и командармов, вождь с подручными НКВД своевременно отправил в иной мир, будто в угоду германскому командованию. Мало перед войной осталось в нашей армии толковых офицеров и генералов. Василевский, Рокоссовский, начальник Генштаба Шапошников На своем уровне я немного встретил порядочных командиров. Остальных привозили откуда-то с тыла Никакой инициативы. Пока приказа нет, никуда не пойдет. А поступит приказ, уже поздно Я пишу только то, что мне пришлось самому видеть и пережить. Сколько понапрасну было пролито крови рекой под командованием генерала армии К. А. Мерецкова, командующего Волховским фронтом К. А. Мерецков в мемуарах На службе народу признает, что неудачно были подобраны отдельные военачальники. Позволю себе остановиться на характеристике командующего 2-й Ударной армией генерал-лейтенанта Г. Г. Соколова. Он пришел в армию с должности заместителя наркома внутренних дел. Брался за дело горячо, давал любые обещания. На практике же у него ничего не получалось. Видно было, что его подход к решению задач в боевой обстановке основывался на давно отживших понятиях и догмах. Вот выдержка из его приказа № 14 от 19 ноября 1941 года: 1. Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю впредь в армии ходить так: военный шаг - аршин, им и ходить. Ускоренный - полтора, так и нажимать. 2. С едой не ладен порядок. Среди боя обедают и марш прерывают на завтрак. На войне порядок такой: завтрак - затемно, перед рассветом, а обед - затемно, вечером. Днем удастся хлеба или сухарь с чаем пожевать - хорошо, а нет - и на этом спасибо, благо день не особенно длинен. 3. Запомнить всем - и начальникам, и рядовым, и старым, и молодым, что днем колоннами больше роты ходить нельзя, а вообще на войне для похода - ночь, вот тогда и маршируй. 4. Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом! Ну чем не Суворов? Но ведь известно, что Суворов, помимо отдачи броских, проникающих в солдатскую душу приказов, заботился о войсках. Он требовал, чтобы все хорошо были одеты, вооружены и накормлены. Готовясь к бою, он учитывал все до мелочей, лично занимался рекогносцировкой местности и подступов к укреплениям, противника. Соколов же думал, что все дело в лихой бумажке, и ограничивался в основном только приказами . От себя к этим словам добавлю, что особенно жестоким и бездарным был командующий нашей 52-й армией генерал-лейтенант Яковлев. Вместо того чтобы снабжать армию, довольно немногочисленную, необходимым боезапасом, он гнал батальоны и полки в заранее провальные операции с большими потерями, что я видел и пережил О Яковлеве говорили в штабах армии: Бездарь и солдафон! Не лучше был и командир нашего 1349-го полка, из капитанов ставший майором, Иван Филиппович Лапшин. Это был эталон бездарности и упрямства, равнодушия к подчиненным и беспощадности к ним же. Страшный человек - такой командир в боевой обстановке. Он говорил сквозь зубы и редко, в основном междометиями. Ни одной книжки он, видно, за всю жизнь не прочитал, но перед начальством был угодник и выглядел представительно Командовал он разведбатом в танковой дивизии, но образование военное имел - примерно за трехмесячные курсы. Немного участвовал в Гражданской войне. Таких я и встречал в дальнейшем, как по заказу. [ ] Лапшин решил пустить разведку в поиск за языком через лед Волхова. Шестеро русских богатырей от двадцати до двадцати пяти лет в маскхалатах, с винтовками (автоматов не было тогда даже в дивизии) двинулись наискосок к немецкой обороне, то и дело светящейся ракетами. Было совершенно ясно: люди при лунном свете сквозь облака будут расстреляны наверняка! Так оно и произошло: даже не допустив до проволоки, фрицы из пулеметов расстреляли нашу разведку. Попыхивая трубкой, наш полковой командир молча повернулся и зашагал в свой штаб. Ни оха, ни вздоха. Разведчики пролежали там в снегу до буранов, когда их вынесли и похоронили. Тогда я понял, что это страшный человек. И старался по возможности не встречаться с ним. [ ] Лучше быть под огнем врага, чем встречаться с Лапшиным. Тут мы были хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства. К нам можно было попасть только песчаным берегом Волхова, ночью. Днем берег простреливался противником с берегового выступа на километр. Чтобы не допустить какую-либо комиссию или проверяющих от полка и дивизии, по совету комбата Алешина я открывал стрельбу из ручного пулемета по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше нашего всего на какой-то метр. Фриц отвечал, и пули сыпали вдоль по Питерской - по берегу. Незваные гости сматывали удочки , так и не побывав у нас. *** В начале марта 1942-го мы буквально поплыли - траншеи заполнила снеговая вода после сильных оттепелей. По всей обороне, особенно к берегу Волхова, вытаивали сотни и сотни убитых немцев, испанцев из Голубой дивизии , наших бойцов и командиров Мы очутились посередине необъятного кладбища. Ночами похоронные команды из дивизии или армии собирали наших, складывали их копнами по берегу, чтобы позднее относить берегом, отвозить в тыл. Там ныне стоит высокий бетонный памятник над тысячами наших погибших в боях героев. Прихожу на свой КП роты в центре обороны, от моего блиндажика - спуск в лог, а за ним вид вдаль по берегу. И лежат копнами наши бойцы, многие разуты Жуткое зрелище - десятки этих курганов из мертвых тел, где каждую минуту может оказаться кто-то из нас! Немцы и испанцы лежали по одному и кое-где кучками, как их убили зимой наши бойцы. Ночами я обычно передвигался перебежками, поверху, рядом с траншеями и ходами сообщений, где сразу начерпаешь воды и грязи полные сапоги. Но свернуть в сторону нельзя: в темноте наткнешься на будто металлические руку или ногу не оттаявшего еще трупа Позднее мы будем зарывать трупы наших врагов там, где они лежали, в ямки метр глубиной. Они потом по ночам светились каким-то мерцающим огнем Кого больше здесь погибло? Пожалуй, одинаково. На нейтралке я насчитал немецких трупов тысячи четыре-пять. Испанцев же половину мы переколотили, половина замерзла. Как-то зашли мы в их блиндаж, человек 10-12 лежат, все застыли. Документы собрали, вернулись. Наград не получили, язык -то живой нужен. Смотришь, бывало, в стереотрубу или бинокль, стоит противник, обмотался одеялами, которые набрал в соседнем селе, и прыгает. Мы смеемся, мы-то были одеты тепло. *** С нами - старшина роты Севастьян Костровский, он же и внештатный писарь, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец. Рассказывает нам, как с новым пополнением численностью до взвода они несколько дней назад двигались от Муравьев через село Дубровино. От самых Муравьев на поле шириной в два километра и по селу, полусожженному, где шли ожесточенные бои в декабре, по всему пространству лежали наши убитые воины. После смерти у них отросли большие ногти, волосы, бороды и усы. [ ] Вдруг раздался снаружи взрыв мины, и в наш блиндаж-землянку ввалился часовой. Падая, он успел произнести: Гады, убили! Не выпуская из рук винтовки, он упал нам под ноги с раскроенным пополам черепом - кровь разлилась по всему полу! Только с рассветом у меня отошло от сердца то, что случилось, в который уже раз, с еще одним защитником плацдарма. *** В Лелявине остался без хозяев огромный серо-голубой котище. Васька - так я его назвал. Будто стал пулеметчиком , шатался по всем землянкам и был везде наш - завтракает, обедает, ужинает. Считай, как сыр в масле катается. Однажды его ранило в ногу, я унес кота в медсанвзвод к Герасимову. Вылечили. Опять рана - осколок проделал у кота в горбинке носа дырку, стал сопеть; тогда он самостоятельно побежал к Герасимову лечиться! Умница, а не кот! Как-то прихожу в землянку и почувствовал аромат духов. Девушка?! Не понимаем, откуда такие ароматы. Однажды я караулил, как кошка мышь, фрица, наблюдая в оптику снайперской винтовки из амбразуры дзота за логом. Перевел прицел на нейтралку. Не верю своим глазам. Подумал - заяц пробирается по минному полю противника, ан нет - Васька! Да так аккуратно - былинки не заденет. Шел кот деловито от противника к нам! Под вечер он появился у нас ужинать, и от него снова веяло духами фрицев У них он завтракал, у нас ужинал. Немцы его еще и духами обрызгают. *** С середины января по июль 1942-го батальон не мылся в бане. Не менял белье. Я обносился вконец. Сапоги носил немецкие с широченными голенищами. Белье - из черного шелка, даже паразиты скатывались, и мы были относительно чистыми. Мылись ночами, раздеваясь до трусов - и в сугроб! Вода была на вес золота. В снегу масса убитых, а на Волхове лед промерз до полутора метров. Приносим лед и ставим в ведрах на печурку С тыловиками случались у меня крутые разговоры. Обносились мы, как я уже сказал, до того, что с трупов немцев снимали сапоги. Вот до чего дошли нас свои снабженцы! Прихожу к ним: - Дадите обмундирование? - Да вас все равно поубивают там - Сейчас же чтобы было! Иначе взлетите на воздух. Гранату брошу, я успею уйти, но вы уже тут остаетесь, - шучу я. - Сейчас, сейчас! Пиши, Костя, чтобы одеть первый батальон! *** В наказание за излишние возлияния, проще говоря пьянство, приказал пулеметчику Орлову, парню лет двадцати, могучего борцовского склада, тянуть санки с ящиками патронов для батальона в Теремце. - Эх, товарищ комроты! Всегда готов! - вскричал совершенно бесстрашный Орлов, эта забубенная головушка. Бывало, обыщем его, посадим в заброшенную землянку на лед для протрезвления, а он высунется оттуда и, подняв руку с фляжкой, полной водки, кричит: Товарищ комроты! Пригребайте ко мне! Я на него рукой махнул: не набирается до пьяного состояния, и то ладно. С левого берега ручья Бобров в устье мы ползем по льду. Груз патронов приличный, но Орлову нипочем. Когда мы под самым обрывом над Волховом утюжили животами лед, сверху нас окликнул немецкий часовой, мы замерли. Полежав без движения, двинулись дальше и благополучно появились в Теремце. Побывав в гостях , налегке пустились назад. И снова фриц нас окликнул. Орлов, ни слова не говоря, метнулся вверх, в секунды достиг траншеи и скрутил фрица так, что тот испустил дух. Орлову достался автомат и несколько заряженных рожков. Он красовался с автоматом по батальону, ибо у нас своих автоматов не было ни единицы! Однажды прибыл к нам комдив Ольховский, попарился в баньке и отобрал у Орлова автомат, за что вручил ему медаль За отвагу (вторую в батальоне после меня). Тогда я уяснил истину: такими атлетами, как Орлов, не делаются, они рождаются, как Стеньки Разины. *** Из окруженной и, можно сказать, погибшей 2-й Ударной армии [генерала Власова] даже в августе и сентябре 1942 года выходили наши люди, точнее, выползали истощенные, как дистрофики. К нам в роту приползли трое: подполковник медслужбы - женщина, капитан особого отдела и старший лейтенант. В лесах они питались даже кониной-падалью Кто-то добрый сунул капитану кусок хлеба с маслом. Врач не успела этот хлеб вырвать из рук капитана, он проглотил половину и через секунды забился в судорогах, умер!.. Таких людей твердого сплава надо было бы комфронта Мерецкову награждать, представлять к званию Героя Советского Союза, но, увы 1943: Своими глазами видел засилье лизоблюдов и нечистоплотных карьеристов Я - к Лапшину. Прошу его вызвать комдива Ольховского и отменить штурм [Новгорода] без соответствующей артподготовки. Ведь наша полковая, в одну батарею, артиллерия - это капля в море. Говорю: - Товарищ подполковник, позвоните командиру дивизии. Отставьте. Вы же на убийство нас посылаете. Всех! Живым никто не вернется. - Не могу! Приказ командарма! - резко ответил Лапшин. Я почти молил не губить не только батальон, но и весь полк, ибо от нас видны колокольни Новгорода. Это значило - противник нас просто расстреляет на этом пойменном ледяном поле! Не помогло! Я было сам направился к Ольховскому, к штабу дивизии, в ближний лес. Но Лапшин проявил характер : - Запрещаю, капитан Сукнев! Здесь уже могло последовать строгое наказание за обращение к вышестоящему начальству, минуя прямого командира! 6:45. Команды нет. Ну, думаем, отменят штурм Но не тут-то было. Дежурный телефонист батальона передал от Лапшина: - Начинать штурм! Команда ноль-первого! Мы поняли, что нам из этого боя живыми не выйти. Обнялись. Командиры рот, наш штаб прощались друг с другом И никаких призывов, ни лозунгов вроде За Родину! За Сталина! у нас не было Это надо было видеть. Это был воистину массовый героизм, не виданный мной никогда! Эти русские чудо-богатыри пошли на смерть, исполняя свой долг перед Родиной. Не за Сталина, не за партию. За свой родной дом и семейный очаг! [ ] Видим - грохочущая стена стали, будто цунами, надвигалась на нас! И грянул беспрерывный взрыв, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки в ушах, а многие надолго оглохли. Немцы открыли стрельбу из 500, если не более, орудий, и все снаряды осколочно-бризантные или шрапнель! Не достигая земли, они рвались над ней в 10-15 метрах, поражая все живое Попадались убитые наши, по двое-трое, но это были не трупы, это были бестелесные останки! Пустое обмундирование, без голов, пустые мешки с сапогами, даже без костей! Взрыв бризантного снаряда над головой - и человека нет, он уже без вести пропавший . При взрыве такого снаряда температура достигает двух тысяч градусов, и человек испаряется мгновенно. Где-то к обеду над нашими головами защелкали пули, явно снайперов, и не одного. По кому? Мы не сразу поняли. И вдруг на краю воронки вырос в свой громадный рост мощный по-медвежьи солдат из хозвзвода Шорхин! За спиной у него термос с супом. В руке другой термос - с кашей. Весь Шохин увешан фляжками с чаем, водой и наркомовской водкой Одна из фляжек прострелена, но Шохин этого не замечает. - Здравия желаю, товарищ комбат! - гаркнул он. Мы его мигом стащили в воронку за ноги. Идя к нам по открытому полю, он не понял, что снайперы метят именно в него, а полное спокойствие русского, видимо, сбило с толку немецких стрелков. Еще в Лелявине я списал Шохина из пулеметчиков, направив в хозвзвод к Федорову. Шохин постоянно засыпал на часах в окопах, но силищу имел лошадиную. Что и требовалось в хозвзводе. Я снял с себя медаль За боевые заслуги и прикрепил ее на груди Шохина. О себе подумал: Все равно погибну - Ноль-первый вызывает к себе! Это к Лапшину. Что еще он задумал, не знаю, но не добро - это ясно. С Лапшиным разговор был коротким, как выстрел: - Почему вы не собрали с поля оружие? Это пахнет трибуналом! - Как только освободим Новгород, если будем живы, то и соберем оружие там, за земляным валом высотой с четырехэтажный дом! - отпарировал я, не заботясь о своей карьере, ибо тогда решил: если выживу, то с окончанием войны прощусь с армией, в которой своими глазами видел засилье лизоблюдов и нечистоплотных карьеристов. На этом наш разговор окончился. Что сделал батальон? Что там сейчас? Какие потери? - об этом Лапшин не задал ни одного вопроса. Говорил мне постоянно Токарев: Иди ко мне, брось Лапшина Вы друг друга стрелять скоро будете! Я отказался. Привык к своему батальону, не мог оставить ребят. А эти ребята все погибли под Новгородом. Из 450 человек в строю осталось 15 Два других полка при том штурме Новгорода понесли незначительные потери Мы же умылись кровью. Потери тяжелейшие и абсолютно неоправданные. И ничего, с Лапшина и Ольховского как с гусей вода!.. После войны уже я стоял на том валу - огромной стене. По ней на тройке можно ехать. Когда я рассказывал об этом штурме экскурсоводу, которая возила нас, ветеранов, по Новгороду в 1984 году, она заплакала - не знала о том, сколько здесь полегло. *** Утром я задержался в палатке - мне принесли из мастерской новенькое обмундирование. Надев его, я крутился перед оконцем палатки: снова ошибка, немного жмет китель под мышками. Внезапно раздвинулась плащ-палатка у входа, и вошел первым полковник интендантской службы Грачев - начальник тыла фронта. За ним выдвинулся Мерецков. Выше его головы - голова Тимошенко, тогда нашего кумира - со времен назначения его наркомом обороны еще до войны, когда он крепко подтянул армию. Грачев ко мне. Вертит меня туда и сюда, как манекен. Хвалит: - Ну что, форма отличная. И сидит прекрасно! Фигура у меня была тогда хорошая, спортивная. Не успел я и рта раскрыть, чтобы доложиться по уставу, как высшие чины удалились. И больше мы их не видели Это посещение оставило у комбатов неприятный осадок. Ночью мы в разговоре осудили своих вождей - ни слова от них, ни спроса, ни вопроса, будто мы все тут пустое место, а не те, кто прошел ад войны Большинство из комбатов, пройдя путь до батальона, смотря не раз смерти в глаза, не имели даже медали, не говоря об орденах. Так Тимошенко, не говоря о Мерецкове, стал гаснуть в моих глазах *** Вижу слева, на бруствере, во весь рост лежит молодой капитан-артиллерист, судя по киноварным кантам на новеньком (как у меня) кителе и галифе. Головы у капитана нет. Документов никаких. Есть такая особенность - если ты высунул голову из траншеи, а рядом ударил снаряд, то головы нет, она улетучивается Пожалел несчастного, иду дальше Вспомнилось, как на Лелявинском пятаке однажды со мной пошел старший сержант-пограничник, наблюдатель. Выждав момент, делаем бросок: я первый, он чуть следом за мной. И тут снова нас накрыли снаряды. Я успел допрыгнуть в траншею, оглянулся - моего спутника не было, будто он испарился! Переждав, я возвратился по своему следу, но пограничника так и не обнаружил. Вспомнил: когда бежали, то один из снарядов разорвался позади меня, почти рядом, и меня по воздуху бросило в траншею, куда мы стремились! Стало понятно: при попадании снаряда в человека он исчезает, испаряется при страшной температуре взрыва. Таких погибших бюрократия от военных называла без вести пропавшими Так пропал и мой комроты Чирков Петр под стенами Новгорода. Его матушка стала получать пенсию только с 1975 года из-за того, что сообщили: без вести пропал , а он погиб в воронке, которая затянулась илом после взрыва снаряда Через 30 лет я все-таки разыскал документ о его гибели в том бою. Возвращаюсь в свой полк. Кто ни встречается со мной - шарахается, как от чумного! Не пойму, страшный я стал какой-то или что? Прихожу в санпункт к Настеньке Ворониной. Она, увидев меня, аж присела на топчан с расширенными от испуга или от радости глазами. Спросил: что происходит, почему от меня шарахаются? Настя, ахая, сообщила: на меня давным-давно отправлена домой похоронка с извещением о том, что я убит. Не веря своим глазам, она даже положила руку на мое плечо: - Ты ли, Миша? - Да, я! Черт-те что! - вскричал я, и узнаю суть дела и подробности: того капитана, которого я видел на бруствере без головы от попадания снаряда, в новеньком форменном кителе, приняли за меня! Но не обратили внимания на петлицы и канты артиллериста. 1944: Латышский поселок был начисто ограблен нашими тыловиками Беру с собой 20 автоматчиков, идем смело в поселок. Никого! Ни души. Слышно только громкое мычание коров, ржание лошадей, гоготанье гусей. Приняв все меры предосторожности, батальон втянулся в поселок. Проверяем жилье. Никого. Я приказал: Брать только простыни на портянки, но не вещи. Будем расстреливать на месте за мародерство! Проверяю очередной дом. Мин нет. Открываем гардеробы, набитые меховыми женскими шубами, платьями из шелка и еще из какого-то материала, которого я вовеки не видывал в своей Сибири! Обстановка - шик! Но где же жители? Мы поняли - запуганные распространявшимися немцами слухами о зверствах Красной армии, они скрываются в ближних лесах. А леса тут были настоящие, буквально дебри. Мы напоили скот. Задали животным корма. Птице насыпали зерна. И покинули поселок, продвигаясь вперед, заняли новую линию обороны. Дней через пять я явился в штаб дивизии по вызову. Проходя этот поселок, зашел в дом, крытый черепицей. И что же вижу? Молоденькие машинистки стрекочут на машинках. Холеные адъютанты и ворье-интендантики (потом станут настоящими полковниками ) тут же обретаются. Открываю один, второй гардеробы - пусто! Хожу по поселку - в домах все пограблено. В оградах, там и тут, люди заколачивают ящики, посылки с добром. Подхожу к капитану медицинской службы из нашего полка. Он заколачивал ящик со швейной машиной. Другой ящик уже стоял рядом, готовый к отправке. Подняв голову, капитан поздоровался со мной и спросил: - Товарищ майор, а что вы не посылаете домой ничего? - Мне нечего посылать. А вот ты - мародер, последнее взял у латыша-трудяги! Сволочь! - И еще бы несколько секунд, я мог пустить в ход свой вальтер - любимый мой пистолет на войне. Но тут меня позвали к комполка решать боевую задачу Так латышский поселок был начисто ограблен нашими тыловиками, но не боевыми офицерами, которые жали врага на всех участках фронта. Хотя многие командиры полков оказались нечистыми на руку, отправляли домой то, что попадало в руки. *** Война подходила к завершению. Подполковник с 1941 года московский осетин Иван Григорьевич Ермишев, казалось, без меня никуда . Поселил меня к себе в трофейный огромный блиндаж. Тогда-то я познал впервые в полной мере: лучше быть хоть маленьким начальником, чем даже большим заместителем начальника. Да еще такого капризного, как Иван Григорьевич. По мельчайшему поводу он приходил в кавказскую ярость. Мог (как князь горский) запустить в молоденькую девушку, личного повара, тарелку с непонравившимися ему супом или щами. Аж осколки по блиндажу! Командирского в нем было мало. Ни знаний, ни храбрости, ни фигуры, ни голоса. Все так, серединка на половинку! Он исчезал к своей супруге на десяток деньков, возвращался, и спустя день снова исчезал в своем домике далеко от полка. *** В полку появилась рота снайперов из девушек и молодых женщин! По обязанности распределяю их по батальонам, а там уже комбаты - по ротам и гнездам Стоят передо мной высокие блондинки, грудь - чудо, а на ней по одному, по два ордена аж Красного Знамени. Если бы я был снайпером, то награда мне была бы не выше медали За отвагу . А тут у женщин-снайперов через одну ордена Красного Знамени, Красной Звезды, а медалей За отвагу - не перечесть А сами такие глазастые, так и смотрят по сторонам в поисках кавалеров. Снайперши! Все подобные ситуации я повидал на фронте Развели их по местам. И они исчезли. Ни днями, ни на рассвете на наших передовых линиях не слышно стрельбы. Иду по траншее в 1-м батальоне, на постах стоят свои, и ни одной женщины-снайпера! Которые расположились по блиндажам с командирами взводов, старшинами рот или с командирами Прошла неделя. Командир снайперской роты заявляется ко мне на КП полка. И не может собрать своих снайперов - исчезли в окопах, и все. Наконец нашел, но три - как в воду канули! Все ведающий помначштаба Алексей Цветков подсказал: Одна скрывается у того-то, другая у того-то и третья там-то Нашли. Командир роты принес мне их книжки с отметками об убитых фрицах, подтверждаемых подписями солдат и сержантов. Возвращая ему эту, грубо говоря, туфту, я сказал, чтобы он увозил своих снайперов, и побыстрее. Иначе я их разоружу и снайперские винтовки, так необходимые нам в батальонах, отберу. На весь батальон у нас была лишь одна такая винтовка. А тут целый арсенал И еще один момент. Полковые интенданты сдавали белье в стирку по прифронтовым селам женщинам и девушкам, которым после окончания работы выдавались справки, что они были в таком-то полку, дивизии и т. д. Спустя годы эти воины из прачек стали участниками Великой Отечественной войны . Или поработали несколько девушек на полковой кухне в 10 километрах от позиции и, получив такие справки, возвращались по домам. И они тоже, оказывается, активные участники ВОВ ! Почти подростки, рядовые 1926 и даже 1927 годов рождения, только что прибыли в часть в ту же нашу оборону, и кончилась война. Но они, побыв здесь сутки или меньше, тоже участники ВОВ , и теперь многие из них инвалиды ВОВ . А мы, настоящие воины Красной армии, которые дрались по году, по два, а я три года и четыре месяца, были посажены на полуголодную пенсию. Ведь никакого бюджета на всех, у кого были справки, не хватит. *** Мне задавали не раз вопросы корреспонденты газет и телевидения: почему фронтовики после Великой Отечественной войны часто спивались? Журналисты, прежде чем взяться за перо или микрофон, изучили бы азы истории войн человечества, а особенно Великой, нашей войны! Узнали бы хоть что-нибудь о боевой службе командиров рот и батальонов. Взводные вообще погибали или получали раны вместе с бойцами в первых боях на все 100 процентов, за исключением единиц. Оставались в живых только по стечению обстоятельств те, кто не месяц-два, а годы находился в первых линиях траншей под бешеным воздействием огня противника, да какого - оголтелого, самоуверенного в своей безнаказанности и в победе над руссиш швайн , русскими свиньями, как они орали нам из своих гнезд Три года пробыть на фронте - это было мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбатов, командиров батальонов и батарей! Месяц-два, а то и сутки-двое, и твоя гибель неизбежна! Командиры указанных рангов в других странах получали после войны большие пенсии, льготы, привилегии, у них смотрели не на возраст, а на степень участия во Второй мировой войне. А у нас? Стыд и позор. Ребята возвращались к своим более чем скромным очагам, в страшенную бедность. Их ждали неуютность, голодное существование. Из армии их увольняли по состоянию здоровья И никаких реабилитационных центров. Короче говоря, подыхай как хочешь! И многие фронтовики находили утеху, чтобы ускорить свою погибель, в водке, в разных алкогольных суррогатах. И гибли, гибли на глазах аппаратчиков из ВКП (б), а потом КПСС - руководящих и направляющих , но кого и куда? Фронтовики натолкнулись на каменную стену чиновников от партии, которая придавила Советскую власть на местах и верхах, толкнула на эшафот своих защитников, настоящих, не обозников, а тех, кто лежал у пулеметов, палил из орудий прямой наводкой по врагу, кто не щадил своей жизни ради правды на земле!.. Теперь ходишь в великие праздники и видишь: одни полковники, подполковники, здоровенные, ядреные участники обозов в Великую Отечественную, лезут на экраны телевидения, на страницы газет, ибо нас уже мало остается и некому таких поправлять .

Подробнее читайте на znak.com ...