фото показано с : aif.ru

Омбудсмен Татьяна Москалькова — о возвращении пленных с Украины, прорыве информационной блокады на Западе и лучшем способе защитить наши персональные данные.

Россия и Украина, возможно, будут обмениваться не только попавшими в плен военнослужащими, но и гражданскими лицами, находящимися под уголовным преследованием. А омбудсмены двух стран могут получить возможность навещать раненых на территории противника.Об этом и многом другом aif.ru поговорил с уполномоченным по правам человека в России Татьяной Москальковой.У каждого своя драмаВиталий Цепляев, aif.ru: — Татьяна Николаевна, что для вас, как уполномоченного по правам человека, изменилось с началом спецоперации? Татьяна Москалькова: — Я бы сказала, что 24 февраля разделило жизнь всей нашей страны на «до» и «после». И конечно, мне и моим сотрудникам тоже пришлось переформатировать свою работу. Появились принципиально новые направления. Например, работа с экстренно эвакуированными. Люди тогда, в чем были, с детьми, садились в автобусы и уезжали из Донбасса — эвакуация же началась за несколько дней до спецоперации. Многие находились в страшном стрессе. Одна мама мне потом очень эмоционально рассказывала, как у нее с собой было всего несколько влажных салфеток и памперсов для ребенка, как она пыталась рассчитать, чтобы их хватило на всю дорогу. У каждого была своя история, своя драма... И мы сразу включились в эту работу. На сегодняшний день в России, кстати, уже почти 5 млн таких эвакуированных.Другим новым направлением стала работа по возвращению пленных, поддержка их родственников.— А родственники прямо до вас могут достучаться? — Конечно. Например, во время приема граждан во Владивостоке ко мне обратился папа одного парня, попавшего в плен на Украине, и попросил помочь вернуть его. Поговорили, выяснилось, что на сыне висит кредит, выплачивать который приходится отцу. А денег у семьи не так чтобы много — папа работает грузчиком, мама — уборщицей в школе. У них есть еще и младший сын, инвалид первой группы. В итоге мы все вопросы решили, потому что по закону их сыну были положены кредитные каникулы. Помогли потом и его самого вернуть из плена.Третье направление работы связано с русофобией и санкциями: много стало обращений от наших соотечественников за рубежом. По всем этим новым направлениям у нас были созданы отдельные рабочие группы. С задачей рассматривать обращения не более чем за двое суток. При этом никто не отменял и необходимость рассматривать «традиционные» жалобы — на нарушение трудовых, жилищных прав, права на получение медицинской помощи и т. д. С начала года в общей сложности было рассмотрено 79 059 обращений. В том числе 1668 коллективных. Удалось оказать индивидуальную помощь примерно 15 тыс. человек. Посетили на Украине более 200 пленных— Давайте чуть подробнее поговорим о возвращении пленных. Как выстроена эта работа?— Когда речь заходит о российско-украинских обменах пленными, я всегда уточняю, что главная роль в этом принадлежит все-таки Минобороны и ФСБ. А мы делаем все, что зависит от нас. Получив сигнал, что чей-то близкий человек находится в плену, мы сразу запрашиваем информацию о том, что об этом известно Министерству обороны. Одновременно выходим на связь с родственниками пленного, объясняем им, как правильно обратиться в Международный Комитет Красного Креста. Я встречалась с главой МККК, и мы договорились, что руководитель российской миссии этой организации будет постоянно на связи с нашим сотрудником. А ее представители на Украине будут посещать наших пленных, чтобы убедиться, что в отношении них соблюдаются женевские конвенции, будут проверять условия их содержания. На сегодняшний момент представители МККК посетили на Украине более 200 российских пленных. — С украинским уполномоченным по правам человека Дмитрием Лубинцом регулярно общаетесь? — Переписка идет практически ежедневно. Недавно договаривались, например, о том, чтобы была сделана операция нашему пленному, у которого раздроблены кости руки. А у украинской стороны была аналогичная просьба в отношении кого-то из их пленных. В результате были одновременно сделаны две операции, на Украине и в России.— В Киеве нормально идут на контакт с вами?— Разные были ситуации... Договоренность о таком общении рождалась непросто. У каждого из нас есть свои четкие убеждения по поводу происходящего. И мы договорились, что поднимемся над этими политическими оценками, иначе нам будет очень трудно вести диалог. Например, когда ко мне пришло первое обращение с просьбой оказать помощь человеку на «оккупированной Россией территории», я сразу сказала, что не буду отвечать на такое письмо. Потому что, если я начну говорить о нацизме, а вы об оккупации, то разговор быстро закончится, и мы не решим никаких вопросов.Поэтому отношения с тем же Лубинцом у нас сугубо прагматичные. Каждая сторона хочет решить свои вопросы, и за пределы нашей гуманитарной миссии мы выходить не должны. Главное для нас — это попавший в трудную ситуацию человек. Его здоровье ни при каких условиях не должно оказаться без помощи. Он ни при каких условиях не должен подвергаться унижениям. И здесь мы начали продвигаться вперед.— Благодаря в том числе вашему вмешательству Украина отпустила домой 117 российских гражданских моряков. Трудно было этого добиться? — Фактически эти моряки были взяты в заложники. Они прибыли на судоремонт в порт Измаил еще до начала спецоперации, да так там и остались, не по своей воле. Их не то что не выпускали с территории Украины, им даже не разрешали покидать палубы своих кораблей. Представьте, каково человеку находиться в замкнутом пространстве 9 месяцев. Два человека в результате заболели тяжелыми психическими заболеваниями. Мы их стали освобождать первыми, но одного, к сожалению, не успели, он умер. Возвращением праха этого капитана на родину мы тоже занимались. Каждый день мы были на связи с родственниками моряков. У нас была специальная группа, которая должна была звонить этим людям, чтобы они понимали, что мы делаем для освобождения их близких. Некоторые к тому времени уже потеряли надежду. Были публикации, что моряков могут признать коллаборантами, привлечь к уголовной ответственности. Мы постоянно говорили о них с Лубинцом. По моей просьбе он направил в Измаил команду своих сотрудников, которые посетили все восемь кораблей. Соединили меня по телефону со всеми капитанами, и я могла убедиться, что они живы, спросить о том, какие у них проблемы, какой настрой. И согласны ли наши моряки на то, чтобы их включили в обменные списки.Точно так же мы добились того, что были возвращены на родину 45 наших дальнобойщиков. Если помните, в феврале все российские фуры, которые на момент начала СВО находились на Украине, были остановлены, документы у водителей забраны, им не давали возможность вернуться домой. Мать — здесь, ребенок — там— Вы встречались с Лубинцом непосредственно на линии соприкосновения. Для чего?— Я и четыре сотрудника аппарата уполномоченного выехали туда, чтобы при необходимости включиться в решение вопросов, связанных с обменом. В тот раз среди возвращавшихся в Россию 110 человек было 82 моряка, остальные — военнослужащие. А украинской стороне передавались женщины, гражданские и военнослужащие. Внезапно шесть из них отказались уходить на ту сторону. И мы разбирались почему. Как выяснилось, у одной из женщин, гражданки Украины, здесь остался ребенок, еще у двоих — дом, семья. В итоге некоторых женщин мы тогда оставили в России.К слову, 32 ребенка было воссоединено со своими опекунами — бабушками, дедушками и т. д. — непосредственно при нашем участии. Сейчас я занимаюсь возвращением сына одной из гражданок Украины, которая была передана украинской стороне в результате обмена пленными, а ее ребенок остался в Донецке под опекунством крестной (женщина была арестована еще до обмена, поэтому и было оформлено опекунство). Собраны все документы, определен алгоритм передачи ребенка матери.И наоборот, был случай, когда после обстрелов ребенок вместе с детским учреждением, где он находился, был вывезен в западную часть Украины, а его мама осталась в Луганске. Я обратилась к украинской стороне с просьбой, чтобы эта женщина могла въехать туда, забрать своего ребенка и вместе с ним вернуться домой. Все это было сделано.— Какие еще проблемы обсуждаете с той стороной?— Например, обращаем внимание на вопиющие случаи, когда родственники наших пленных подвергаются психологической атаке, самым настоящим издевательствам. Какие-то украинские элементы звонят им по телефону, иногда показывают родного человека избитым и говорят: если вы не выполните такие-то условия — например, не выйдете с протестом или не переведете деньги, то он будет убит. По таким фактам наши следственные органы возбудили уже 32 уголовных дела. А я обращалась к украинской стороне с просьбой прекратить издевательства... Порой ведь происходят совсем уж дикие вещи. Как-то злоумышленники добрались до школы, где учатся сыновья одного из пленных. И распространили там совершенно гадкую информацию о том, что их отец совершает преступление. И нам надо было объяснить детям, что их отец, наоборот, герой, который защищает Россию.Сегодня мы ведем разговор с Лубинцом о возможности взаимного возвращения гражданских лиц. И там, и там есть люди, привлеченные к уголовной ответственности. На Украине это писатели, телеведущие, журналисты, обвиняемые в пророссийских настроениях. Киев, в свою очередь, представил нам свой список лиц, проходящих по уголовным делам у нас. Я прошу соответствующие органы рассмотреть эти вопросы. На Западе запрещено все, что связано с Россией— Такое ощущение, что ваши контакты с украинским омбудсменом — одна из немногих официальных «ниточек», которые еще связывают Россию и Украину.— Фактически она единственная на сегодня. Если не считать контактов между военными ведомствами, также касающихся обменов, составления списков. Я к этому тоже иногда подключаюсь, прошу какие-то фамилии добавить.— А возможность посещения вами раненых российских пленных на территории Украины существует?— Да, мы договорились о такой возможности, на взаимной основе. Но для этого нужно решить много вопросов, в том числе связанных с транспортировкой, переходом через границу, присутствием там лиц, которые способны объективно подтвердить то, что я увижу. Жду соответствующего решения. С учетом военной ситуации, конечно, это может занять какое-то время.— Если это случится, то это будет, по сути, первый с начала СВО визит российского официального лица на территорию Украины? — Пожалуй, что так.— Ваша последняя по счету встреча с Лубинцом прошла в конце ноября в Брюсселе, куда вы летали на форум европейских правозащитных институтов. Сам по себе этот визит выглядел чуть ли не вылазкой во «вражеский тыл», если иметь в виду сегодняшние отношения России с Западом. Какие впечатления у вас остались от поездки?— Больше всего поразило, в какой жуткой информационной блокаде мы находимся. На Западе запрещено все, что связано с Россией. Любые попытки передать нашу информацию о погибших в Донецке и Луганске, о пытках наших военнопленных сразу натыкаются на глухую стену, даже со стороны западных омбудсменов. Потому что они получают информацию абсолютно однобокую, из одного источника — украинского. Ею заполнено буквально все — Ютуб, ТикТок... Я слышала там истеричные рассказы о том, как наши солдаты якобы насилуют четырехлетних детей, при этом показывают плачущих мам над маленькими гробами. 24 часа в сутки идет подобная информация, и обычным людям, европейцам, которым это все адресовано, конечно, трудно устоять под таким напором. С момента, как я сошла с трапа самолета, это было непрерывно: на экранах везде только Зеленский, чьи-то слезы, кладбища с желто-голубыми флагами. В Брюсселе на здании каждого иностранного посольства рядом с национальным флагом — флаг Украины. Наше посольство изолировано, посол никуда не приглашается, он нерукопожатный. И никакая информация с нашей стороны туда просто не может пробиться.Поэтому очень важно наладить в такой ситуации горизонтальные коммуникации. Мы будем на электронную почту европейским омбудсменам сбрасывать нашу информацию, наше видение происходящего. Они просто не знают о том, что каждый день с нашей стороны гибнут мирные люди, в том числе дети, что Донецк сидит без воды, что люди для приготовления пищи вынуждены набирать снег. Ничего не знают про диверсии на российской территории. Как защитить персональные данные?— Давайте чуть отойдем от военной тематики. Вы как-то рассказывали о россиянке Арзу Гусейновой, которую в Турции приговорили аж к 30 годам тюрьмы. Удалось ли ей помочь?— На момент задержания в Турции ей было всего 28 лет. У Арзу был бойфренд, и однажды он попросил передать своему знакомому вещи, среди которых оказалась бутылка с жидким кокаином. Девушку с этой посылкой схватили и осудили первоначально на 18, а затем на 30 лет лишения свободы. Мама ее, конечно, была в абсолютном отчаянии, когда обратилась к нам. Я добралась до этой тюрьмы, это недалеко от Стамбула. Встретились с Арзу, пообщались. Я помогла ей найти переводчика и русскоязычного адвоката. Она же ничего не понимала, какие документы ей дают, что она подписывает. И наподписывала себе в результате на 30 лет тюрьмы. Сначала ей вменяли только перевозку, а потом она «созналась» и в организации производства кокаина. Будем добиваться пересмотра этого приговора.— Есть еще одна криминальная история, которая может коснуться уже миллионов людей. Речь об утечке баз данных и их продаже на черном рынке. Вы не раз ставили вопрос о защите персональных данных, прозвучал он и на недавней встрече президента с членами СПЧ. Дело сдвинулось с мертвой точки?— Мы давно говорим о том, как должны формироваться эти базы — гаишные, медицинские и пр., кто может иметь к ним доступ. Как должны защищаться личные кабинеты граждан на сайтах тех или иных структур. И наконец, как надо наказывать за похищение этих данных. На мой взгляд, ответственность здесь должна быть никак не меньше, чем за похищение имущества.А еще у меня есть огромное пожелание к тем, от кого зависит разработка и производство наших, российских гаджетов. Вот где самые большие риски — в том, что сегодня мы работаем на незащищенных устройствах, и персональные данные каждого из нас, включая отпечатки пальцев, биометрию лица, оказываются доступны производителям этих устройств и программного обеспечения. Так что мы очень ждем от наших министерств и ведомств как можно более быстрого перехода на гаджеты российского производства.БЛИЦ— От прежней службы в системе МВД у вас остался китель генерал-майора милиции. Не носите его? — Китель есть, но сейчас его не ношу. Это просто память.— Снова надеть не хочется?— Всему свое время.— Как выбираете цвет костюмов для официальных мероприятий, есть ли у вас имиджмейкер? Заметно, что вы предпочитаете яркие тона.— Имиджмейкера у меня нет. Из одежды выбираю то, что нравится в данный момент. Наверное, когда ситуация сложная и вокруг слишком много грозовых туч, чисто психологически хочется защититься чем-нибудь ярким.— По каким-то деталям в одежде можно судить о вашем настроении или отношении к теме мероприятия? Известно, например, что Эльвира Набиуллина носит «говорящие» брошки. — Нет, таких специальных знаков, аксессуаров у меня нет. Есть только православный крест на груди. Это моя защита и мой знак.

Подробнее читайте на aif.ru ...